Видео-рассказы

Духовные истории и свидетельства, которые вдохновляют и поучают

Как Рита выпала из окна.

Я проснулась от крика соседки: “Юля! Рита выпала из окна!” Почему-то в экстремальных ситуациях я поначалу не испытываю страха, а действую чётко и на удивление хладнокровно. Я спустилась вниз по длинной мраморной лестнице: летом мы живём в городе Печоры Псковской области, где у нас квартира на втором этаже в старинном доме с высоченными потолками. Второй этаж здесь примерно как третий в хрущёвке. Честно говоря, я даже не надеялась, что моя дочка Рита могла выжить после падения на асфальт с этой высоты… но она оказалась жива. Без сознания, хрипела, билась в судорогах… Крови не было, что, впрочем, ни о чём не говорит, поскольку переломы бывают и закрытыми, а кровотечения – внутренними. Соседка уже звонила в “скорую”, а в моей памяти внезапно всплыл курс экстренной первой помощи, который проходили в автошколе. (Скажем честно, никто из нашей группы не просмотрел тогда учебный диск, кроме меня. Остальные, видимо, оказались фаталистами. Очень напрасно). Выяснилось, что пока все спали, Рита втихаря открыла окно (не знаю, как ей это удалось: рамы новые, и даже я их с трудом открываю), по улице шёл знакомый мальчик, и Рита решила помахать ему рукой (почему нельзя было помахать из-за стекла? Непознаваемая детская логика). В итоге не удержалась и выпала вместе с москитной сеткой. Оставив с Ритой деда, я понеслась собирать документы (без полиса провинциальная “скорая” не повезёт, хоть трижды помри, именно с вопроса “Где полис?” врач и начал, а уже потом надел на шею ребёнку фиксирующий воротник и сделал уколы). Дальше началась фантасмагория под названием “Выжить вопреки стараниям медиков”. Я была достаточно наслышана о медицине в глубинке, в частности, о печорской, чтобы сообразить: Рита не выживет. Шансы практически равны нулю. Начнём с того, что отсутствуют реанимобили. По городу ездят “буханки” или “газели”. И вообще в печорской больнице нет реанимации. Ближайший большой город – Псков. Час на автобусе или полчаса на “скорой”. Но во Псков Риту сразу не повезли, а около часа делали рентген и что-то смотрели в Печорах. С самых первых минут я осознала, что спасти в этой ситуации может только чудо. Я позвонила нескольким друзьям, друзья – другим друзьям, и цепочка начала складываться… Из всех святых в первую очередь вспомнила о святителе Николае, поскольку пою в его храме, и он много раз помогал нашей семье в сложных ситуациях. Самое яркое воспоминание о печорской больнице – врач подносит карманное зеркальце ко рту Риты, я понимаю, что это проверяют, умерла она или ещё дышит. Потом врач светит фонариком ей в глаза. Зрачки не реагируют на свет. Приехала ещё одна “скорая”, и повезла, наконец, во Псков. По дороге выяснилось, что аппарат ИВЛ не работает, потому как давно не эксплуатировался, а значит, “молитесь, чтобы она дышала сама, впрочем, ещё клизмочка есть и… сейчас поищем…” Нашли-таки ручной аппарат ИВЛ, кажется, он мешок Амбу называется. Промолчу о том, что дорогу “скорой” уступать не принято. Даже если она с сиреной и мигалками. А потому несись, машина, по обочине, пока всю душу не вытрясешь. По пути останавливались мерить давление. Уж не знаю, почему его нельзя во время езды измерить. При въезде во Псков выяснилось, что нейрохирург один. На всю Псковскую область один. (В отпуске что ли остальные? Или их в принципе нет?) И он работает во взрослой больнице. Приезжаем во взрослую – а оттуда отправляют в детскую “У нас лицензии на лечение детей нет. Нейрохирург к вам сам приедет”. В общем, Рита оказалась в реанимации спустя два часа (!) после травмы. За это время она потеряла больше половины (если не 2/3) крови (разрыв селезёнки, внутреннее кровотечение, плюс “скорая” решила, что нужно повысить давление, и хлестать начало ещё сильнее). Не понимаю, как её вообще довезли живой. А у приёмного покоя меж тем стоял без дела новенький симпатичный реанимобиль, очевидно, “только для псковичей”. Всю дорогу я вспоминала рассказ отца Фёдора Конюхова, как в кошмарный шторм, когда он уже не надеялся выжить и бросил штурвал, у этого самого штурвала оказался… святитель Николай. “Ведь он же может. Может! Он и мёртвых воскресить может!” – думала я, заодно вспоминая всех известных мне святых. Не на “клизмочку” же мне было надеяться, в самом деле! Pита была в коме