Благославите на убийство
Отец Афанасий не поверил своим ушам… Шла обычная исповедь. Одни старушки пытались доказать ему, что они совершенно безгрешны, а во всем виноваты зятья, мужья и родные сестры. Другие, напротив, уверяли, что грешнее их нет никого на белом свете. Одна принесла с собой, как обычно, свою греховную тетрадь, в которую ежедневно вписывала вереницы своих прегрешений, включая даже такие, как убийство мыши во сне с особой ненавистью. Мужчины вели себя, как всегда, сдержаннее, не рыдали, не били себя в грудь, не сваливали вину на жен и детей. И вдруг этот незнакомец… — Отец… Не знаю, как обращаться к тебе… — Отец Афанасий. — Отец Афанасий, благослови на убийство. Вот тут-то ушам и не поверилось. — Не расслышал. На что благословить? — На убийство. И при этом так спокойно, даже с достоинством. С вызовом? Священник пригляделся. Нет, без вызова. Перед произнесением просьбы благословить на убийство человек каялся, что имеет недостаток в любви ко всем людям, а иных даже вовсе ненавидит. Но ведь каялся… — На охоту собрались? — вдруг разволновавшись, попытался пошутить отец Афанасий. — На охоту. На человека охотиться хочу. Благослови. — Та-ак… Поподробнее нельзя ли? — Можно. Дело несложное. Жену мою соблазнил. Священник вгляделся в него. Лет под сорок человеку, вроде бы давно не юноша. Примерно того же возраста, что и сам отец Афанасий. — А жена где теперь? Надеюсь, не убитая? — Ее я выгнал. У матери своей спасается. — Убивать не собираешься? — Это как вопрос решится. — Стало быть, если войдешь во вкус, то и ее приговоришь… В законном браке пребываете? — Расписаны. — Расписаны — это гражданский брак. — Гражданский, отец Афанасий, это когда так, шаляй-валяй живут. — Ошибаешься. Когда шаляй-валяй, это просто сожительствуют. Строже говоря, во грехе живут. А когда только расписаны, а не венчаны, это гражданский брак. — Что-то я впервые про такое слышу. По-моему, ты ошибаешься. — Погоди. Ты расписывался с ней в загсе? — В загсе. — Как расшифровывается слово «загс»? — Это… — … запись актов гражданского состояния. Верно? — Нуда, верно. — Значит, ваш брак там определен как гражданское состояние. Это лишь гражданский брак. А законный — это когда в храме Божием. — Мне все равно, я, если бы и венчанные, прогнал бы ее. Отец Афанасий, даешь благословение на убийство? — Погоди… — Не надо меня уговаривать, я уже все решил. — Зачем же тебе благословение? На меня захотел вину свою?.. — Не знаю… Подумал, что… Понимаю, не дашь благословения? — А как ты думал! — Остальные-то грехи отпускаешь мне? — Остальные — да… Раскаиваешься, что задумывал убийство? — В этом нет. И не собираюсь. Обойдусь без благословения… И человек зашагал прочь от священника к выходу из церкви. Отец Афанасий растерялся. «Уйдет! И убьет! Говорил все так спокойно, без истерик, взвешенно. Непременно убьет». К нему уже подходил на исповедь знакомый прихожанин. — Игорь, верни этого! Скажи: отец Афанасий просит вернуться. Тот выполнил просьбу. — Вот ты говоришь: благословение тебе, — заговорил батюшка, приблизив лицо к лицу замыслившего убийство. — А я не могу тебе его дать без благословения владыки. — Как это? — Ну а как же! — отец Афанасий аж задыхался от своей внезапной придумки. — Надо мной начальство стоит. Епископ. Ты думаешь, я каждый день благословения на убийство раздаю направо-налево? — Думаю, не каждый. — Если мне владыка даст добро, я тебе дам благословение. Как тебя зовут? — Неважно… Евгений. — Но только владыка сейчас в отъезде по епархии. Можешь подождать неделю? Через неделю приходи, будет принято решение. — Не думал я, что и у вас тут волокита… А что мне целую неделю делать, если я ночами не сплю, места себе не нахожу? Волком выть? — Волком не надо. Человеком надо. Молитвы читай. Молитвослов есть? Если нету, купи. Или погоди, я тебе свой личный дам для надежности. * * * Всю неделю отец Афанасий сам чуть волком не выл, гадая, придет или не придет убийца. Пришел. Да к самому началу исповеди. Никогда еще отец Афанасий столь вдохновенно не начинал общую исповедь, а когда к нему стали подходить под епитрахиль, все волновался, как сложится разговор сегодня. Вдруг скажет: «Капут, убил уже, не дождался решения твоего владыки»? — Жив еще твой обидчик? — Жив, гадюка. Ну что епископ сказал? — А ты молитвы читал? — Читал. Вот он, молитвослов твой, при мне. — Ну и как? — А то я раньше их не читывал… Хотя с твоего молитвослова как-то мне легче читалось. Поначалу помехи были, а потом ничего. — Вот что я хочу тебе сказать, раб Божий Евгений. Когда