Видео-рассказы

Духовные истории и свидетельства, которые вдохновляют и поучают

(Не) чужой ребёнок.

Не то, чтобы Ира невзлюбила отчима, просто не приняла. Ну, какой он ей папа? Не было никогда у Иры папы и этот «дядя Федя съел медведя» тоже не папа. Однако ради мамы она с первых дней знакомства старалась держать свое недовольство при себе. Не маленькая, уже одиннадцатый год, понимает, что маме хочется семью, хочется, чтобы за ней ухаживали. Так-то дядя Федя неплохой, молчаливый просто. Но чужой. Иру словно и не замечает. Зато не пьет, как отец у лучшей подруги Зины, что была ей даже сестрой троюродной. А Федор словно и не замечал, что у его любимой женщины подрастает дочь. Принял как данность ее наличие и стал строить планы на дальнейшую жизнь, в надежде, что родит ему Женька своего родного сына, а то и двух. Расписались они быстро и тихо, обменяли две квартиры на одну просторную, в которой у Иры появилась своя комната, и между отчимом и Ирой появился просто «худой мир», вместо «доброй ссоры». Пообедав после школы, Ира ныряла в свою комнату и старалась поменьше сталкиваться с мужем матери. Он с дружбой тоже не навязывался. Когда у Евгении появилась тошнота по утрам и стало мучить головокружение, они даже все дружно обрадовались – беременность! Ира мечтала о братике, а Федор о сыне. Но случилось страшное, не новая жизнь зародилась, а болезнь поселилась инородной агрессивной плотью в головном мозге молодой еще женщины. Стала Ира сиротой уже в 11 лет. И путь ее лежал прямиком в детский дом. Она еще не задумывалась о своей дальнейшей судьбе, придавленная страшным горем, когда услышала, как на кухне рыдает после поминок пьяненькая мать Зины и словно оправдывается перед Федором:- да взяла бы я ее к себе, все же Женька сестра моя двоюродная, не чужие. Но мы сами с Зинкой раз в неделю из дома бегаем, как мой шары зальет. Не потяну. А больше никого у нас из родни и нет. Ира не хотела подслушивать, но так получилось, и из разговора она поняла, что приходили из опеки, что «изымают ее в детский дом», что в этих стенах большой и просторной квартиры, она потому, что отчим отстоял, выпросил несколько дней, в надежде найти родню Жени. Вот и разговор этот отсюда вытекает. - Ира, поговорить надо - начал утром отчим, но замолчал, подбирая слова. - Да, не бойтесь, говорите, я уже знаю, что нужно в детдом собираться. -Я о другом. Если ты не против, то я хочу оформить опекунство над тобой, ведь мы с матерью были расписаны, говорят, что можно попытаться, но если ты сама захочешь. Я знаю, отец из меня никудышный, но не могу я тебя в детдом отдать. НЕ МОГУ. Может, попробуем? Ради Жени, попробуем. Наверное, смотрит на нас и переживает. Она и не представляла, что взрослый мужчина может плакать. Особенно Федор. Он и на похоронах не плакал. Окаменевший был, да, но ни одной слезинки. А тут…. Подошла, обняла его и стала, как маленького утешать. Все у них получилось. Кто кого поддерживал первые полгода, это еще вопрос, но время потихоньку лечит. Наладили быт, научились оба варить борщ и не только. Научились разговаривать друг с другом. Правда Федор собеседник был немногословный, но Ира привыкла. Помимо благодарности, она стала испытывать и уважение к отчиму. Мужик он был справедливый. Не раз заступался за нее во дворе, пытался как-то ее радовать в мелочах. То мороженку после работы принесет, то два билета на премьеру кино им с Зиной купит. Иногда забегала тетя – что помочь, подсказать, разобраться со счетами, квитками за квартиру. Частенько приходила с ночевкой Зина. Боль стихала. Стали жить. Федор ходил на собрания в школу, оставлял часть зарплаты на общее пользование и никогда не спрашивал отчетов. Ира старалась не подводить его. Но никогда не называла его папой, ни в глаза, ни за спиной, понимая, что для него она чужой ребенок. Не сама пришла к такому выводу, а нашлись «добрые люди» - просветили «сиротку», жалея слащаво. Когда ей исполнилось 14, Федор опять решился на тяжелый для обоих разговор. На этот раз, он спрашивал ее мнение по поводу своей женитьбы. На работе незаметно у него стали строиться отношения с одной женщиной, и еще - у них будет ребенок. - Я бы ушел к ней жить, но ты еще не можешь оставаться одна. Да и опека набежит. А вдвоем к ней тоже не вариант – тесновато будет. У нее лишь комната в служебном доме. Но если я приведу ее сюда, как думаешь – уживемся? Внешне ужились. Лида ходила по дому, как важная гусыня, лелея свою первую беременность, Федор повеселел, а Ира старалась сглаживать все возникающие конфликты. К ней почему-то так и не пришел сложный подростковый период. Наверное она сразу повзрослела с уходом мамы. А вот Лида… Ира многое списывала на ее беременность и не рассказывала Федору, как сползает улыбка с лица его жены, когда за ним закрывается дверь. Как всем своим видом она показывает Ире, что теперь хозяйка она, а Ира никто. И это «никто» по недоразумению, по глупости Федора мешается у них с мужем под ногами. Поняв, что Ира ничего Федору передавать не собирается, она уже не только видом, но и словами открыто это ей стала говорить. Раздражала ее чужая дочь, чужой ребенок. И опять помогла старая тактика. Поменьше попадаться на глаза. Федор долго был в неведении, но когда родился их с Лидой сын - Стаська, то стал догадываться, что Ире непросто в их семье. Лида уже и Федору стала напевать, что чужой ребенок ей мешает. Ну и что, что несколько квадратных метров ей в этой квартире принадлежат? Выплатим ее долю к