почти неделю. Множественные переломы костей черепа, гематомы, ушиб мозга тяжёлой степени. Один из дежурных реаниматологов мне сказал: “Мы не нострадамусы и ничего прогнозировать не можем. Вы понимаете, что у ребенка череп раскололся, как арбуз?” (Про арбуз и нострадамусов передаю дословно). Всё это время передавалась эстафетная палочка молитвы: Вася передал Кате, Катя – Пете, Петя – Феде… в итоге оказалось, что за Риту молятся десятки тысяч человек, никак не меньше. От Москвы и Питера до Соловков, Иерусалима, Афона, Германии, Польши, Сербии, Эстонии… кажется, даже до Австралии дошло. Никогда бы не подумала, что столько неравнодушных людей откликнется на просьбу помолиться за какую-то незнакомую девочку. Мало ли таких девочек вылетает ежегодно из окон? Примерно через 10 дней Риту перевели из реанимации в неврологию. Первый вопрос, который она задала, оказавшись в обычной палате, меня немного удивил: “А где этот дядя? Который мне вкусное дал”. Она повторяла это настырно, несколько раз: – Мама, а где дядя, который со мной всё время сидел? – Рита, ты в другом отделении, тут одни тёти работают, а дяди остались там, где лежат дети, которым совсем плохо. Я решила, что Рита имеет в виду вчерашнего дежурного врача-реаниматолога. (Хотя как он ей вкусное мог дать? В реанимации большую часть времени её через зонд кормили и вкусняшек не давали, а меня немало огорчало, что нельзя причащать больного, находящегося без сознания, и через зонд тоже нельзя). Ну и вот… Рита говорит: “Нет, другой дядя”. Так она пристала ко мне с этим дядей, что я даже поинтересовалась у врача насчёт психики. Оказалось, глючить не должна. Тогда я предположила, что дядя ей приснился, но она внушала, что на самом деле был. Поскольку ни о чем другом Рита говорить не хотела, пришлось поддерживать беседу. – Дядя молодой был или старенький? – Старенький, как наш деда. Врачи реанимации отпали сразу же, ибо им всем на вид не больше сорока. Остался только рентгенолог и узист. Потом она говорит: – Дядя с бородой был. – Тут таких вообще нет. – Этот дядя как у нас на окне стоял. Ну, думаю, точно глючит: – На окне у нас, к счастью, дяди не стоят. Разве что на иконах, – ухмыльнулась я. – Да, дядя как на иконе, который с Богом. Тут я вообще перестала что-либо понимать. Рита говорит: – Он в шапке был такой, с камешками разными. Он у нас в храме ещё… Ну, батюшка. – Какой батюшка? Отец Савва что ли? Он в Москве. (Я вспомнила нашего настоятеля). – Нет, другой. В храме в Москве, мы там были. Как икона. Мне вдруг жутковато стало. Ибо подозрение пало на святителя Николая. Прямо напротив входа у нас в храме висит копия старинной чудотворной иконы. – И что дядя сказал? – Дядя сказал: “Ты сейчас заснешь, а потом все будет хорошо”. И руку вот так он складывал… Рита чётко сложила пальцы двуперстным архиерейским благословением, чего раньше за ней не наблюдалось. Она и креститься-то умела тогда только всей пятерней и забывала, какой рукой это делается. Вот такая история. Кто его знает, что видится людям между жизнью и смертью? Через три недели Риту выписали. Она могла бегать, прыгать, разговаривать и ничем не отличалась от прежней Риты. Никаких последствий от травмы не осталось. Разве что огромный шрам через весь живот. При выписке невролог сказала: “Не знаю, честно говоря, кто вашему ребёнку помог – Бог, ангелы или молитвы какие-нибудь…” На радостях мы закатили пир горой, устроив пикник с шашлыками на лоне природы. Поляну украсили бумажными журавликами (наверное, по ассоциации с японской девочкой Садако Сасаки). Потом приехали в Москву, пришли в поликлинику к неврологу на проверку, принесли выписку. Врач долго смотрела то на выписку, то на Риту, которая ухитрились уже стащить какую-то печать и штамповала с упоением листочки для заметок… Наконец, невролог произнесла: “После этого разве можно сомневаться, что Бог существует? Кто ещё мог сделать это? Я уже не один десяток лет работаю, и могу вспомнить за всю мою практику только один похожий случай: мальчик утонул, 15 минут провёл под водой, но мало того, что выжил, обошлось практически без последствий. Это никак нельзя объяснить. Просто случилось чудо”. Прошло полтора года. Рита, которая по логике вещей должна была умереть или остаться инвалидом, занимается музыкой, балетом и… даже стоит на голове! (Хотя я, честное слово, не разрешаю). Автор: Юлия Линде

