Видео-рассказы

Духовные истории и свидетельства, которые вдохновляют и поучают

Старец и вор.

В те далёкие времена, когда египетская пустыня ещё только начинала наполняться подвижниками, когда первые отшельники уходили в безмолвие песков, спасаясь от суеты мира, жил в этой выжженной солнцем земле великий старец — авва Макарий Египетский. Не сразу пришла к нему слава святости, не вдруг открылась миру его мудрость. Но те, кто знал его, видели в нём то, что редко встретишь даже среди подвижников: совершенное незлобие, полное отсутствие привязанности к вещам земным, ту свободу духа, которая делает человека подобным ангелам. Келья его стояла в пустынном месте, вдали от Скита — того места, где селились монахи общинами. Авва Макарий любил безмолвие, любил одиночество, любил тишину, в которой слышен голос Божий. Здесь, среди песка и камня, под безжалостным солнцем египетского неба, он проводил дни свои в молитве и рукоделии. Плёл корзины из пальмовых ветвей, читал Священное Писание, стоял на коленях перед иконой, беседуя с Богом так, как беседуют с самым близким другом. Имущества у него было немного. Несколько книг — драгоценность в те времена, когда каждая книга переписывалась вручную на дорогом пергаменте. Циновка для сна. Глиняный кувшин для воды. Немного хлеба. Рабочий инструмент — бороздник, которым он обрабатывал пальмовые ветви. Плащ для холодных ночей. Вот и всё, что составляло земное достояние великого подвижника. Но и к этому немногому он не был привязан. Давно усвоил он слова апостола Павла: «Ничего не внесли мы в мир сей, явно, что ничего не можем и вынести из него». Однажды авве Макарию нужно было отлучиться из кельи. Может быть, он пошёл к источнику за водой — далеко приходилось ходить в пустыне за живительной влагой. А может, отправился к соседним братьям за советом или чтобы самому подать совет. Дело было уже к вечеру, солнце клонилось к закату, окрашивая песок в красноватые тона. В это самое время к его келье подошёл человек. Не монах, не паломник, не путник, ищущий благословения. Разбойник. Один из тех, кто промышлял грабежом на пустынных дорогах, кто не знал ни жалости, ни совести, чьё сердце огрубело от постоянного насилия. Он знал, что монахи иногда получают подаяния от богомольцев, что у них бывают книги, масло для лампад, немного денег. И вот он пришёл взять то, что плохо лежит. Вор огляделся — никого. Старца нет. Удобный случай. Он вошёл в келью и начал действовать быстро, по-хозяйски. Вынес вещи старца наружу, где стоял его верблюд. Взял книги — их можно продать. Взял плащ — пригодится. Взял то немногое, что там было. Начал навьючивать всё это на верблюда, торопясь закончить дело до возвращения хозяина. Но вот на дороге показалась фигура. Старец возвращался. Разбойник насторожился, приготовился к сопротивлению, к бегству — как повернётся дело. Рука его инстинктивно потянулась к ножу за поясом. Но авва Макарий, увидев происходящее, не вскрикнул, не побежал звать на помощь, не стал упрекать грабителя. Он подошёл спокойно, как будто ничего особенного не происходит. Посмотрел на разбойника не гневным взглядом, не осуждающим, а просто — по-человечески. И сказал тихо, ровным голосом: — Брат, вижу, ты навьючиваешь верблюда. Позволь, я помогу тебе. И, не дожидаясь ответа, авва Макарий начал сам брать свои вещи и укладывать их на спину верблюда. Спокойно, методично, как если бы помогал другу собираться в дорогу. Разбойник застыл в изумлении. Такого он не ожидал. Старик помогает грабить себя? Что это? Насмешка? Ловушка? Но в лице старца не было ни насмешки, ни хитрости. Только простое, доброе участие. Он правда помогал — аккуратно укладывал вещи, завязывал их, чтобы не упали в дороге. Говорил при этом совсем простые слова: — Вот эту книгу положи сюда, иначе соскользнёт. А плащ лучше наверх, видишь, так удобнее будет. Они работали вместе — старец и вор. Молча. Только изредка авва Макарий подавал короткие советы, как лучше уложить поклажу. Разбойник выполнял механически, всё ещё не понимая, что происходит. Всё его естество было готово к схватке, к бегству, к чему угодно — только не к этому тихому, мирному совместному труду. Наконец всё было навьючено. Разбойник толкнул верблюда, чтобы тот встал. Обычно покорное животное всегда слушалось хозяина. Но сейчас верблюд не поднимался. Вор толкнул его сильнее — безрезультатно. Ещё раз, и ещё. Верблюд упрямо оставался на месте, как будто какая-то невидимая сила держала его. Авва Макарий посмотрел на верблюда, затем на разбойника, и вдруг вспомнил: — Постой, брат. Кажется, я знаю, в чём дело. Он вернулся в келью. Там, в углу, лежал его бороздник — инструмент, которым он работал каждый день. Старец взял его, вынес, бережно положил на верблюда поверх остальной поклажи и сказал: — Вот, брат. Видимо, верблюд ждал и этого. Теперь всё. Он легонько ударил животное ногой и произнёс: — Встань. Верблюд тотчас поднялся, как будто и не было никакого упрямства. Встал легко, покорно, готовый идти в путь. И вот тут что-то сломалось в душе разбойника. Что-то давно забытое, замурованное толстым слоем жестокости и греха, вдруг дрогнуло и ожило. Он смотрел на старца — на его спокойное, доброе лицо, на его простую одежду, на его руки, которые только что помогали грабить самого себя. Смотрел и не мог понять. Почему этот человек не гневается? Почему не проклинает? Почему отдаёт последнее — даже то, без чего не сможет работать? Почему в его глазах нет ни злобы, ни обиды, ни даже тени укоризны? И вдруг разбойник понял. Понял то, чего не мог бы объяснить словами, но что вошло в сердце его как луч света во тьму. Понял, что перед ним стоит человек, который живёт по-другому. Совсем по-другому. Человек, для которого вещи — ничто, а любовь к ближнему — всё. Человек, который исполняет слова Христовы не на словах, а на деле: «От взимающего твоё не требуй назад». Слёзы выступили на глазах грабителя — первые слёзы за долгие годы. Руки его задрожали. Он начал развязывать поклажу, снимать вещи с верблюда, возвращать их обратно. Работал торопливо, судорожно, как будто боялся, что сейчас это странное, светлое чувство покаяния уйдёт, и он снова станет прежним. — Отец, — проговорил он сквозь слёзы, — прости меня. Я... я не знал... Старец положил руку ему на плечо: — Бог простит, чадо. А я что? Я уже простил. Ещё когда увидел тебя здесь. Бери вещи эти, если нужны тебе. Не жалко. — Нет! — воскликнул разбойник. — Нет, отче. Я не возьму ничего. Поистине, ты — человек Божий. И я... я хочу быть таким же. Он всё вернул в келью. Всё до последней вещи. Даже бороздник аккуратно положил на прежнее место. А потом упал к ногам старца: — Научи меня жить так, как ты живёшь. Научи любить так, как ты любишь. Научи прощать так, как ты прощаешь. Авва Макарий поднял его, обнял, как отец обнимает блудного сына, вернувшегося домой. — Оставайся здесь, брат. Будешь жить рядом. Научу тебя молитве, научу труду, научу борьбе с помыслами. А главное — покажу путь к Богу. И остался бывший разбойник в пустыне. Стал иноком. Прошёл долгий путь покаяния, очищения, преображения. Годы трудов, годы молитв, годы борьбы с самим собой. Но тот вечер, когда он встретил старца, помогавшего грабить себя, остался в его памяти навсегда. Это был день его второго рождения. А авва Макарий продолжал жить своей тихой жизнью. Плёл корзины, молился, принимал приходящих за советом. И иногда рассказывал эту историю братии, когда его спрашивали о незлобии. Рассказывал просто, без украшений, как было. И заканчивал всегда одними словами: — Видите, братия? Не гнев обращает человека к Богу, не упрёки, не угрозы. А любовь. Простая, тихая, деятельная любовь, которая не требует ничего взамен. Которая отдаёт последнее. Которая не помнит зла. Вот она-то и побеждает сердца. Вот она-то и приводит души ко Христу. В этом простом случае, в этой встрече старца и разбойника, заключена великая истина. Истина о том, что сила незлобия больше силы оружия. Что один поступок настоящей христианской любви действует сильнее тысячи проповедей. Что Господь созидает Своё Царство не через насилие и принуждение, а через кротость и смирение тех, кто всерьёз следует Его заповедям. Так и передаётся эта мудрость из поколения в поколение. Так и живёт Церковь — силой любви, которая сильнее смерти, и незлобием, которое побеждает зло. Источник: Древний Патерик, изложенный по главам. Глава XVI. О незлобии, история №12. (Перевод святителя Феофана Затворника). Также: Древний Патерик, Глава 16. О терпении зла, история №7 (по другой нумерации).