совершеннолетию, и пусть живет своей жизнью, - пела она ему. А сейчас о ней государство должно заботиться, а не мы – чужие ей люди. Федору сложно давались возражения, он действительно с молодости был неразговорчивый. А Лиду переговорить вообще было трудно. Однако нашел аргумент попроще – стукнул кулаком по столу и сказал. Прекрати. Никогда больше не хочу слушать подобное. А Иру позвал в ближайшую субботу навестить Женю. Убрались там, покрасили оградку, цветы пересадили. Посидели молча, и снова словно сблизились, как в первые полгода, что были заполнены горем и болью. - Ничего, Ириш, все уладится. Ты потерпи. Скоро Стас в садик пойдет, Лида работать начнет, некогда ей будет дурью заниматься. Но Лида стала с другого края действовать. Под предлогом слабого иммунитета Стасика запретила приглашать в дом Зину. А ее мать она давно уже отучила забегать к ним по-родственному. Взяла в руки все финансовые вопросы. Не было у Иры уже доступа к общим деньгам. Приходилось просить у Лиды даже на самое необходимое, о чем девочки стесняются вслух говорить. Она не жаловалась Федору, не хотела быть причиной их ссор. Ей искренне нравилось то, что отчим повеселел, что снова заблестели его глаза. Она видела, как он любит сына. Однажды Федор нечаянно узнал, что Ирина не питается в школе. Она уже училась в девятом, часто оставалась на дополнительные занятия, еще занималась в стрелковой секции. И частенько до вечера была голодной. Карманных денег, чтобы перекусить, у нее тоже не водилось. С тех пор, как деньги из доступной шкатулки перекочевали в Лилин кошелек. Вернее, это уже была банковская карта. Федора отчитала класснуха Ирины. -Вы бы, Федор Ильич, поговорили с Ириной. Мода модой, но она же уже прозрачная! Скоро в обмороки будет голодные падать. А отвечать кто? Снова школа – снова недоглядели? Замучились мы с их диетами! Когда до Федора с трудом дошло, что он упустил момент с деньгами, понадеявшись на жену, то корил себя и ругал Иру, что молчала. - Ну, прости, дочка, тугодум я. Ну, а ты-то что молчишь? Ты знай - у тебя и счет свой есть. Я туда все опекунские складываю, и выплаты туда же все идут. Но знаешь, мы все же их трогать не будем. У тебя и учеба впереди, и свадьба. Я тебе просто карту открою и буду с зарплаты скидывать. Хорошо? Ира толком и не слушала его, про деньги, про карту. Набатом в голове звучало – ДОЧКА. Неужели она и правда для него не чужая девочка, что он расстроился из-за нее. Не из-за Лиды, не из-за Стаса, а из-за нее? Ох, и бесилась Лида, когда поняла, почему денег к ней чуть меньше поступать стало. Стала, то опекунские «в общий котел» требовать, то демонстративно причитать, что деньги словно в трубу улетают. Как она не экономит, отложить на отпуск не получается. А как иначе, если «эту» одевать, обувать и кормить приходится. А тут еще и деньги ей стал выделять! - Так отпускные получу, и поедем в отпуск, проблем-то… - Опять в дом отдыха ваш? Я к морю хочу! В таких баталиях пролетело еще пара лет. Лида пыталась задеть Иру, Федор стеной вставал на защиту. Ирина страдала, зная, что является причиной ссор в семье. Одно грело - они с Зиной мечтали окончить школу, найти работу и снять комнату на двоих. Отец у Зины совсем уже «слетал с катушек», уходил в недельные запои, стал тащить все из дома. И неясно даже было – кому из девочек живется хуже. Но мечтам не суждено было сбыться. Зина выскочила замуж сразу после выпускного. Почти за первого встречного, не могла уже жить с родителями. У Ирины сменились планы – поступить туда, где будет общежитие стало уже ее целью. Федор хотя и не поддерживал эту идею, но понимал, что Ирине сложно с ними. Просчитывал уже варианты, как взять ипотеку для Ирины, но Лида сопротивлялась, как могла, настаивая на денежной компенсации. - Что ей там положено-то из этой квартиры? И так на всем готовом выросла! Решение пришло неожиданно. Федору в наследство досталась неплохая квартира в соседнем областном городе. Там как раз был и институт сервиса, куда Ирина втайне мечтала поступить, но считала, что ей «не по карману» платное обучение, а по желаемому направлению не было предусмотрено бюджетных мест. Да и общежития там не предоставляли. Федор переписал свою наследственную полнометражку на Ирину, вручил ей и управление счетом, где накопилось достаточно, чтобы разом оплатить все годы учебы. Сам поехал с ней – помочь с заселением, с подачей документов. Нет, он действительно хотел помочь, но и еще была причина. Лида бесновалась, когда узнала, что наследство «уплыло» из ее рук. А он уже устал от ругани и скандалов. Поэтому неделька отдыха от жены была кстати. Обошел всех соседей в подъезде, благо квартир там было не так уж много. Небольшой трехэтажный дом в уютном ЖК. Попросил «не обижать дочь, приглядывать». И это Федор, который в магазины-то ходил, только с самообслуживанием, чтобы лишний раз не разговаривать с продавцами! - Повезло тебе с отцом, девонька, - говорили соседки, встречая Иру во дворе. - Да, папка у меня замечательный, - соглашалась Ира. На каждой свадьбе, есть трогательные моменты, когда сложно сдержать слезы. На Ирининой свадьбе этим моментом стал танец отца с дочкой. Федор вообще заставил всех гостей понервничать в тот день. Невеста не хотела идти на регистрацию, пока не приедет отец. А у него встала машина на трассе между городами. Новую гнал, в качестве свадебного подарка. Не обкатана для такой дороги. Но обошлось, успел. Все в жизни успел этот немногословный мужик. Автор истории: Татьяна Бро