император Александр Павлович вступал с войсками во Францию, он сказал: «Я придумал для Наполеона и всех французов самое страшное наказание». Знаешь, какое? — Какое? — Милость. «Они, — говорит, — ждут от нас тех же зверств, какими в наших отеческих пределах обозначились. А мы этих европейских варваров лучше всего накажем тем, что ни грабить не будем, ни убивать, ни насиловать…» — Так что сказал епископ? — Не благословил. — Это и к гадалке можно было не ходить. Зря я только поддался на провокацию. — Не благословил, но и не сказал окончательное «нет». Велел спросить, чем ты его убивать собрался. — Топором, — по-прежнему спокойно ответил потенциальный убийца. — Это никак нельзя. Получается, как Раскольников у Достоевского. Нужен оригинальный метод совершения мести. Владыка, скажу по секрету, очень любит детективы. Ему интересно что-то новенькое. Если сможешь изобрести, даст благословение. Только смотри, держи язык за зубами. — Да ладно тебе дурить меня, отец Афанасий! Что я, ребенок? — Короче, придумай самый оригинальный способ убийства и приходи через… — Еще неделю? — Как только придумаешь, так и приходи. Только меня три дня не будет. В четверг приходи, вечером. И молитвослов мой читай побольше. Он тебе будет помогать. В четверг не состоявшийся пока убийца не пришел. Отец Афанасий огорчился, но подумал: видать, не изобретен еще самый оригинальный способ убийства. Но когда Евгений не объявился в течение двух недель после второго разговора, батюшка сильно опечалился. К печали примешивались угрызения совести: вон сколько чепухи нагородил! Не приведи Бог, если кто узнает про его фантазии, что владыка детективы читает и может дать благословение убийце, если тот придумает новый оригинальный способ убийства. При мыслях об этом отца Афанасия окатывало словно бы чьим-то горячим дыханием, становилось жарко и тошно. К концу сентября исполнился месяц с того дня, как Евгений впервые пришел за благословением. Теперь отец Афанасий уже нисколько не сомневался в том, что раб Божий Евгений свой страшный замысел исполнил. Однажды, проснувшись, он даже отчетливо увидел, как тот душит своего обидчика стальной гитарной струной. «Уж не открылся ли у меня дар ясновидения?» — подумалось священнику. Весь август и сентябрь шли дожди, а в последние сентябрьские денечки засияло солнце, и как раз в один из таких Евгений вновь явился в храм. Отец Афанасий сразу подметил, что на сей раз он не так зловеще спокоен, а, напротив, взволнован и даже как-то застенчив. — Здравствуйте, отец Афанасий, — сказал он и подошел под благословение. Батюшка осенил его крестным знамением и спросил в самое ухо: — Надеюсь, не убийцу благословляю? — Вот жена моя, Надя, — вместо ответа позвал Евгений миловидную женщину. — Подойди, не стесняйся. Отец Афанасий благословил и ее. — Помирились, стало быть, — обрадовался он, как давно уже не радовался. — Надя… А сегодня как раз Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья. Евгений попросил его отойти в сторонку и быстро заговорил: — Образумилось все, самым чудесным образом разрешилось. Я получил четкие доказательства, что никакой измены не было, Надя не виновна, и тот гад только пялился на нее, а ничего такого себе не позволил, оказывается. И что удивительно: я уж было окончательно решил его прикончить, назначил день, а накануне вдруг решил помолиться о его счастье. — О счастье?! — Представь себе. Подумал: пускай у него последний в жизни вечерок будет счастливым. И через твой молитвослов попросил у Бога, чтоб Он дал ему, гадюке, счастья напоследок. Я даже тогда сначала посмеялся, а потом почему-то слезу пустил, разнюнился, жалко стало этого поросенка. И в тот же вечер я получил неопровержимые доказательства его и Надиной невиновности! Как, что — долго рассказывать, утомлю. Но полные доказательства, это уж ты мне поверь. — Да верю, верю! И очень рад, — так весь и светился отец Афанасий. — Слава Богу, нет у меня дара ясновидения! — А ведь ты не зря про царя рассказал, как тот изобрел лучший способ наказать французов, — смеялся Евгений, по-прежнему как-то и почему-то смущаясь. — С виду ты довольно простой, а на поверку ух мудрый! Я даже стыжусь теперь тебя на «ты» называть. — Это ничего, нормально, на «ты» даже лучше, естественнее и душевнее. Раньше все друг друга на «ты» называли, это уже потом у европейцев научились выкать. Говори мне «ты», не стесняйся. — Да, молитвослов твой, вот он. — Оставь его себе, может, еще пригодится. Или другому кому передашь, когда прижмет человека. Александр Сегень