1 просмотров • 1 неделю назад

Смиреномудрие

5:18

Волшебный носок

Васин отец – актер-неудачник, ушел из семьи когда мальчику не было и трех. Уехал в Болгарию, с тех пор и не объявлялся. О матери я так и не решился спросить. Одним словом, с самого глубокого детства всей Васиной семьей был его дедушка. Дед рвал жилы на двух работах, да только, все накопления поджирала гиперинфляция начала девяностых. Тяжко приходилось, особенно когда другие дети в детсаде козыряли новыми кроссовками и Сникерсом за щекой, а Вася по бедности ходил в заштопанных дедом колготках. Приближался новый, тысяча девятьсот затертый год, мальчишка мечтал, что под елкой окажется большая пожарная машина с лестницей, или на худой конец игровая приставка, но утром первого января под елочкой скромно дожидался только старый шерстяной носок. Самое обидное, что это был дедушкин носок. Мальчик запустил внутрь руку и вынул оттуда одну единственную конфетку - это была обычная шоколадная конфета «Белочка» У Васи, сами собой, заблестели в глазах и потекли по Щекам разбившиеся надежды. Дедушка со вздохом погладил внука по голове и сказал: - Успокойся, Васятка, чего ревешь? Перестань. Наоборот, ты радоваться должен, дурачок, ведь тебе очень-очень повезло. Да – это мой носок, ну и что ж такого? Просто Дед Мороз, когда ночью к нам заходил, не нашел другого, не это главное. Понимаешь - это не просто носок и не просто конфета, теперь – это волшебный носок с волшебной конфетой. - Волшебной? - Ну, конечно же. - Дедушка, а что эта конфета может? - А вот что: если ты съешь ее и положишь носок вот сюда на полку, то утром, когда проснешься, случится чудо – в носке опять появится точно такая же конфетка. И так каждый - каждый день, хоть сто миллионов лет! Представляешь? Вася вытер слезы, недоверчиво повертел конфету в руках: - А можно попробовать? - Ну, конечно же, она твоя. - О, а вкусная какая. Вкуснее чем обыкновенная. - Ну, еще бы… …Шло время, волшебный носок ни разу не подвел своего владельца и каждое утро исправно выдавал новое маленькое чудо – шоколадную конфетку «Белочка». Дети в садике совсем обзавидовались, даже не верили по началу, но воспитательница подтвердила: -«Да, ребята, чудеса, редко, но все же случаются, нашему Васе очень повезло с волшебным носком» Зато дедушке приходилось совсем несладко, уж очень непросто быть ежедневным рабом чудесного носочка. Не всегда удавалось достать именно «Белочку» (просто не было лишних денег), тогда покупались конфетки попроще и оборачивались в специально припасенные фантики от «Белочки». Но дед стойко держался до последнего. И только когда мальчик уже стал первоклассником, он однажды все-таки сумел не заснуть почти до самого утра и проследить - каким же чудесным образом в носке появляется новая конфета. …С тех пор прошло много-много лет, мальчик вырос, женился, у него появился свой маленький мальчик. Дедушка еще жив и почти здоров, они живут все вместе большой дружной семьей. Год назад семья собралась за Новогодним столом, настало время дарить друг другу подарки. Васина жена подарила деду дорогую электробритву, о которой тот давно мечтал, а правнук преподнес свою картину в рамке. Пришла Васина очередь и он без лишних предисловий вручил деду старый, потрепанный шерстяной носок. Дед заглянул внутрь, достал из него обычное зеленое яблоко, и к большому удивлению всех присутствующих, неожиданно зарыдал, а потом вдруг как маленький мальчик вскочил из-за стола и радостно запрыгал: - Ура!!! Волшебный носочек! А яблоко мое любимое – зеленое! Спасибо, Васятка! Но смотри, чтобы всегда были такие же, слышишь? - Дед, а зачем ты мне это говоришь? Носок волшебный, он наверняка и сам в курсе дела… …Было нелегко – дела, работа, хлопоты, но вот уже целый год в дедовом волшебном носке каждое утро, как штык, появляется новое зеленое яблочко. Смех-смехом, но бывало, что даже среди ночи в магазин приходилось гонять. Иногда Вася уезжает в командировки, жена спрашивает: - «Ты надолго?» И Вася отвечает: - «Да, нет, не особо, через два – три яблока вернусь»… P.S. Пусть рядом с вами всегда будет кто-то способный подарить волшебный носок… Источник: https://vk.com/blagonravie