1 просмотров • 3 месяца назад

Как-то радостно и тепло

Святая попутчица

Эта история произошла в самый разгар зимы. Будучи ещё студентом, мне часто приходилось подрабатывать на своём автомобиле, чтобы оплатить съёмное жильё. А его приходилось снимать почти на окраине города. По студенческой бедности я с супругой даже не мог мечтать о том, что когда-то у нас появится собственный дом или квартира. Единственное, что мне досталось по наследству от умершего отца, так это старенький автомобиль. И я старался на нём подрабатывать на жизнь при помощи различных транспортных услуг. В тот день мне не хотелось выезжать на работу, но ничего не оставалось делать. Приходилось содержать самому свою семью, потому как жена готовилась к рождению ребёнка. С большим трудом я завёл свой автомобиль и начал выезжать на дорогу. Ещё ночью намело много снега, и стоял ужасный холод. Когда я огляделся вокруг, то не увидел ни единой живой души. - Понятно, кто в такую погоду захочет куда-то ехать? - говорил я сам себе. - Можно было не выезжать! Всё равно не повезёт подобрать попутчиков и заработать денег – дальше под нос брюзжал я. Мой старенький автомобиль пыхтел, но ехал. И я вдруг заметил, что вдоль дороги по глубокому снегу идёт одна женщина. Я начал присматриваться и увидел, что эта женщина в какой-то лёгкой одежде. - Странно, никаких домов вокруг нет. А эта женщина идёт и идёт себе, как будто по чистой дороге – я начал ещё больше удивляться. Мне стало жаль её, и я сразу сбросил скорость. А потом включил «аварийку» и медленно поехал по тонкому льду и снегу. Я остановился почти сразу за её спиной, а она этого не заметила и продолжала свой путь. Женщина опустила голову и шла себе дальше, о чём-то думая. Я открыл дверь и начал кричать: - Женщина, куда вы идёте? Садитесь, я вас подвезу. Всё равно тут одна дорога. Она повернулась и посмотрела на меня. В её взгляде не было сожаления о том, что она отправилась в дальний путь. Я ещё шире открыл дверь в автомобиле и повторил своё приглашение. Женщина молча скользнула вовнутрь моего автомобиля. И мы поехали. За всю дорогу она не проронила ни слова. Я старался разрядить как-то обстановку и всё время рассказывал различные небылицы о своей жизни. А потом поведал о своей судьбе, как нам студентам тяжело живётся, что нет своего жилья, хоть скоро намечается пополнение. Чтобы как-то скоротать время в дороге, включил музыку. Я периодически посматривал на свою попутчицу и пытался вглядеться в её лицо. Но она постоянно отворачивалась и смотрела в окно. А потом тихим голосом сказала: - Я стояла на дороге целых два часа. За это время проехало несколько машин. Но ни один из водителей не подобрал меня, как бы я не просила подвезти. Все хотели получить деньги, которых у меня нет. - Не нужно мне платить денег, я подвезу вас, куда скажете – ответил я женщине. Дальше мы всю дорогу молчали, смотрели на проезжающие машины и снег. Когда доехали до вокзала, она попросила остановить машину. Я галантно открыл перед женщиной дверь и выпустил её в морозную стужу. Она посмотрела на меня и сказала: - За добро всегда надо платить. Я это сделаю с большим удовольствием, потому как знаю, в чём ты и твоя семья нуждается. - Кто вы? Добрая фея? – старался пошутить я. - Считай меня святой попутчицей – ответила женщина. И повернула в сторону перрона. А потом быстро исчезла из вида. Когда я вернулся в салон своего автомобиля, то заметил на заднем сидении какой-то свёрток из материи. Я понял, что это забыла моя попутчица. Я схватил свёрток и побежал вдоль перрона, чтобы женщине отдать утерянную вещь. Но на перроне в этот момент не было ни единого человека. Единственный, кто мне попался на глаза, так это дворник, который расчищал снег у самого входа железнодорожного вокзала. Я у него спросил: - Женщина случайно тут не проходила? Мужчина посмотрел на меня удивлённым взглядом и сказал: - Ни единой души! Тут и следов ещё ничьих нет. Рано ещё – 5 часов утра. Я развернулся и пошёл к своей машине. Ещё несколько раз оборачивался, но так никого и не увидел. Ещё какое-то время постоял, надеясь, что женщина вернётся за своей пропажей. Но никого так и не было. Уже сидя в машине, я решил развернуть свёрток. И увидел в нем большую сумму денег. А на материале была надпись: «В благодарность за доброе сердце!». Что меня удивило так то, что надпись была сделана точно таким же шрифтом, которым пишут на иконах. - Не иначе как саму Богородицу я подвозил? – начал сам удивлять своим словам. Какое-то время я тщательно просматривал все объявления. Верил, что возможно найдётся настоящая хозяйка утерянной вещи. У меня ещё некоторое время лежал этот свёрток в бардачке, надеясь на то, что я обязательно встречу на дороге ту самую святую попутчицу и отдам ей её свёрток. Но её так никогда не увидел. А через несколько лет на те деньги мы с женой купили небольшую, но всё же свою квартиру. Получается, что так Богородица меня отблагодарила? Сергей Прокопьев.