1 просмотров • 1 неделю назад

Как-то радостно и тепло

дедушка дети доброе слово жертвенность семья сильная личность

16:20

Куклачев и его воля к победе

Бросив родных, в последний день ушедшего 2015 года он сел в самолет до Кольцово. Потому что в этот день для него было важно встретиться и поговорить с воспитанниками колонии для несовершеннолетних в маленьком городке Кировграде. Объясняя смысл этого поступка, Юрий Куклачев пересказывает всю свою жизнь. И у этой истории нет ничего общего с красивой сказкой про веселого клоуна и его кошек. В холодном зале клуба воспитательной колонии для несовершеннолетних никто сперва даже не замечает низкорослого седого мужчину. Здесь ждут клоуна Куклачева, а он на него совершенно не похож. Но это он. И когда он начинает говорить, тут же упирается в стену непонимания: холодные, злые взгляды исподлобья ждут от него нудных нравоучений и заранее выставляют блок. Но через считанные минуты барьер пропадает. И это вопреки тому, что клоунады не будет. Не будет и дрессированных кошек. Будет простая беседа по душам. «Я просто хочу, чтобы, когда моя внучка вырастет, никто из вас ее не обидел», — Куклачев честно сознается в том, зачем он из года в год ездит по детским колониям с такими вот «Уроками доброты». Иногда он срывается на крик, иногда он позволяет себе обзывать собравшихся «Бобиками»: «Потому что если вы сегодня не будете думать о том, чего вы хотите добиться, завтра у вас будет пустота. И эту пустоту за вас заполнят другие. А вы, как собачка, как Бобик, будете бегать за ними, хвостом вилять и ждать, где сахарок дадут!» Но ему это прощают, потому всё, что он рассказывает, — это и про его жизнь тоже, объясняет сам Куклачев: — 31 декабря мне говорили: «Юрий Дмитриевич, праздник же, стол уже накрыт, ну куда ты поедешь?» А я отвечал: «Нет. Не останусь. Мне надо к ребятам, чтобы они услышали меня, поняли». Я пришел не для того, чтобы чему-то учить, читать нравоучения. Нет. Это бесполезно. Я пришел рассказать о своей жизни. Родился я после войны. Время было тяжелое. Все время кушать хотелось. И родился я не в актерской семье. Всего добился сам. Своим трудом. Я хочу передать этот опыт, чтобы ребята тоже начали работать над собой. Мне было семь лет, когда дядя Вася мне сказал: «Юра, скажи мне, для чего ты пришел в этот мир?» Я на него посмотрел как на идиота. Как для чего? Для того чтобы жить. А он меня спрашивает: «Это понятно. Но кем ты хочешь быть?» А я не знал. И он говорит: «Так вот. Ты сегодня не спи. Ты думай, кем ты в жизни станешь». Я до сих пор вспоминаю это как кошмарный сон. Я вдруг понял, что я живу зря. Я ночь не спал. Я начал мысленно проигрывать разные профессии, примерять их на себя. И очень много, очень долго об этом думал. Однажды отец принес домой телевизор «КВН». Включил. И как раз показывали Чарли Чаплина. Мне так понравилось! Я так хохотал! В какой-то момент вскочил и начал сам пытаться что-то за ним повторять. Услышал смех, кто-то засмеялся. И мне так тепло стало от этого смеха, так радостно, что я сказал: «Я нашел! Себя нашел!» Я понял, что я буду в жизни делать, нашел дело, которое моему сердцу приятно. Клоуном стану! Поставил цель. Мне было восемь лет. И с этого момента я к этой цели шёл: преодолевал себя, работал над собой. Такова моя миссия. Я обязан был ее выполнить. Вообще мы все пришли в этот мир, чтобы выполнить свою миссию. Мы все — избранные. Еще совсем недавно мы были крохотными головастиками, которые наперегонки с миллионами своих братьев и сестер мчались к спасению, пытались выжить. И выжили. Вдумайтесь: 22 миллиона таких же, как вы, головастиков просто смыли в унитаз. А вам Господь дал возможность, разрешил продолжить жизнь. И потому никто из нас не имеет права тратить жизнь впустую. Миссия каждого — найти в себе свой дар, найти возможность своим трудом принести пользу людям. Мне повезло. Я нашел. Но это не значит, что дальше всё было легко и просто. Да, я мастер, я люблю свою работу, я умею ее делать, я единственный такой во всем мире. Но этого я добился сам. У меня до сих пор мозоли на руках. Я в цирковое училище поступал семь раз. Меня не брали. Объясняли: «Молодой человек, вы посмотрите на себя. Ну какой вы клоун?» Унижали. Смеялись надо мной. В лицо мне хохотали. А я с четвертого класса, год за годом, упорно пытался. И вот сижу я однажды дома после очередной провальной попытки попасть в это училище. Подавленный, униженный, обсмеянный. Приходит отец и говорит: «Ну что, сынок, приняли?» А я отвечаю: «Папа, в меня никто не верит». Он говорит: «Ты ошибаешься. Я знаю человека, который верит в тебя. Это я, твой отец». Он меня тогда спас. Я понял, что нет силы больше, чем та, что у меня внутри. Мое желание стать клоуном настолько велико, настолько я в себе уверен, что никто не сможет меня сломать. Я взмолился. Во Вселенную, туда, вверх, я каждой частичкой своего тела послал сигнал: «Господи, помоги мне! Помоги мне осуществить мою мечту! Помоги стать тем, кто я есть!» И буквально через два дня в троллейбусе я встретил девочку, которая играла в народном цирке. Это любительский цирк, художественная самодеятельность. Я и знать о таком не знал. Но вот так случайный разговор в общественном транспорте направил меня. Она меня привела в спортивный зал, где было всё: трапеции, маты, повсюду там прыгали, жонглировали, по проволоке ходили. Я подумал: слава Богу, вот оно, я попал куда должен был. И я начал заниматься. Молча, упорно, ежедневно работать над собой. В 16 лет я победил на конкурсе художественной самодеятельности, посвященном 50-летию советской власти. Я стал первым клоуном Советского Союза. И вот тогда-то меня взяли в цирковое училище. Я своего добился. Казалось, всё, трудности позади. Но нет. Дальше испытаний было еще больше. Меня приняли досрочно — в марте, хотя вступительные экзамены только в июле. Но как только приняли — случилась беда: на тренировке упала банка и разрезала мне ногу. До кости. Перерезала мне большой берцовый нерв. Значит, всё. Нога, говорили врачи, скорее всего, на всю жизнь останется бесчувственной. Мне сделали операцию. И говорят: «Теперь надейся. Если нога начнет болеть, значит нерв восстанавливается. А если нет — прости, останешься инвалидом». И вдруг у меня пошли боли. Бились когда-нибудь локтем об угол? Помните эту резкую, обжигающую боль? Болело так же. Только не одну секунду, а постоянно, непрерывно. Ужасная боль начиналась у стопы и поднималась по телу к шее, душила меня. Всё сильнее и сильнее. Мне выписали обезболивающий укол. Морфий. Наркотик начали мне колоть в 16 лет. И я подсел. Помню, как было хорошо, как изо дня в день я улетал, как ждал этого укола, как зависел от него. Хорошо, что мать пришла. Увидела меня и испугалась: «Сынок, что с тобой? Что они здесь с тобой делают?» И когда она узнала, что мне колют, сказала: «Ты хотел быть артистом? Ты им никогда не станешь! Тебя уже после трех уколов тянет к этому наркотику. А они тебе 15 инъекций прописали. Ты так подсядешь, что никогда уже никем не станешь, ты исчезнешь, никогда ничего не добьешься. Если хочешь выбраться — терпи». Ушла в слезах. Наступила ночь. Я терпел. Медсестры приходили. Предлагали укол. Я отказывался. А боль все усиливалась, я горел весь, дышать не мог. Но терпел, боролся с этим ужасом. К шести утра только провалился в сон. Но в ту ночь я победил. Потому что у меня была цель в жизни. Я ради нее решил: «Умру, но не буду наркоманом. Я должен стать артистом. Другого пути нет». С тех пор я даже не выпиваю. Вообще ни грамма. Потому что это мешает достижению моей цели. А важнее нее нет ничего. Но в училище я пришел на костылях. Четыре года меня пытались исключить как профнепригодного. Им не нужен был инвалид. В итоге написали коллективное письмо с просьбой выгнать меня, передали его директору училища. Он собрал комиссию. Позвал меня. Я прибежал и прошу его: «Не исключайте меня! Я хочу учиться!» Он посмотрел на меня, взял эту бумажку и в присутствии комиссии, на глазах у всех тех, кто требовал моего исключения, порвал ее: «Иди сынок, учись». Комиссия зашипела, конечно: «Как же так?» Но он меня защитил, заявил им: «Пока я здесь, мальчик будет учиться. У него сердце клоуна». Только благодаря ему я закончил училище. Стал клоуном. Обычным коверным клоуном. Я владею всеми жанрами. Но я был таким же, как все остальные. Ничего особенного. И меня никуда на работу не брали. Потому что и без меня очередь стоит: народные артисты, дети народных артистов… А я кто? Никто. И я опять обратился к Господу. И он снова помог. Послал мне тощего, мокрого, жалкого, слепого котеночка. Я его на улице нашел. Хотел мимо пройти. Но он так жалобно кричал, что сердце не позволило мне его бросить. Принес домой, отмыл, накормил. И он остался у меня. Вместе с ним в дом пришла любовь. Но главное — он помог мне еще раз найти себя. Я решил: «Ну конечно! Правильно! Никто ведь до меня с кошками номер не делал! Никто во всем мире не знает, как их дрессировать». Я попробовал. Не получалось. Но я настырный. Я разработал свою программу, подошел к вопросу не так, как все, а по-другому: не стал кошку ломать, заставлять ее делать что-то. Я стал за ней наблюдать, искать то, что ей самой нравится. Короче, не я ее, а она меня дрессировать стала. Пришел как-то домой, а кошки нет. Пропала. Искал-искал, нашел на кухне, в кастрюле. Вытащил ее оттуда — она обратно. И тут я сообразил. Вот оно! Вот мой номер! Так появился «Кот и повар». Мы с этим номером исколесили весь мир. Все призы, какие есть в мире, получили. Я ушел из цирка и создал свой театр. Но и это было непросто. Идея была, номера были, а помещения не было. В 1990 году мне из США прислали контракт. Позвали туда работать. А я так не хотел уезжать! Ситуация безвыходная. И все бы пропало, если бы однажды я не соскочил с кровати в семь утра. Внутренний голос меня разбудил: — Чего лежишь? Вставай срочно и беги! — Куда бежать-то? — В Моссовет беги. — Почему в Моссовет? — Не спрашивай, езжай. Время уходит! Поймал машину. Уехал. Вхожу в здание — и тут же встречаю мэра. Говорю: «Здравствуйте! Помогите. Мне контракт пришел, в Америку зовут работать. Я ведь уеду. И не вернусь. Дети там учиться будут, домом там обзаведусь, хозяйством. Не смогу уже вернуться никогда. А я хочу здесь остаться. Ради бога, дайте мне помещение». Он к каким-то своим подчиненным поворачиватся и внезапно говорит: «Да дайте вы ему кинотеатр». Честное слово, так и было. Ни рубля взяток я не платил, ни шоколадки, ни бутылки шампанского никому не сунул. А мне дали 2 тыс. кв. м. в центре Москвы, напротив Белого дома. Нашлись добрые люди. За два дня мы сделали сцену. И начали выступать. Театру уже 25 лет. Я его очень люблю. Он прекрасен — такой, каким я его видел в своих мечтах. Я сделал это, потому что за 25 лет не дал никому украсть ни копейки. Я, как зверь, сидел на каждом рубле, чтобы ничего мимо театра, чтобы всё в дело шло. У меня здание забирали. Уже в двухтысячных один банкир на мой театр покусился. Времена были уже другие. Захватчики отбирали у меня имущество интеллигентно, через суды. Работали так красиво, что комар носа не подточит. Но мы театр отстояли. Хорошие люди помогли. А тот банк, что на него покушался, оказался первым, у кого забрали лицензию. Бог помог. Бог — в каждом из нас. Он разговаривает с нами через нашу совесть. Если вы ее слышите, значит все в порядке. А если нет — беда вам. У гробовой доски она подойдет, возьмет за шею и скажет: «Ну, как ты, дружок, прожил без меня?» Помните того олигарха, который родился в России, образование здесь хорошее получил, ум, связи нажил, но потратил их на то, чтобы обманывать и грабить? Помните его? Помните, как он в Англию уехал? Вот там-то его совесть и придушила. В последний момент его жизни вся мерзость, которую он же породил, набросилась на него. Вот тогда он понял: яхты, дома, миллионы награбленные с собой не заберешь. Ты пришел в этот мир голенький, голеньким и уйдешь. Тебя черви сожрут — и тело твое, и душу. Кроме ненависти, грязи и дерущихся за наследство детей он ведь не оставил ничего. Потому важно, чтобы каждый из нас нашел себя, понял свою миссию и жил честно. Слушайте свое сердце, но не ждите, что все будет легко. Будет очень тяжело. Потому что просто так ничего не даётся. Источник: https://vk.com/blagonravie?from=groups