1 просмотров • 3 месяца назад

За пределами логики

внутренняя сила жертвенность животные истории из жизни мама моя половинка семья

Вечная музыка.

В то утро, отслужив молебен, я тут же принялся готовиться к отпеванию. Умер совсем ещё молодой учёный, недавно блистательно защитивший кандидатскую диссертацию. Болезнь проявилась год назад, как раз незадолго перед защитой. Городок у нас маленький, и о его беде люди сразу узнали и заговорили. Кто-то и меня просил молиться об этом молодом человеке, правда, прежде я не был с ним знаком, и в церкви никогда его не видел. Наши прихожане — народ всё больше простой, неискушённый, а людей учёных в храме редко встретишь. Зови — не зови, всё равно не приходят, но здесь случай особый. Смертельно опасная болезнь делает человека куда как сговорчивее, а по-настоящему неверующих на самом деле почти не бывает. Вот и передал я ему приглашение зайти в храм пообщаться со священником. И он пришёл. Вспоминаю его осунувшиеся плечи, блуждающий взгляд. Сам только-только узнав, что опасно болен, он никак не мог придти в себя и думать о чём-то ещё, кроме как о своей болезни. Чтобы спрятаться от этих мыслей, он каждый вечер напивался. И в тот день пришел выпивши… — Ты веришь в Бога? А о вечности когда-нибудь задумывался? — Я не могу думать ни о чём, кроме как о моей девушке, моей маме, моих друзьях. Не могу представить, что вот ещё пройдёт совсем немного времени, и от меня ничего не останется. Этот мир будет существовать, всё так же будет начинаться утро, идти дождь, а я исчезну, растворюсь в земле. Мне страшно, святой отец. Ты спрашиваешь о Боге, но Бог – это что-то такое, о чём начинают думать в старости, а я никогда не буду старым. Мы проговорили с ним около часа, и мне всё же удалось убедить его придти на воскресную службу и даже причаститься. Пришёл он спустя месяц после нашего разговора, немного успокоившись и смирившись с обстоятельствами. Исповедовался очень кратко, больше для проформы, раз по-другому никак нельзя подойти под причастие. Причастился один раз, а потом пропал, и больше у нас в храме не появлялся, но я продолжал о нём молиться. Вынимая частичку на Проскомидии, вспоминал ту нашу с ним единственную встречу, снова видел его затравленный взгляд и печаль в глазах, которая не покидала их до самой его кончины. Я знал, что молодой человек лечился и продолжал работать над диссертацией, отдаваясь работе всем своим существом. Наверно, уходя с головой в исследования, учёный забывал о своих собственных проблемах. Иногда мы случайно пересекались с ним на улице. Здороваясь, я всякий раз справлялся о его самочувствии и приглашал на службу. В ответ он улыбался и уверял меня, что у него всё замечательно. Почти никогда он не оставался один, кто-то обязательно был рядом, или его девушка, или кто-нибудь из родственников. Они тоже весело кивали мне головами, подтверждая, что у Юры всё хорошо, и что они обязательно придут за него помолиться, но никто так и не пришёл. После проведённого курса лечения на самом деле ход болезни только усугубился, а все в один голос заверяли, что ещё немного, и он обязательно поправится. Но больной понимал, что близкие лгут, потому что боятся, что в отчаянии он снова начнёт напиваться. И от этого всем станет только невыносимее. Он делал вид, что верит им, и тоже улыбался, глядя на меня своими серыми печальными глазами. Всякий раз, встречаясь с Юрой, я замечал, как молодой человек теряет в весе, его лицо становится всё меньше, но глаза остаются теми же, и казалось, что теперь они занимают уже пол-лица, и от этого печали в них только прибавлялось. Но однажды я встретил его рано-рано утром, когда спешил на Литургию. Он был один и шёл мне навстречу откуда-то со стороны леса. Мы остановились, и я почему-то сказал: – Если ты не придёшь, я больше не стану о тебе молиться. – Нет-нет, пожалуйста, не переставай, я обязательно приду. Действительно, он пришёл на Литургию этим же утром, только под самый её конец. Встал возле колонны у Царских врат и смотрит на меня. Я как раз причащал, а закончив, подозвал его и сказал: – Юра, подойди, хочу тебя причастить. Он с готовностью подошёл к чаше и сложил руки на груди. В тот момент мне показалось, что привычные печаль и страх, всё это время наполнявшие его глаза, отступили куда-то там далеко на второй план, а в них наконец появился покой. Хотя, возможно, мне это только показалось… Готовлюсь к отпеванию, расставляю на столике всё, для этого необходимое, и жду, когда привезут усопшего. Неожиданно за спиной слышу радостный женский голос: — Отец Александр, как хорошо, что я тебя застала! Поворачиваюсь, передо мной Ирина, старая моя знакомица. Когда-то, очень давно, мы с ней даже немного дружили, потом наши пути разошлись, она вышла замуж и уехала в Москву. Узнав, что я стал священником, Ирина возобновила прежнее знакомство, иногда наезжая к нам всем своим семейством. Года три назад она почему-то пропала и перестала бывать у нас в храме, только иногда звонила и, ничего не объясняя, очень просила молиться о дочери. И вдруг такая нежданная радость. Честное слово, в других обстоятельствах мы бы с ней не задумываясь и обнялись бы, и расцеловались, но в храме и «при кресте» — я не мог себе этого позволить. – Ну, наконец-то появилась, пропащая душа. Думал всё, обиделась за что-то на нас с матушкой и совсем не приезжает. Ирина смотрела на меня безконечно счастливыми глазами и радовалась вместе со мной: – Что ты батюшка, какие обиды. Просто всё последнее время я практически не отходила от дочери. Только сейчас, наконец, могу говорить об этом спокойно. А вообще, эти три года – самое чёрное время моей жизни. Ты же знаешь мою Полину. Умная порядочная девочка, с отличием окончила университет, вышла замуж. И словно гром среди ясного неба, приходит ко мне и объявляет: — Мама, я сделала анализ крови, мне ставят ВИЧ. Представь, что я пережила. В одно мгновение рухнуло счастье моей дочери. Выяснилось, что заболела от мужа, понятно, что жить с ним после этого она не могла и ушла. Ну, это ещё ладно, вокруг рушится множество семей и это не смертельно, но такая болезнь… Однажды в минуты отчаяния Полина попыталась с собой покончить. С того времени я от неё не отходила. Нужно было что-то делать, заставить дочь хоть немного отвлечься от мыслей о болезни, чем-то заполнить свободное время, и я предложила ей получить второе высшее образование. И ещё мы стали вместе ходить в церковь. Раньше я, если и молилась, то очень редко, даже приезжая к вам приходила больше из любопытства, а грянула беда – и мы пошли к Богу. Со временем Полина начала ездить в один храм в Подмосковье, а я молилась у себя недалеко от дома. Помню, в первый раз пришла, встала у Распятия и прошу Христа исцелить мою дочь. И понимаю, что мало только просить, нужно что-то ещё и от себя отдать, пожертвовать, пострадать что ли, вот, как Он страдал. И надумала… — Помнишь, как я раньше курила? Действительно, Ирина ещё тогда, в первые годы нашего знакомства, дымила как заправский мужик, выкуривая в день чуть ли не по пачке сигарет, и даже страшно было представить, сколько она выкуривает теперь. — За эти годы курение стало частью моей сущности. Никто не мог представить меня без сигареты. И тогда я подошла к Нему и сказала, всё, бросаю курить, а Ты, пожалуйста, исцели мою девочку. Не так, чтобы сперва исцели, а потом брошу, но наоборот – я бросаю курить ради её спасения. И вдруг откуда-то прямо-таки уверенность появилась: да, через три года она исцелится. Три года уже не курю, хотя далось мне это очень нелегко, но ради Полины я готова была и не есть, и не дышать. Она лечилась, и каждый год врачи отмечали положительную динамику. Этим летом дочь закончила второй институт, но самое главное – у неё прекрасные анализы. Батюшка, представляешь, ВИЧ больше нет! В своё время я просмотрела множество материалов об этой болезни и знаю: такого не бывает. Но его на самом деле нет! Вот, всё бросила и поехала к тебе, мне нужно с кем-нибудь поделиться моей радостью. А с кем поделиться, как не с тобой? Ты же молился о нас. Я не скажу, что рассказ Ирины меня потряс. Когда становишься священником, перестаёшь удивляться чудесам и начинаешь воспринимать их точно норму. Что удивительного в том, что Господь исцеляет человека от неизлечимой болезни, на то Он и всемогущ. Удивительно, когда после