1 просмотров • 2 недели назад

Выдающиеся люди

вразумление дети доброе слово молитва сильная личность школа

15:22

Авва Сисой и искушение похвалой

Авва Сисой и искушение похвалой Пустыня Скит молчала. Лишь ветер перебирал песчинки, да изредка кричала хищная птица, высматривая добычу. В этой тишине, в маленькой каменной келье, жил старец Сисой — человек, о котором говорили по всему Египту. Говорили, что он провёл в пустыне более шестидесяти лет. Говорили, что видел ангелов. Говорили, что молитва его столь сильна, что однажды воскресил мёртвого. Говорили многое — но сам Сисой об этом никогда не говорил. Он просто жил. Молился. Плёл корзины. Ел раз в день — сухой хлеб и финики. Спал на голой земле. И когда к нему приходили за советом, отвечал просто, почти отрывисто, будто каждое слово давалось ему с трудом. В то утро к его келье направлялась группа молодых иноков. Семеро братьев из монастыря, что стоял в двух днях пути. Они шли увидеть легенду — аввы Сисоя, последнего ученика великого Антония Великого. Шли с трепетом и восхищением. Сисой сидел у входа в келью, перебирая финики. Руки его были узловаты, покрыты старческими пятнами. Лицо — изборождено морщинами, выжжено солнцем. Но глаза оставались ясными, пронзительными. Он увидел приближающихся издалека — семь фигур в грубых монашеских рясах, поднимающих облачко пыли. — Опять, — пробормотал он себе под нос. — Господи, за что Ты посылаешь мне это испытание? Братья подошли, поклонились до земли. — Авва Сисой, — сказал старший из них, инок лет тридцати с благоговением в голосе, — мы пришли получить твоё благословение. Мы слышали о твоей святости и хотим научиться у тебя. Сисой даже не поднял глаз от фиников. — Идите обратно, — сказал он. Братья переглянулись, растерянные. — Но авва... мы шли два дня через пустыню... — Значит, два дня обратно, — Сисой положил финик в рот и стал медленно жевать. — Незачем вам здесь быть. Молодой инок, самый юный из группы, лет двадцати, не выдержал: — Авва, мы слышали, что ты творишь чудеса! Что ты молитвой воскресил умершего отрока! Сисой наконец поднял глаза. Посмотрел на юношу долгим взглядом. — Кто тебе это сказал? — Все говорят, авва. По всему Египту знают. — Все ошибаются, — Сисой вернулся к финикам. — Не я воскресил. Бог воскресил. Я лишь молился. И то — плохо молился. Старший брат осторожно приблизился: — Авва, можно нам присесть? Мы устали с дороги. Сисой махнул рукой — мол, садитесь. Братья расположились на песке у его ног, как ученики у учителя. — Авва, — начал другой инок, — расскажи нам о своём пути. Как ты достиг такой святости? — Какой святости? — Сисой нахмурился. — Ты прожил в пустыне шестьдесят лет! Ты ученик самого Антония Великого! Ты постишься, молишься день и ночь! Разве это не святость? Сисой отложил финики. Встал — медленно, с трудом, как встают очень старые люди. Прошёл несколько шагов, остановился, глядя в сторону гор. — Послушайте меня внимательно, — сказал он, не оборачиваясь. — Если бы вы знали мои помыслы, вы бы побили меня камнями и выгнали из этой пустыни. Братья замерли. — Авва, что ты говоришь? — прошептал старший. Сисой обернулся. Лицо его было серьёзно, почти сурово. — Я говорю правду. Вы думаете, что раз я здесь шестьдесят лет, значит, я свят? Вы думаете, раз я не ем мяса и сплю на земле, значит, я победил страсти? Он подошёл ближе, посмотрел каждому в глаза. — Вы не знаете, что творится в моём сердце. Вы не знаете, какие помыслы одолевают меня каждый день. Какая гордость. Какое тщеславие. Какой гнев. — Но авва, — начал было юноша, — ты же... — Замолчи, — оборвал его Сисой. — Не смей говорить того, чего не знаешь. Он снова сел на своё место. — Хотите знать правду? Вот она. Сегодня утром, когда я увидел вас издалека, знаете, о чём я подумал? Братья молчали. — Я подумал: "Опять пришли поклоняться мне. Опять будут хвалить. Будут просить совета, будто я что-то понимаю". И знаете, что я почувствовал? Никто не отвечал. — Удовольствие. Мне стало приятно, что обо мне знают. Что меня ищут. Что меня называют святым. Вот она — моя святость. Шестьдесят лет в пустыне, а я радуюсь похвале, как юнец радуется новой одежде. Старший брат осторожно возразил: — Но авва, разве это грех? Разве естественно не радоваться тому, что люди ценят твой подвиг? Сисой усмехнулся — горько, без радости. — Подвиг? Какой подвиг? Я сижу здесь не потому, что я герой. Я сижу здесь потому, что боюсь мира. Боюсь людей. Боюсь искушений, которым не смогу противостоять. Я прячусь в пустыне, как трус прячется от врага. — Это неправда, авва! — воскликнул юноша. — Ты молишься за весь мир! Твоя молитва спасает людей! Сисой посмотрел на него долгим взглядом. — Ты думаешь, я знаю, спасает ли моя молитва хоть кого-нибудь? Ты думаешь, я уверен, что Бог вообще слышит меня? — Но как же... воскрешение того отрока... — Отрока воскресил Бог, — жёстко сказал Сисой. — Не я. Я просто стоял рядом. И знаешь, о чём я думал, когда мальчик открыл глаза? Я думал: "Теперь все узнают. Теперь скажут, что я великий чудотворец". Вот о чём я думал. Не о славе Божией. О своей славе. Тишина повисла тяжёлая, неловкая. Наконец старший брат набрался смелости спросить: — Авва, неужели ты не знаешь, что ты близок к Богу? Неужели за шестьдесят лет молитвы и подвига ты не чувствуешь Его близости? Сисой долго молчал. Потом тихо, почти шёпотом, сказал: — Я не знаю, угодил ли я Богу хотя бы в одном деле. Братья ахнули. — Как это возможно? — воскликнул кто-то. — Ты постишься, молишься, живёшь в пустыне! Разве этого недостаточно? Сисой покачал головой. — Недостаточно. Потому что всё это я делаю не для Бога. Я делаю это для себя. Чтобы меня считали святым. Чтобы обо мне говорили. Чтобы вы вот так приходили и кланялись. Он встал, прошёл в келью, вынес кувшин с водой. — Пейте. Отдохните. А потом уходите. Братья пили молча, потрясённые. Тот образ святого старца, с которым они пришли, рушился на глазах. Вместо него перед ними стоял старик, говорящий о своих грехах с такой откровенностью, что становилось не по себе. Младший инок, юноша, который первым заговорил о чудесах, вдруг заплакал. — Авва, если ты говоришь, что ты грешник... то что же мы? Мы ведь только начали монашескую жизнь. Мы ещё слабы, ещё полны страстей. Если ты после шестидесяти лет считаешь себя недостойным, то у нас вообще нет надежды! Сисой подошёл к нему, положил руку на голову. — Вот теперь ты начинаешь понимать, — сказал он мягче. — Надежды у нас действительно нет. Если надеяться на себя. — Тогда на что надеяться? — На милость Божию. Только на неё. Он вернулся на своё место, снова взялся за финики. — Вы пришли сюда учиться святости. Но я не могу научить вас тому, чего сам не знаю. Я могу научить вас только одному — видеть свои грехи. Видеть свою немощь. Видеть своё недостоинство. — Но как же жить с этим знанием? — спросил старший брат. — Как не отчаяться? — Так и жить. Зная, что ты грешник, но Бог милостив. Зная, что ты немощен, но Бог силен. Зная, что ты ничего не достоин, но Бог даёт незаслуженное. Сисой положил финик в рот, прожевал, проглотил. — Вот вы говорите — я святой. А я каждую ночь лежу и думаю: угодил ли я Богу хоть в чём-то? Та молитва, что я читал утром — она была от сердца или по привычке? Тот пост, что я держу — он ради Бога или чтобы вы меня хвалили? То молчание, что я храню — оно от смирения или от гордости? Он посмотрел на них всех. — И знаете, что самое страшное? Я не знаю ответов на эти вопросы. Я честно не знаю. Может быть, всю жизнь я прожил в обмане. Может быть, всё, что я делал, было ради славы человеческой, а не Божьей. — Авва, — тихо сказал старший брат, — если ты так думаешь о себе... значит ли это, что ты действительно смиренный? Сисой засмеялся — коротко, без веселья. — Вот видишь? Даже сейчас ты пытаешься найти во мне добродетель. Даже в моём самоосуждении ты ищешь повод для похвалы. Нет, брат. Я не смиренный. Я просто вижу правду о себе. А правда такова: я грешник, едва держащийся на краю погибели. И только милость Божия не даёт мне упасть. Солнце клонилось к закату. Братья поднялись, собираясь в обратный путь. — Авва, — сказал юноша, — мы пришли за советом. Дай нам хоть одно слово на дорогу. Сисой задумался. — Одно слово? Хорошо. Вот вам слово: не верьте похвалам. Ни чужим, ни своим. Когда люди хвалят вас — не верьте, они не знают, что у вас в сердце. Когда вы сами хвалите себя — тем более не верьте, потому что сердце лукаво и обманывает само себя. — А чему верить? — Верьте только одному: вы — грешники, а Бог — милостив. Это единственная правда, которую я знаю за шестьдесят лет. Братья поклонились, попросили благословения. Сисой благословил их — быстро, почти неохотно, будто тяготился и этим. Когда они отошли на несколько шагов, младший оглянулся. Старец снова сидел у кельи, перебирая финики. Маленький, сгорбленный, одинокий. — Авва, — крикнул юноша, — мы будем молиться за тебя! Сисой поднял голову, усмехнулся: — Молитесь. Мне это очень нужно. Я сам за себя плохо молюсь. Братья шли обратно через пустыню молча. Каждый думал о своём. Наконец старший сказал: — Знаете, что я понял? Мы пришли к святому, а встретили грешника. Но теперь я думаю... может быть, именно поэтому он и святой? — Не понимаю, — сказал кто-то. — Святой не тот, кто считает себя святым. Святой — это тот, кто видит себя грешником. Авва Сисой видит. Поэтому Бог и близок к нему. Юноша шёл последним, оглядываясь время от времени. Вдали, у маленькой кельи, всё ещё сидела согбенная фигура старца. "Если бы вы знали мои помыслы, вы бы побили меня камнями..." Эти слова врезались в память. И юноша вдруг понял: это и есть настоящее смирение. Не показное самоуничижение. А честный, трезвый взгляд на себя. Без прикрас. Без оправданий. А Сисой сидел у кельи до глубокой ночи. Звёзды зажглись над пустыней — яркие, холодные. Он смотрел на них и молился: — Господи, я прожил шестьдесят лет. Скоро умру. И до сих пор не знаю — угодил ли Тебе хоть в чём-то. Прими меня не по делам моим, а по милости Твоей. Аминь. Ветер принёс откуда-то запах цветущей акации. Где-то вдали выл шакал. Пустыня жила своей ночной жизнью. А старец Сисой сидел и думал о том, что завтра снова придут посетители. Снова будут хвалить. Снова будут называть святым. И снова ему придётся бороться с искушением поверить им. Самым трудным в пустыне было не голод, не жажда, не жара. Самым трудным была борьба с собственной гордостью. И эта борьба не кончалась никогда.

1 просмотров • 3 недели назад

Смиреномудрие

вразумление доброе слово испытания последний грешник смирение

Ванечка

Эта история перевернет вас с ног на голову. Прихожу в храм. Девять утра, то время, когда зажигаются первые лампады и свечи, храм готовится принять людей. Перекрестившись, прикладываюсь к иконе. Поворачиваюсь и вижу, как из глубины храма ко мне идет женщина. Съежившаяся, с искаженным лицом. Сразу видно, у нее какое-то горе или боль. Ее опережает сторож: «Батюшка, женщина ждет вас с восьми утра. А пришла еще раньше, сидела у закрытых дверей храма». Женщина подходит ко мне, начинает плакать. Но слез у нее уже нет, выплакала все. Она как-то цепляется за меня, потому что стоять ей трудно. – Что случилось?.. Я беру ее за плечи, заглядываю в глаза. И вот какую поистине страшную историю она мне рассказывает. Вчера вечером пришли с прогулки с трехлетним сыном, Ванечкой. Она разула в прихожей сына и сама разувалась. А Ванечка – на кухню. А там у подоконника – стул, так что залезть на подоконник легко. На окне – москитная сетка. Малыш залез и облокотился на сетку. И вместе с ней… вывалился в окно. Пятый этаж, внизу асфальт. Она ничего и не поняла, только услышала крик и стук. Такой стук, который не дай Бог кому-то из нас услышать… И все, больше ни звука. Шагнула на кухню и задохнулась: пустое окно и нет ребенка. Ванечка еще дышал, но был без сознания. Конечно, скорая, реанимация… Врачи никаких шансов не дают. «Если верующая, – говорят, – молитесь». И она ночью – в храм. Он закрыт. Стояла и плакала под дверью, а как открыли, бросилась искать отца Константина. «Если верующая!..» Конечно, верующая! Два с половиной года назад этого малыша крестили у нас в соборе. Крестил я. И перед Крещением взял слово с родителей и крестных, что будут ребенка приносить и приводить в храм и причащать. «Батюшка, мы же так и не выбрались за это время!.. – плачет мама, цепляясь за меня. – То одно, то другое. Все откладывали. И вот, самое-то ужасное, что вы, батюшка, приснились мне за несколько дней до этого. Раньше не снились. Я не думала про вас, чтоб вы снились. А тут приснились. В облачении. Стоите и смотрите так строго. И я во сне думаю: зачем батюшка так смотрит? А потом понимаю, что это оттого, что Ванечку не причащаем. И тут же решаю: все, утром пойдем в храм». Проснулись, в храм не пошли. Решили пойти завтра, но… как это обычно бывает, проспали. А потом выветрился сон, мало ли что, в самом деле, приснится, не ломать же привычный уклад жизни. «Как-нибудь сходим…» Так и не сходили. – Миленький батюшка, помогите... Не знаю как, помогите!.. Мне было отчаянно жалко ребенка, родителей, но ведь я не знал планов Бога… – Мы можем молиться, чтобы Господь спас малыша, если на то будет Его воля, – говорил я маме. – Мы не можем требовать: обязательно исцели, вылечи… – Да, да, давайте, умоляю, давайте молиться! – В таком случае, отпустите меня на службу, – сказал я мягко, потому что женщина так вцепилась в мою куртку – я как вошел в храм, так и был в уличной одежде, – что оторвать ее руки было невозможно. – Да, да, конечно… Она отпустила меня, как было очевидно, с неохотой. Так тяжело в одиночку переносить это, так хочется ухватиться за кого-то и держаться… Я подвел женщину к огромной иконе Пресвятой Богородицы «Всецарица» – в богато украшенном окладе, с десятком разноцветных лампад, возле придела св. муч. Иоанна Воина. – Стойте здесь и молитесь. – Я не умею… – Как умеете. Просите своими словами Богородицу помочь вашему малышу. Я скоро выйду на исповедь. Подойдите ко мне и исповедуйтесь. Попросите у Бога прощения за все свои грехи. Когда начнется служба, отойдите от иконы и встаньте вот здесь. Слушайте службу, все, что диакон говорит, что поется, и молитесь. Потом причащайтесь. – Надо как-то к этому готовиться, я не знаю, как… – В этот раз я благословляю причаститься так. Господь хочет вас, как дочь Свою, поддержать и напитать силой, поддержкой. Будьте благодарны за это. Я прошел в алтарь и сообщил грустную новость присутствующим. Диакон стал вписывать в свой синодик имя «тяжкоболящего младенца Иоанна». «Отдельную ектенью произнесу», – пробасил он. Чтецы и пономари также отнеслись с самым неподдельным участием… Мы приступили к службе. Конечно, помянули малыша на проскомидии – я вынул с особой молитвой о болящем, частицу из просфоры. Положил ее на дискос возле Агнца. Потом – исповедь и Божественная литургия. Мне хотелось, чтобы не только клир, но и народ Божий – члены Церкви, молились об этой ситуации, поэтому с просьбой помолиться о беде я обратился к прихожанам. Мама младенца Иоанна всю службу стояла, как свечечка, было видно, что искренне молится. Потом она подошла к Причастию, а после службы вдруг, смотрю, исчезла. Однако, когда я заканчивал проповедь, опять появилась в храме. Подошла. Ее лицо было светлым. «Батюшка, простите, я выходила из храма, потому что позвонили из больницы. Сказали, что Ванечка пришел в себя. Сделали повторные снимки и сказали, что все не так страшно, как врачам казалось ночью. Жить будет…» Потом мы еще молились о младенце Иоанне, и эта женщина каждый день приходила в храм: я так посоветовал. Через, кажется, неделю или чуть больше она принесла к Причастию сына, которого выписали из больницы. Никаких разрывов внутренних органов, никаких переломов, только два ребрышка треснули. Сейчас ходят в храм. Стараются каждую неделю. Ванечка оказался симпатичным и смышленым светловолосым мальчиком, причащаться очень любит. А наши пономари, зная о его истории, наливают ему двойную порцию запивки. Священник Константин Пархоменко

1 просмотров • 4 месяца назад

Чудеса веры

внутренняя сила врачебные истории дети доброе слово дочь животные мама молитва Папа покаяние сильная личность сын

Два сына.