оказанного тебе благодеяния, когда ты, умирая от страха и безнадёги, неожиданно, будто преступник, стоящий на эшафоте, получаешь помилование и тут же забываешь того, кто тебя пожалел. Удивляет наша неблагодарность, с Богом так нельзя. Помню, уже закончил причащать, выхожу давать крест прихожанам, а моя алтарница шепчет: — Батюшка, люди на причастие опоздали, больного ребёночка привезли. Причастите? Никогда не отказываю причащать опоздавших младенцев. Очень уж взрослые расстраиваются оттого, что дитя не причастилось. Однажды бабушка вот так принесла причастить младенчика, а уже поздно. Ссыпал частички в чашу, вся Кровь, её оставалось очень мало, впиталась, и потому причастить младенца не было никакой возможности. А бабушка не уходит, стоит рядом с амвоном и как заклинание повторяет: — Батюшка, миленький, причасти внучка, – и через пять секунд снова, – причасти внучка. Объясняю ей, как могу, мол, нет у меня возможности малыша причастить, прошу в другой раз подойти, а она будто не слышит, всё твердит и твердит: — Батюшка, причасти… До сих пор у меня этот голос в ушах стоит… и её умоляющие глаза вижу. Крепкий ещё мужчина подносит ребёнка, мальчика лет шести и держит его на руках. – Поставьте мальчика на пол, – подсказывает алтарница. Дедушка, извиняющимся тоном: — К сожалению, он не может ни стоять, ни ходить. Спрашиваю: — Это с ним от рождения? — Нет, это случилось всего с полгода назад, и никто не может объяснить, что с внуком. В трапезной после службы ко мне подсел один из наших клирошан: — Батюшка, ты знаешь этого дедушку, что приносил на причастие неходячего малыша? — Нет, первый раз его вижу. — А я знаком с ним и уже давно. Когда-то мы вместе учились в музыкальном училище. Он неплохой музыкант, хорошо держит басовую партию. Они живут, – и он назвал место недалеко от нас. Несколько лет назад его положили в областной онкодиспансер, а когда вскрыли, пришли к выводу, что пациент неоперабелен. Зашили и отправили домой. Тогда же кто-то из врачей ему сказал: — Увы, в вашем случае мы безсильны, теперь вы принадлежите только Богу. Самое главное, – продолжал собеседник, – что однокашник мой не был даже крещёным. А тут такие дела. Но одумался, поспешил в церковь, окрестился, стал ходить на службы, молился, причащался. Вместе с ним в церковь пришла дочь. Время наступает, ему по всем срокам уже помирать пора, а он всё живёт, и неплохо живёт. Прошёл новое обследование. Посмотрели, метастазы исчезли, а больной орган восстановился, правда, не в полной мере, так что ему теперь приходится принимать гормоны. Все его поздравляют, вот, мол, чудесное выздоровление произошло. Теперь тебе, ох, как нужно Бога благодарить. А он понял, что вылечился, и сделал вывод: значит, в церковь ходить больше не нужно. Вернулся на работу, одно воскресенье пропустил – в храм не пошёл, второе. А там уже и вовсе крест с себя снял. Только человек-то он неглупый, понимает, что Бог его для чего-то оставил. Для чего? Для покаяния, наверно. Стала моего приятеля совесть одолевать, так он, чтобы она его не мучила, убрал от себя всё, что напоминало бы ему о Христе. Иконы попрятал, церковный календарь со стенки снял. Помню, по делам заезжал в их места, и мы с ним случайно пересеклись. А он в своё время, как и я, пел там у них на клиросе. Мы и раньше, как встретимся, так и давай друг друга расспрашивать, какие песнопения поёте, нотами менялись. Встречаемся, значит, я его по привычке о клиросе расспрашиваю, а он отворачивается от меня и кривится так, будто у него зубы болят. Оказывается, бросил петь и о прошлом ничего слышать не желает. И тут на тебе, другая беда: внучек утром просыпается, а встать не может. Ножки свело и всё тут. Звонил он мне недавно, мучается очень. Всё понимает, и что дети по нашим грехам страдают, тоже понимает. Вот, на причастие мальчика принёс, а у самого нутро продолжает упорствовать и никак не покается. Рассказал я Ирине эту историю и предупреждаю: — Если Бог тебя оставляет жить, то это не значит, что Он тебя особо отличает, просто ты ещё не сделала того, что должна. И тебе по какой-то причине даётся вторая попытка. Чудо не означает, что ты уже спасена. Нет, это значит, что тебе ещё предстоит спасаться – всю оставшуюся жизнь. Она внимательно слушает: — Получается, что дедушке этому Бог даже не вторую, а уже третью попытку предлагает, словно в лёгкой атлетике в соревнованиях по прыжкам в длину. — Если уж сравнивать с лёгкой атлетикой, то скорее по прыжкам в высоту. Пока мы так разговаривали, внесли тело усопшего, это был Юра, и мгновенно храм наполнился множеством людей. Всегда так, когда хоронят человека молодого, многие приходят проводить его в последний путь. С одной стороны, очень жалко, когда умирают молодые, а с другой, наверно, таким образом мы подсознательно выражаем смерти свой протест. Человек вечен и, даже будучи не особо верующим, он об этом догадывается, и тогда земная кончина ему представляется какой-то нелепицей. Против торжества этой нелепицы мы и восстаём. Странно устроен человек. Рождаясь в мир, все знают, что настанет день, и каждый из нас пойдёт дорогой отцов. Жить на земле нелегко. Мы вынуждены постоянно трудиться, в поте лица добывая хлеб свой насущный. А ещё нам нужно так много всего, и одежда, и жилище. Стремимся найти верного спутника жизни, родить и воспитать детей. Разве это просто? Сколько проблем и у супругов между собой, а ещё и с детьми. Мы постоянно болеем и боимся заболеть ещё сильнее. И, несмотря на множество трудностей, постоянно цепляемся за эту жизнь, а когда человек уходит в столь раннем возрасте, минуя все эти житейские тревоги и проблемы, жалеем усопшего. Наверно, это ещё и оттого, что мы не знаем, что там нас ждёт в вечности, не знаем её законов и правил. Потому всеми силами стремимся задержаться здесь, во времени. Мне тоже жалко Юру, ведь ему не достались и те маленькие радости, что мы испытываем здесь же, на земле. Он не познал любовь женщины, не успел стать отцом, не порадовался внукам. А главное, его душа не созрела для Царства Небесного, ведь по-настоящему самой главной встречи на земле, встречи человека с Богом у него так и не случилось. Хотя и об этом мы можем рассуждать только предположительно. Во время каждения я смотрел на Юриных родственников, что стояли вокруг гроба, на его друзей и коллег. Повторюсь, их было очень много, и мало кто из них не плакал. Видно, что они скорбят по-настоящему. Мой взгляд скользит поверх голов, и я вижу Ирину. Почему-то она не ушла и осталась помолиться о незнакомом ей человеке. Ещё совсем недавно и она точно так же могла бы хоронить свою собственную дочь, но не позволила ей погибнуть. Встала между смертью, между множеством непреодолимых, казалось бы, препятствий и своей единственной дочерью. Встала и победила. Продолжаю отпевать и ловлю себя на мысли, что среди такого множества замечательных, умных, грамотных, красивых людей, в жизни, окружавших молодого учёного, не нашлось никого, кто взял бы на себя подвиг ради сына, любимого, друга. Хоть бы кто-нибудь начал ради него поститься, молиться, отказался бы, ну, хоть от того же телевизора (в наше время это уже поступок). Никто не взял его за руку и не пришёл вместе с ним в храм. Найдись бы такой человек, как знать, может, и не было бы сегодня этого отпевания. Ещё отчетливее стало понятно его одиночество. Оно не покидало юношу и будто навсегда поселилось у него в глазах. А может, встреча с Богом у него всё-таки состоялась? В момент, когда он причастился и печаль в глазах сменилась на покой? Как хочется в это верить. После отпевания, глядя в это множество замечательных, умных глаз, я стал говорить им о Христе, рассказывал о добре и о зле, «о лютой ненависти и святой любви». Наверно, я увлёкся и не следил за временем, но мне так хотелось, чтобы эти замечательные глаза меня услышали. Проводив процессию до катафалка, возвращаюсь в опустевший храм. Одна из Юриных родственниц дожидается у входа: – Батюшка, прости, но должна тебе высказать, нельзя так. Родные устали, почитай, всю ночь никто не спал. А ты всё говоришь и говоришь. Потом, и в ресторане у нас к определённому часу заказано. — Прости, матушка, действительно, про ресторан я и не подумал. Молча приняв моё извинение, женщина поспешила присоединиться к печальной процессии из родных и близких. С того дня в храме я их больше не видел.

1 просмотров • 3 месяца назад

Жертвенная любовь

бабушка бандиты внутренняя сила врачебные истории дедушка дети доброе слово дочь жертвенность животные за пределами логики испытания истории из жизни исцеление мама молитва моя половинка Папа покаяние простая радость семья сын христианская любовь чудеса школа

Жертвоприношение.

Мой приятель Серёга работал у нас на станции в путейской бригаде. И ходил точно так же, как и остальные работяги, в грязном оранжевом жилете, вечно засаленном машинной отработкой или перепачканный вонючим кузбаслаком. Правда, в отличие от других, Серёга никогда не раздражался и не заводил разговоров про зарплату, а ещё он был верующим. Мой товарищ не просто заходил по обычаю в церковь свечку поставить, а верил глубоко и как-то по-детски искренне. Мне всегда интересно, почему человек начинает верить, тем более, если это мужчина. Сегодня вижу мужчину на службе, особенно молодого, и понимаю, что пришёл он не просто так. Представляю, какую огромную мыслительную работу проделал, чтобы, в конце концов, решиться стать христианином. Для нас обычен именно такой путь к Богу – через разум, это женщина принимает решение сердцем, чутьём, интуицией. Мужчина – головой. Спросите верующего человека, почему он пришёл в храм, представитель сильного пола, скорее всего, пустится в пространные рассуждения, а женщина просто пожмёт плечами. Я не говорю, что путеец Серёга не способен на сложный мыслительный процесс – ещё как способен! – но чтобы иметь такую живую веру как у него, мало одной только работы мысли, нужен ещё и опыт живой встречи. Уже потом, после того, как мы с ним подружились, мой товарищ рассказал, что ещё в шестилетнем возрасте он однажды услышал голос. Просто голос, сам по себе, без всякого рядом присутствующего человека. Скорее всего, голос звучал у него в голове. Ребёнку бы испугаться, но он не испугался, а вступил с ним в диалог, и этот диалог продолжался у них несколько десятилетий, до той поры пока Серёга ни пришёл в храм. Кому принадлежал этот голос? Возможно ангелу хранителю, который и привёл мальчика к вере, а может, искусителю, вынужденному замолчать, потому что человек пришёл к вере. Попробуй тут разберись. Можно предположить, что ребёнок внезапно заболел, и эти беседы списать на какую-нибудь форму шизофрении, но только голос часто рассказывал мальчику, что ждёт его в будущем, показывал людей, которые потом сыграют в его жизни важную роль. Малыш даже выпросил у хозяина голоса, чтобы тот помог ему выиграть автомобиль в денежно–вещевую лотерею. И тот согласился. Поэтому Серёга знал заранее, в какой день и в каком году ему следует придти в нужное отделение связи, чтобы купить билет, который принесёт ему главный выигрыш. А однажды, будучи подростком лет двенадцати, он неожиданно услышал: — Хочешь увидеть свою будущую жену? Странный вопрос, кто же этого не хочет? – Тогда смотри, – продолжил голос, – вон она, прыгает через верёвочку. «Помню свою первую реакцию: — За что, Господи?» – рассказывал он. Мальчик, сам не понимая почему, именно так обращался к голосу. – Мы же такие бедные, несчастные. Живём вшестером в одной комнате. Я так надеялся, что хоть жена у меня будет богатенькой, и хоть немножко красивой. А эта, Ты посмотри на неё, Господи, она такая же бедная, как и мы. Ручки, ножки тоненькие, словно ниточки, рыжая, вся в канапушках. Не надо мне такой жены, Господи, дай кого получше! «Правда, вскоре я напрочь забыл об этой встрече и ту рыжую девчонку в прохудившихся сандаликах. Наш городок совсем маленький, и я, будучи предупреждённым, наверняка бы сделал всё, только бы наши пути в дальнейшем не пересекались. Но тогда не случилось бы того, что должно было произойти. Как-то уже накануне нашей свадьбы мне в руки случайно попал семейный альбом моей невесты. Помню, сижу, листаю, и вдруг меня, словно ошпарило, вот же она та маленькая девочка из моего детства в канапушках и порванных сандаликах. Я всё вспомнил и ту нашу с ней встречу, и тогдашний разговор с голосом». — Серёжа, а в церковь ты как пришёл? Расскажи. — Ты понимаешь, это произошло так быстро и необъяснимо чудесным образом, что я даже ни с кем об этом не делюсь. Боюсь, ты мне, просто не поверишь, – а потом предложил: — Знаешь, если это тебе действительно интересно, то в ближайшие выходные мы с женой будем рады видеть тебя у нас дома, Надежда сама всё и расскажет. Так впервые я оказался в их городе. Зашёл в большой, тогда ещё восстанавливающийся храм, там и познакомил меня Сергей с его Надеждой. Пишу и представляю себе её смеющиеся голубые глаза на лице, густо усеянном веснушками. А после службы мы вместе отправились к ним домой. И уже за обеденным столом я услышал удивительную историю. — Серёжу я знала задолго до замужества. Он тогда уже был взрослым, а на меня, малявку, внимания не обращал. Всюду они появлялись вдвоём со своим братом Костиком. Оба невысокие, но крепко сбитые спортивные ребята, несколько лет занимались боксом, Серёжка, тот вообще мастер спорта. У них на двоих был один мотоцикл. Любили они подъехать к открытой танцплощадке, и как бы невзначай затеять с кем-нибудь ссору. Вставали спиной к спине и дрались, невзирая на число противников. Потом Серёжа ушел в армию, за ним Костя. После службы ребята посерьёзнели, остепенились. Тогда мы и познакомились, а вскоре Сергей сделал мне предложение. Он мне нравился, смелый надёжный парень, без вредных привычек. Одно смущало: мне всегда казалось, что мой жених, как бы это сказать, человек несколько жёсткий. А уж когда мы поженились, поняла, что Серёжа не просто жёсткий, а жестокий. Не помню, чтобы он меня когда-нибудь пожалел, проявил внимание, или просто приласкал. Даже когда беременная была, детей носила, даже тогда. Родилось двое деток, а он и с ними так же, по-солдатски, орёт на них, руку поднимает. Я уже не знала, что и делать. Стала в постели от него отворачиваться, так он с вьетнамками связался. Их тогда много из самого Вьетнама к нам на ткацкую фабрику прислали. И главное, одних только девушек, без парней. Вот и были они доступные, а нашим мужикам всё в диковинку. Мой Серёжа стал к ним ходить. Утром домой заявится, и давай рассказывать, с кем он мне изменяет. Спокойно так, даже, вот на столечко, – показала мне пальчиками, – не смущаясь. Ладно, если бы пил, можно было бы всё на водку списать, так он же спортсмен, абсолютный трезвенник. Вспоминаю то время, как мне было тяжело, родители уже умерли, и поплакаться ни к кому не пойдёшь. Тогда я впервые попала в нашу церковь. Она ещё только – только начала восстанавливаться, но службы уже шли. Познакомилась с прихожанами, а потом и с батюшкой. Научили они меня молиться, Евангелие читать, детей на причастие приводила, только Серёжа мой всё крутил пальцем у виска, мол, совсем я уже рехнулась. А мне хорошо, может, только там и было. Время шло, а дома совсем житья не стало. Он не скандалил, нет, просто иногда молча зажмёт меня в каком-нибудь в углу и смотрит испытующим взглядом, и, наконец, однажды ударил головой мне в лицо. А когда ударил, то, всё. Поняла я дальше так жить невозможно. На что уж у нас соседи народ незаметный, так и те мне в один голос советуют: — Надежда, бросай его и уходи, убьёт тебя этот злыдень. — Сама боюсь, а куда идти, ещё и с детьми? Да и человек-то он был ну, не совсем уж плохой, ведь не пил, и для детей старался. Однажды прихожу в церковь на вечернюю службу, стою и чувствую, всё, не могу я так больше. Не знаю как оказалась у иконы Пресвятой, стала на колени и молюсь. Слёзы льются, а я не замечаю, только кричу Ей безмолвным криком: «Матушка, дорогая, помоги, сил больше нет! Столько времени молюсь о своём Сергее, а он только хуже становится. Забери меня, Матушка, я человек верующий и знаю, у Тебя там хорошо, мне туда хочется, где любят. И ещё, чтобы Серёженька мой стал добрым, он же неплохой человек, Матушка, помилуй его. Я согласна умереть, только пускай он изменится. Жизнь за жизнь, Матушка!» Всё это время, пока Надежда рассказывала мне их историю, Сергей сидел молча, обхватив голову руками. А потом продолжил: — И ты понимаешь, я вдруг почувствовал, что-то со мной происходит. Будто взял меня кто-то, словно кусок теста, в свои большие ладони, и давай месить. Чувствую, другим становлюсь, слышать стал то, что раньше не слышал, запахи новые появились, и главное, вот здесь, – показывает глазами на сердце, – будто плотину подмывает. Я же ничего тогда не знал о её просьбе к Пресвятой Богородице, что условилась она за меня свою жизнь отдать. Вечером иду домой, прохожу мимо церкви, и чего-то вдруг подумалось, зайду, свечку, может, поставлю. В храме покойно, молящихся совсем немного, тихо поют на клиросе. Взял свечу, решаю к какой иконе подойти, и взгляд упал на образ Пресвятой, тот самый, возле которого всегда молилась моя Надюша. Подошёл, перекрестился и думаю, что бы такое сказать, ведь возле иконы как-то принято молиться. И тут-то плотину окончательно прорвало. Не