У меня была близкая подруга, вышедшая замуж. В первый же год у неё родился сын Владимир. С рожденья мальчик поражал необыкновенно смирным характером. На второй год у неё родился сын Борис, тоже удивлявший всех, наоборот — чрезвычайно беспокойным характером. Владимир все классы прошёл первым учеником. По окончании университета он поступил в духовную академию и был рукоположен в священники в 1917 году. Владимир вступил на путь, к которому стремился и был избран Богом с рождения. С самого начала стал пользоваться уважением и любовью прихода. В 1924 году он и его родители были высланы в Тверь без права покидать город. Они должны были постоянно находиться под надзором ГПУ. В 1930 году Владимир был арестован и расстрелян. Другой брат, Борис, вступил в комсомол, а затем, к печали родителей, стал членом Союза безбожников. Отец Владимир ещё при жизни старался вернуть его к Богу, но не смог. В 1928 году Борис стал председателем Союза безбожников и женился на девушке-комсомолке. В 1935 году я приезжала на несколько дней в Москву, где случайно встретила Бориса. Он радостно бросился ко мне со словами: — Господь по молитвам брата, отца Владимира, на небесах вернул меня к Себе. Вот что он мне рассказал: — Когда мы венчались, то мать моей невесты благословила её образом «Нерукотворного Спаса» и сказала: «Только дай мне слово, что вы Его образ не бросите; пусть Он сейчас не нужен вам — только не бросайте». Он, действительно нам ненужный, был снесён в сарай. Через год у нас родился мальчик. Мы оба были счастливы. Но ребёнок родился больной, с туберкулёзом спинного мозга. Мы не жалели денег на врачей. Они говорили, что мальчик может дожить лишь до шестилетнего возраста. Ребёнку уже пять лет. Здоровье всё хуже. До нас дошёл слух, что в ссылке находится знаменитый профессор по детским болезням. Ребёнку совсем плохо, и я решил поехать и пригласить профессора к нам. Когда я подбежал к станции, то поезд на моих глазах ушёл. Что было делать? Оставаться и ждать? А там жена одна, и вдруг ребёнок умрёт без меня? Подумал и повернул обратно. Приезжаю — и застаю следующее: мать, рыдая, стоит на коленях у кроватки, обняв уже холодеющие ножки мальчика… Местный фельдшер сказал, что это — последние минуты. Я сел за стол против окна и предался отчаянию. И вдруг вижу, как наяву: отворяются двери нашего сарая и выходит мой родной покойный брат — отец Владимир. Он держит в руках наш образ Спасителя. Я обомлел: вижу, как он идёт, как развеваются его длинные волосы, слышу, как он открывает дверь, шаги его слышу. Я весь похолодел, как мрамор. Он входит в комнату, приближается ко мне, молча как бы передаёт мне образ в руки — и, как видение, исчезает. Увидев всё это, я бросился в сарай, отыскал образ Спаса и положил его на ребёнка. Утром ребёнок был совершенно ЗДОРОВ. Лечившие его врачи только руками разводили. Следов туберкулёза — НЕТ. И тут я понял, что есть Бог. Понял молитвы брата. Я заявил о выходе из Союза безбожников и не скрывал происшедшего со мной чуда. Везде и всюду я возвещал о случившемся со мной чуде и призывал к вере в Бога. Окрестили сына, дав ему имя — Георгий. Я простилась с Борисом и больше его не видела. Когда вновь приехала в Москву в 1937 году, то узнала, что после крещения сына он с женой и ребёнком уехал на Кавказ. Борис везде открыто говорил о своём заблуждении и спасении. Через год он, будучи совсем здоровым, неожиданно скончался. Врачи не определили причины смерти. Его убрали большевики, чтобы лишнего не болтал и народ не мутил… Автор: протоиерей Валерий Духанин

1 просмотров • 4 месяца назад

Чудеса веры

врачебные истории гонения дети доброе слово животные исцеление мама молитва моя половинка Папа семья сильная личность сын христианская любовь школа

💝 Помогите шестерёнкам проекта крутиться!

Ваша финансовая поддержка — масло для технической части (серверы, хостинг, домены).
Без смазки даже самый лучший механизм заклинит 🔧

Поддержать проект

Как святой Лука дочь спас.

Заболела моя маленькая дочь пяти лет. Началась рвота, ее отвезли в инфекционную больницу, но рвота не прекращалась. Решили сделать МРТ и обнаружили под черепом, за левым ухом, опухоль – медуллобластому. Тюменский нейрохирург решил нажиться на нашем горе и сделал девочке операцию, показаний для которой не было. Девочка стала умирать. Мы попытались отвезти ее в онкологический диспансер, чтобы продолжить лечение, она пролежала там на деревянной лавке целый день, но нас так и не приняли. Отпустили домой умирать. На ночь мы упросили принять ее обратно в детскую нейрохирургию. Дочь оставили до утра. Вдруг из корпуса выходит человек в белом халате… Бородка, круглые очки, белая шапочка… И вот стою я у больничного корпуса, шесть часов вечера. Думаю о близкой смерти дочери. Вдруг из корпуса выходит человек в белом халате… Бородка, круглые очки, белая шапочка. Подходит ко мне стремительно и, взяв за руку, спрашивает: – Это ваша дочь Варвара Бакулина лежит в реанимации? – Да моя. Но нас завтра утром выпишут домой умирать. – Поезжайте немедленно в Москву, в клинику имени Блохина. Вас там выходят. Там хорошо детей выхаживают. – Хорошо, – говорю. – Как клиника называется? Имени Блохина? И стал ручкой на ладони писать. Пока писал, он куда-то ушел. А я ничего не понимаю… Думаю, дай догоню, переспрошу поподробнее. Побежал его искать по корпусу, зашел в ординаторскую, всех опросил. Никто такого не знает. «Да и, – говорят, – откуда у нас здесь бородатые врачи? Это же нейрохирургия!» И тут все закрутилось. Я позвонил отцу. Он еще со школы знаком с Юрием Сергеевичем Осиповым, президентом Российской академии наук; они хорошие друзья, поэтому он позвонил ему посоветоваться. Юрий Сергеевич предложил обратиться к президенту Российской академии медицинских наук Михаилу Ивановичу Давыдову, который как раз возглавляет Российский онкологический научный центр им. Н.Н. Блохина, что на Каширке. Михаил Иванович выслушал нас и предложил немедленно вывозить девочку в Москву, в клинику. Мы нашли сопровождающего доктора, доставили «Скорой помощью» дочку в аэропорт и полетели этой же ночью в столицу. При посадке у Варвары из раны на голове от перепада давления потек ликвор. Мы были в ужасе. Через бесконечные пробки пробились к научному центру, и девочку тут же отправили на операцию. Ей спасли жизнь. Поставили вентрикулярный дренаж. Благодаря стараниям замечательных врачей Родиона Гановича Фу и Михаила Савельевича Ласкова девочку выходили. Бог даровал нам еще полтора года жизни. Девочку выписали из центра без единого метастаза. Милостивый Господь ответил на наши молитвы, а молилось за нее несколько сот человек, в том числе несколько человек пришли к вере через ее болезнь. Одна женщина даже из США – Раиса. Она жила на Украине, у нее не было детей, она пыталась зачать ребенка с помощью ЭКО. Ничего не получалось. Ей сказали, что лучший центр по ЭКО находится в Чикаго. Она продала квартиру и уехала в США, работала почти рабом у каких-то поляков, получила «Грин-кард», сдала на права и стала работать шофером. Но ни деньги, ни врачи из Америки ей так и не помогли. И тут она через знакомых узнала о нашей беде и решила пойти помолиться о девочке в церковь. А храм Святой Троицы в Чикаго – это настоящий Русский дом. Люди там проводят все выходные: сначала служба, потом общая трапеза, потом воскресные школы, потом акафисты и вечерня. Подошла Раиса к батюшке, все объяснила. Тот обратился к прихожанам: – Давайте, братья и сестры, помолимся всей общиной о больном ребенке из России. Помолились, обедом Раису накормили, окружили ее заботой и вниманием. А она, от американской жизни одичав, глазам своим не верит, что люди могут быть так гостеприимны и любвеобильны. Говорят ей: – Поезжайте в Сан-Франциско, там мощи святителя Иоанна (Максимовича), далекий предок которого – святитель Иоанн Тобольский и Сибирский, покровитель всех сибиряков, в том числе и больной Варвары. Поехала она и снова нашла в православном храме свою малую Родину. Взяла святынек и отправила нам в больницу. Стала жить церковной жизнью, снова почувствовала себя русской христианкой, рядом с которой есть родные и любящие люди. Отогрелась душой. А я в это время помогал одному своему другу-священнику оформлять диплом для семинарии, посвященный больничному храму во имя святителя Луки. Среди огромного количества документов обнаружил кучу прижизненных фотографий святителя Крымского. Одна из них повергла меня в состояние шока: на фотографии был тот самый доктор, который, крепко взяв меня за руку, посоветовал срочно ехать в Москву в клинику имени Н.Н. Блохина. Тот же белый халат, та же бородка, то же лицо, те же очки. Я оторопел, я ужаснулся: как близко к нам стоят святые! И когда я потом в интернете прочитал заметку об одном из множества чудес святителя Луки, уже и не удивлялся. Просмотрев журнал, в котором регистрировались врачи, проводившие операцию, увидел запись: «Архиепископ Лука» Вот эта заметка: «Однажды в Афинах тяжело заболел мальчик. Местные врачи не могли ему помочь: требовалась сложнейшая операция, которую могли провести только в Германии. В путь вместе с близкими мальчика отправился священник Нектарий, особо молившийся святителю Луке. Операция прошла успешно, но врачи заявили родственникам, что… им вовсе не нужно было обращаться к ним, ведь ходом операции мастерски руководил неизвестный пожилой хирург в халате старого образца, который прибыл с больным мальчиком. Родители возразили, что никто из врачей не сопровождал их… Отец Нектарий, просмотрев журнал, в котором регистрировались врачи, проводившие операцию, среди имен немецких докторов увидел запись, сделанную красным карандашом на русском языке: “Архиепископ Лука”…» Раньше я молчал о нашей истории, а теперь решил ее рассказать. Думается, молитва святителю кому-то поможет даже и в отчаянной ситуации. Автор: Мирослав Бакулин