знаю, как это можно описать только в одну секунду увидел себя таким, какой есть на самом деле. Я ведь до этого считал себя неплохим человеком, а увидел и ужаснулся. Сколько же я горя приношу, и самое главное, своей семье. Стою у иконы глотаю слёзы, и ничего не могу с собою поделать, хорошо, что темно было, и никто меня не видел. Домой прихожу, встречает меня моя половинка, в глазах привычный страх, что наору сейчас или ударю. Упал перед ней на колени, словно перед иконой, и снова заплакал, а она мою голову к себе прижимает и тоже плачет, так мы с ней и стояли. — Утром, – продолжает Надежда, – я пошла в церковь. Подошла к Пресвятой, благодарю Её и говорю: «Я согласна, Матушка, как условились, жизнь – за жизнь». Смотрю на лик, а глаза у Неё улыбаются, никогда такими я их больше не видела. Не приняла Она мою жертву, а помочь помогла. С тех пор Серёжа совершенно изменился, это же другой человек. У него радость в глазах появилась, молиться стал, в храм ходит. Батюшке теперь в алтаре помогает. Удивительная история. Порою жизнь так человека закрутит, в такое положение поставит, что слетает с него всякая наносная шелуха, обнажая подлинное человеческое. И всё в одночасье становится на свои места. Это как во время атаки, поднялся солдат, пошёл на пули и победил. Или не нашёл в себе мужества встать во весь рост предал близких своих и умер от подлости и страха. С Верой, смуглой симпатичной женщиной лет сорока, мы раньше уже были знакомы, когда в субботу вечером увидел её стоящей ко мне в очереди на исповедь. Я знал, что она работала отделочницей в строительной фирме, только прежде никогда не замечал, что у неё такие большие глаза, большие и блестящие. И только когда она подошла к аналою, стало понятно, что этот блеск от непрерывно набухающих слёз. – Верочка, что случилось? И женщина, уже не имея сил сдержаться, заплакала в голос: – Батюшка, у меня всё очень плохо, очень. Велено в понедельник немедля ложиться на операцию, а надежды на выздоровление почти нет. — Ты только не отчаивайся, раз врачи от тебя не отказываются, значит, надежда ещё есть. Положись на волю Божию и молись. Раньше когда-нибудь была на исповеди? Нет? Тогда давай поговорим о заповедях, а завтра ты приедешь на причастие и после службы я сразу же тебя пособорую. А потом почему-то спросил: — Вы с мужем венчаны? Нет? Тогда я вас обязательно обвенчаю. Когда? А вот как выздоровеешь, так и обвенчаю. И не смотри на меня так, если я обещаю, значит делаю. Зачем я ей это сказал? Наверное, просто чтобы, приободрить. Потом она приезжала уже после операции, ей предстояло пройти длительный курс химиотерапии. Я видел, что Вера ухватилась за причастие, словно за спасительную соломинку. В течение короткого срока реабилитации она успела раза три подойти к чаше. Исповедовалась, причащалась и потом долго ещё продолжала стоять возле образа целителя Пантелеимона. Спустя ещё какое-то время, недели может через две, подхожу к храму и вижу, сидит женщина на лавочке. И прошёл бы мимо, но та меня окликнула, и только после этого, приглядевшись, я с трудом узнал в ней Веру. Судя по внешним чертам, это была она, но только очень измученная и внезапно постаревшая лет на двадцать, в платочке, прикрывавшим совершенно лысую голову. Я помог ей подняться, и мы пошли в храм. И уже там, пытаясь улыбнуться, она сказала: — Батюшка, видимо ты ошибся тогда, пообещав обвенчать нас с мужем. Не выдержу я лечения, лучше уж сразу умереть. Мне всё равно, и нет никакого страха. Я верю в Бога, и знаю, Он там меня встретит, я готова к этой встрече. Только одно меня тревожит, мой муж. Представляешь, что он сказал? «Если ты умрёшь, я тоже уйду. Дети выросли, обойдутся и без нас». Думала, просто пугает, мужики народ капризный, а на днях у него сердце так прихватило, пришлось скорую вызывать. Кардиолог его смотрел, говорит, дело очень серьёзное, и жить ему с таким сердцем осталось месяца три. А он, словно, и рад. Что же делать, батюшка, как детей одних оставлять? — Ты можешь попросить его приехать ко мне? — Да он постоянно со мной приезжает, он же таксист. Я в храм иду, а он никак. Сидит в машине один. Не созрел, говорит, а я знаю, сидит там и места себе не находит. Уж лучше бы вовсе не ездил. — А если я сам к нему подойду? — Нет, лучше не надо, а то напугается, вообще замкнётся. Разговариваем с Верой, а я всё думаю, что же делать, как им помочь? Как заставить её надеяться, поверить в исцеление? И вспоминаю моего давнего приятеля Серёгу и его Надежду, однажды в момент отчаяния, решившую в обмен на спасение мужа предложить Небу собственную жизнь. — Вера, я знаю, что нужно делать. Жертва нужна, понимаешь, подвиг. Да, тебе очень тяжело, не хочется жить, вообще ничего не хочется, умереть бы и только. Но если умрёшь ты, умрёт и он. Жизнь за жизнь, Верочка. Значит, делаем так, служим молебен святителю Луке Крымскому, мы как раз собираемся в его честь строить у нас в посёлке большую часовню. И ты обещаешь, что будешь бороться за свою жизнь, чего бы тебе этого не стоило, пройдёшь через все муки, а в обмен будем просить Господа сохранить жизнь твоему мужу. Согласна? Я видел, как ей было тяжело решиться. Ведь это же очень трудно, смирившись с мыслью о смерти, и приняв решение прекратить лечение, вновь возвращаться в больницу и проходить оставшиеся семь курсов химеотерапии. Ещё семь раз умирать и возвращаться к жизни, без всякой гарантии, что действительно встанешь и вернёшься к обычной человеческой жизни, к той самой, которую, будучи здоровыми, так часто не ценишь. Но это был единственный шанс спасти мужа и не оставить детей одних, и она согласилась. Мы помолились, я причастил её запасными дарами и проводил на выход. Уже у самой двери она обернулась ко мне: — Как ты думаешь, а, может, нам сейчас обвенчаться, пока ещё не поздно? Думаю, мне удастся его уговорить. Конечно, я венчал людей и перед самой их смертью, но ей почему-то отказал. – Вот выздоровеешь, и обвенчаю. Весь год я ежедневно поминал её на молитве, да и не только я один. Наши прихожане, зная историю Веры, радовались её очень редким, но таким знаменательным для всех нас приездам в церковь, переживали за них с мужем и тоже молились. Иногда она шла сама, порой её кто-то сопровождал. Всякий раз Вера брала из храма святую воду, дома пила и с её помощью приходила в себя после очередного приёма лекарств. Ей было очень тяжело, но она не сдавалась и всегда помнила наш уговор: жизнь за жизнь. И ещё, возвращаясь в те дни, я не помню, чтобы женщина плакала или как-то себя жалела. Когда, наконец, был завершён курс химеотерапии, приезжать она стала реже. Только однажды заехала попросить у меня «церковного вина» и я на радостях отдал ей бутылку массандровского кагора, берёг его на какой-то праздник. Я не заговаривал с ней о муже, понимал, если ему будет хуже, то мы об этом узнаем первыми. Просто продолжал молиться о них обоих, даже когда Вера практически исчезла из поля зрения и прекратила приходить в храм. По опыту уже знаешь, если человек перестаёт на тебя выходить, значит, ему стало лучше, и нет причин для беспокойства. Прошло ещё сколько-то времени, и, наконец, она объявилась. – Батюшка, уже два года, как я дала обещание. Помнишь, тогда, жизнь за жизнь? Так вот, вчера ездили в областную больницу, меня сняли с учёта как онкобольную. – Это прекрасное известие. А как твой муж? В ответ она снова улыбается: — Сейчас у него не подтверждается ни один прежний диагноз. Сердце как будто ему всего двадцать. Но тот знакомый кардиолог, сказал, если бы я умерла, его бы сердце остановилась. Такая вот между нами непонятная взаимосвязь. Слушал я Веру и не переставал удивляться. Вот две истории, казалось бы с абсолютно разными сюжетами. В одной из них человек соглашается умереть ради спасения мужа, в другой, наоборот, – соглашается жить. А итог один и тот же, люди приходят к Богу, спасая не только тело, но и душу. — Ты снова одна, где твой таксист? Он что, всё ещё «дозревает»? Вера уже смеётся: — Батюшка, мой «Фома неверующий» начал молиться, правда, при мне ещё немного смущается, говорит, что научился этому, когда сидел и ждал меня возле храма. Сначала просто сидел и горевал, а потом от безвыходности попробовал обо мне молиться. Кстати, вот и он, – она повернулась в его сторону. Мужчина тут же подошёл к нам. — Батюшка, – продолжила Вера, – во-первых, мы приехали узнать, как обстоят дела со строительством часовни святителю Луке? – Стены уже стоят, на следующий год планируем отделывать. — Шпатлёвка и покраска за мной. — Договорились. — А, во-вторых, хочу напомнить ещё об одном нашем уговоре. Я выздоровела, и своё обещание исполнила, теперь очередь за тобой. Сперва я не сообразил, чего она от меня хочет, но Вера продолжила: — У нас скоро серебряная свадьба, и мы хотим, наконец, повенчаться. Она смотрела на мужа, а тот на неё. И я убедился, что от радости тоже плачут, даже самые сильные люди, и вовсе не факт, что только женщины.

1 просмотров • 3 месяца назад

Жертвенная любовь

алкоголь внутренняя сила ВОВ врачебные истории дети доброе слово жертвенность животные истории из жизни исцеление мама молитва моя половинка Папа покаяние простая радость семья сострадание христианская любовь чудеса

Глаза мальчика

В морг при одной московской больнице, где существовало глазное хирургическое отделение, привезли тело погибшего в аварии мотоциклиста. Совсем еще мальчика восемнадцати лет. По правилам, существующим в той больнице, у него после судмедэкспертизы забрали роговицу с обоих глаз и передали в глазное отделение. На следующий день в морг приехали родители погибшего мотоциклиста. И, опознав тело, каким-то совершенно непонятным для врачей образом обнаружили, что у их единственного сына без какого бы то ни было согласия с их стороны кто-то посмел забрать глаза. Понятно, что несчастные родители были и без того раздавлены горем: смерть лишила их единственного ребенка, – а здесь еще и такое. Забор роговицы с обоих глаз они восприняли как оскорбление и надругательство над его телом. Отец и рыдающая мать с кулаками набросились на патологоанатомов: – Мы не давали разрешения! Верните глаза обратно! Хотим, чтобы сын покоился со своими глазами! Ну кому хочется объясняться с разгневанными несчастными людьми, да еще и в подобной ситуации! Побить могут. Что ж, ты жаловаться на них пойдешь? Вот и ретировались: – Простите, но мы в данной ситуации ни при чем. Это «глазники» виноваты, они глаза вашего сына забирали. Вот к ним и идите и требуйте. Заведующий глазным отделением, мгновенно просчитав ситуацию, взвесив все «за» и «против», принял единственно верное и, как потом оказалось, гениальное решение. «Когда они появятся, приведите к ним Ваньку», – велел этот замечательный доктор. Ванька поступил в отделение всего неделей раньше. Это был очаровательный золотоволосый полуторагодовалый пупс, которого реально нашли на помойке, где он ползал совершенно голый в пищевых отходах. Ребенка передали в дом малютки, отмыли, выходили, откормили. Потом нашли биологическую мать, которой оказалась сильно пьющая женщина. Из-за ужасных условий, в которых содержался ребенок, постоянных побоев, постоянного же голода и общего истощения у ребенка, несмотря на всю проявленную в детдоме и детской больнице заботу, развилась кератомаляция, или «расплавление» обеих роговиц. Ребенку срочно требовалась пересадка роговиц на оба глаза. Эту операцию, вернее – операции, и выполнил профессор. Все прошло успешно, мальчик стал видеть, повеселел. Чудесный малыш, кудрявый и золотоволосый: таких, как он, в XVIII веке любили изображать ангелочками, расписывая дворцовые плафоны где-нибудь в предместьях Москвы или Петербурга. Розовощекий синеглазый мальчишка. Несмотря на пережитое, очень ласковый и веселый. В отделении его все любили, постоянно чем-то угощали, тискали, целовали. Несколько минут спустя в отделение пришли эти бедные, потерявшие сына родители. Лицо отца было красным, искаженным от гнева. Мама, вся в слезах, плачет навзрыд. Оба кричат, отец угрожает, называет врачей извергами и садистами. Мать тоже кричит, голос высокий, отчаянный. Они требуют вернуть глаза их сына. В таких обстоятельствах говорить с людьми, находящимися в состоянии аффекта, невозможно. Они просто не станут никого слушать и не согласятся ни с одним твоим доводом. Обычным путем сквозь стену родительского горя не пробиться. Нужно отдать должное выдержке профессора. Он честно сказал: глаза вернуть не может, потому что они уже пересажены другому человеку, но если хотите, я покажу того, кто теперь смотрит на этот мир глазами вашего сына. Подводят Ваньку и рассказывают историю его совсем еще короткой жизни. Потом сажают его напротив микроскопа и показывают родителям роговицы, пришитые Ваньке: – Это глаза вашего сына. Хотите – забирайте. Ласковый Ванька, добродушно улыбаясь, подходит к матери и подает свою любимую игрушку. Люди, только что еще не способные что-либо видеть и понимать, замолчали. Стояли с открытыми от потрясения ртами и, не отрывая глаз, смотрели на наше маленькое чудо, а он смотрел на них глазами их сына. Потом они посмотрели друг на друга, повернулись и ушли потрясенными. Надо ли говорить, что после выписки Ваньку они усыновили.

1 просмотров • 3 месяца назад

Врачебные истории

врачебные истории дети жертвенность животные за пределами логики мама Папа семья сын чудеса

Рассказ детского хирурга.

Лет пятнадцать назад, глубокой ночью, врывается в ординаторскую медсестра из приёмного покоя: — Пациент тяжёлый! Во второй операционной! Я бегом туда. Бригада уже собралась. На столе — девочка лет шести. Маленькая, совсем. Пока стерилизовался, на ходу узнаю: автоавария. Семья — четверо. Мать, отец и близнецы: мальчик и девочка. Больше всех досталось девочке: множественные переломы, травмы, рваные раны, сильнейшая кровопотеря. Остальные — легко отделались. Царапины, ушибы. Психологическая катастрофа — да. Физически — живы. Через пару минут приходит анализ крови — и вместе с ним новость: третьей положительной у нас сейчас нет. Времени — нет. Счёт идёт на минуты. Берём кровь родителей. У отца — вторая. У матери — четвёртая. Никто не подходит. Остаётся её брат. Близнец. В приёмном покое на скамейке: мать — в слезах, отец — белый как стена. Мальчик сидит тихо. Смотрит в никуда. Я подхожу, опускаюсь на уровень его глаз: — Твоя сестричка сильно пострадала. Он кивает, сдерживает слёзы: — Я держал её на коленях. Она плакала. Потом — перестала. Уснула. — Хочешь ей помочь? Нам нужно взять у тебя кровь. Это поможет её спасти. Он замер. Осмотрелся. Сделал глубокий вдох. Кивнул. Я подозвал медсестру: — Это тётя Света. Она всё сделает быстро. Не больно. Ты молодец. Он встал. Подошёл к матери, обнял её: — Я люблю тебя, мам. Ты самая лучшая. Потом — к отцу: — И тебя люблю, папа. Спасибо за велосипед... Мы сдержали слёзы. Все. Пока. Операция прошла. Девочку перевели в реанимацию. Возвращаюсь в ординаторскую. Мальчик лежит на кушетке, укрыт одеялом. Света оставила его отдохнуть. Подхожу. Он приоткрыл глаза: — Где Катя? — Спит. С ней всё хорошо. Ты её спас. И тогда он спросил: — А когда я умру?.. Я сначала не понял. А потом — осознал. Он думал, что умрёт. Что забрать кровь — значит отдать всю. Что он умрёт, чтобы спасти сестру. Он реально жертвовал собой. Прощался с родителями, как будто — навсегда. И всё равно согласился. Мальчику было шесть. С тех пор прошло много лет. Но я до сих пор помню его взгляд. И мурашки — каждый раз, как в первый. Автор: Марина Павлинкина (из рассказов врача, знающего цену жизни)

1 просмотров • 3 месяца назад

Врачебные истории

врачебные истории дети жертвенность мама Папа семья