1 просмотров • 4 месяца назад

Чудеса веры

врачебные истории дети доброе слово дочь животные истории из жизни молитва Папа семья сострадание христианская любовь

Стул

Девушка попросила священника прийти помолиться о здоровье её больного лежачего отца. Зайдя в комнату, священник увидел возле кровати стул и подумал, что к его приходу готовились. – Вы меня ожидали? – спросил священник. – Нет, а кто вы? – спросил больной. – Я – священник. Ваша дочь пригласила меня помолиться с вами о здоровье. Когда я увидел пустой стул рядом с вашей кроватью, предположил, что вы знали о моём визите. – Ах да, стул… – сказал больной и, понизив голос, продолжил: – Я никому об этом не рассказывал… Всю сознательную жизнь я ходил в церковь и слышал там постоянно, что всегда надо молиться, что молитва много даёт человеку, согревает его сердце. Но все молитвы входили мне в одно ухо и выходили из другого. Я не мог их запомнить, быть может, потому, что они не трогали меня. А потом я перестал молиться. И только пару лет тому назад один хороший друг сказал мне, что молитва – это просто разговор с Богом. Он посоветовал мне сесть на один стул, а на другом представить сидящего Иисуса Христа. Ведь Он же сказал: «Я с вами во все дни до скончания века». «А потом рассказывай Ему обо всём, что волнует тебя, и внимательно слушай, как ты слушаешь меня сейчас», – сказал он. Я попробовал – и мне так понравилось, что я ежедневно по два часа стал проделывать это. Но только так, чтобы не видела моя дочь, которая могла подумать, что я стал умалишённым. Священник порадовался за болящего, посоветовал не переставать вести такие беседы с Богом, потом помолился над ним, благословил и ушёл. А через несколько дней после этого случая дочь пришла вновь и сказала, что её отец умер. Священник спросил: – Как он ушёл? – Было два часа дня, когда отец позвал меня к кровати, – ответила девушка. – Он сказал, что сильно любит меня, и поцеловал. Я ушла в магазин, а когда вернулась, то нашла его бездыханным. Но что-то в его смерти показалось мне странным. В последние минуты он, по-видимому, собрал все силы, оторвался от подушек и подвинулся к стулу, который стоял рядом с его кроватью, и положил на него голову. Именно так я его и нашла. Как вы думаете, что бы это могло означать? – Дай Бог каждому так уйти, – ответил священник, утирая слёзы. – Стул не был пустым.

1 просмотров • 4 месяца назад

Чудеса веры

внутренняя сила доброе слово дочь животные истории из жизни исцеление мама молитва Папа семья

Как монах занемог.

Однажды монах Дионистиатского монастыря по имени Анфим зашел в больницу обители, чтобы навестить одного новопостриженного монаха, который занемог сразу же после пострига. Чтобы утешить страждущего, он рассказал ему следующую историю из своего личного опыта. «Имей, брат, надежду на Владычицу нашу Богородицу, великую Врачевательницу и неустанную Заступницу всех монахов. Выслушай происшедшее со мной, дабы понять Ее неизмеримое заступничество. Когда я был в твоем возрасте, лет двадцати пяти, и, как и ты, недавно принял постриг, то тоже тяжко занемог. На долгое время недуг превратил меня в калеку. Не знаю даже, что это была за болезнь: ревматизм или что-нибудь Другое, но все мое тело сковывало какое-то бессилие. Для передвижения я использовал костыли. Более того, словно этого было мало, помрачались также мои очи, и я с трудом различал предметы. Ко мне пришли два доктора, провели обследование, но помочь ничем не смогли. Чем больше времени проходило, тем хуже становилось мое состояние. День и ночь я лил слезы и говорил: — Боже мой, что же это на меня нашло?! Быть может, я самый грешный?! Едва постриженный монашек, слепой и парализованный, я лежу в больнице, а меня обслуживают старцы?! Лучше мне умереть! Многие братья советовали мне податься в мир, чтобы меня осмотрели более опытные доктора. Однако один из иноков нашей обители, очень уважаемый и благочестивый, подошел однажды ко мне и сказал: — Послушай, дитя мое! Ты знаешь, что в нашем монастыре находится, древняя чудотворная икона «Акафистная». Она является даром императора Алексея III Комнина основателю нашего монастыря преподобному Дионисию. На ее серебряной ризе! и на древе и поныне сохраняются надписи, Свидетельствующие о том, что этот образ является тем самым, который патриарх Сергий обносил вокруг стен града Константинополя, что и спасло его от персов и аваров в 626 году. Именно перед этой иконой впервые пропели Акафист, благодаря Пресвятую Богородицу за спасение, наши отцы и матери. Предание гласит, что это одна из семидесяти икон, написанных самим евангелистом Лукой. Помимо этого, она неоднократно источала благоуханное миро. Итак, пойди и ты, пади пред ней и с горячей верой и слезами попроси у Нее исцеления, и увидишь, что Приснодева Мария, как страждущая Мать, помилует и тебя. Эти слова придали мне силы, укрепили мою веру, и я всей душой обратился к Пресвятой Деве Марии, моля Ее о милости и подкрепляя свои молитвы горячими слезами. Накануне праздника иконы, в пятую субботу Великой Четыредесятницы, я пошел в церковь и пробыл там всю ночь. О, как долго я молился перед Ее святым образом! Прямо на том месте, истощенный и уставший, я и уснул. И, о чудо! — Я увидел облаченную во все золотое Богородицу, в лучезарном свете, всю сверкающую от сияния и славы. Она стояла в воздухе на высоте в два локтя и спокойным взглядом смотрела на меня. Затем Она открыла медоточивые уста и произнесла: — Почему ты плачешь, чадо Мое Анфим? — Как же мне не, плакать, Преблагая Мать?! Неужели Ты не видишь моего убожества, чем я стал? — Не плачь, а помышляй о своем спасении. Сказав это, Она благословила меня и вознеслась ввысь. Я тут же проснулся. Протираю глаза и… вижу горящие лампады! Напрягаюсь, стараясь подняться и… свободно встаю и иду! Тут я сразу все понял. Пресвятая Богородица совершила чудо, Она полностью исцелила меня.. О, какую радость испытал я тогда, сколько слез благодарности пролил, сколько гимнов воспел — этого невозможно описать! Вскоре церковник отворил храм и, увидев меня стоящим на ногах, не поверил своим глазам. Когда монахи узнали, что я здоров, все от глубины души прославили Господа и Его Пречистую Матерь за Их бесконечную любовь и заступничество».

1 просмотров • 5 месяцев назад

Чудеса веры

врачебные истории доброе слово животные за пределами логики истории из жизни мама простая радость семья христианская любовь чудеса

Показано 1-9 из 71 рассказов (страница 1 из 8)