1 просмотров • 5 месяцев назад

Врачебные истории

Я много лет не различал цвета, а сейчас вижу

Эту историю мне рассказал знакомый священник, отец Димитрий. Она произошла, когда он служил на Лонг-Айленде, в единственном в США православном храме в честь святой Параскевы. В нашем городке я был военным капелланом и нередко посещал отставников. Они, хоть и не были православными, тоже иногда нуждались в совете духовного лица. И каждый год 11 ноября, когда в США отмечается День ветеранов, они приглашали меня на праздник. Так было и в 2013 году. После официальной части мы все отправились в кафе, и там руководитель местного отделения Американского легиона (организация американских ветеранов боевых действий, созданная после окончания Первой мировой войны военнослужащими американских экспедиционных сил 1917–1918 годов. — Прим. ред.) познакомил меня с человеком по имени Майкл, который ходил с помощью специальной трости для слепых. Мы разговорились, и он сказал, что хотел бы зайти ко мне в церковь. Я спросил: «Вы хотите получить святую воду?» — «Какую воду?» — «Из нашей часовни». Но ни о какой святой воде и ни о какой часовне он ничего не знал. Я рассказал ему, что святая Параскева считается небесной покровительницей тех, у кого проблемы со зрением. И что у нас в часовне есть вода, освящённая в самой первой в мире церкви в честь этой святой, которая находится в Стамбуле: сосуд с ней был доставлен к нам в 1969 году, когда было решено построить часовню. А теперь там ещё и святой источник. Но Майкл сказал: «Нет-нет, я просто хочу попросить разрешения тренировать мою собаку-поводыря на лужайке рядом с храмом». У него тогда как раз появилась новая собака, и он занимался с ней на площадке около школы, но оттуда его попросили: мол, он слепой, собаку полностью контролировать не может, а вокруг дети играют — опасно. Я ответил: «Конечно. Но почему бы вам и в храм не зайти?» В тот же вечер я получил от него по электронной почте большое письмо. Он писал, что это Господь нас свёл и что он хотел бы прийти на исповедь, чего не делал много лет. И он пришёл. Перед исповедью он рассказал мне о своей жизни. Отец бросил их с матерью, и та покончила с собой на глазах у сына. Рос Майкл в приёмных семьях, много раз убегал, в 18 лет поступил на военную службу, через 6 лет ушёл в отставку, обзавёлся семьёй и поселился на севере штата Нью-Йорк. Работать он устроился водолазом-спасателем. Однажды в 1989 году ему довелось участвовать в спасении тонущего корабля, на котором произошла утечка каких-то химикатов. Трое участников этой спасательной операции умерли. У многих других обнаружили рак. У Майкла тоже нашли опухоль. Ему пришлось перенести около сотни операций, пройти множество курсов химиотерапии, после чего он стал терять зрение. Когда мы с ним встретились, он был официально признан слепым: правым глазом ничего не видел, а левым в лучшем случае различал тени. В тот день я слушал его исповедь два часа и был тронут до слёз. Он не был православным, поэтому я не возлагал на него епитрахиль, а слушал его и молился о нём. И вдруг, когда уже заканчивал читать молитву, я почувствовал, как кто-то похлопал меня по макушке. По телу у меня прошла дрожь. Но рядом никого не было… Потом Майкл рассказал, что испытал то же самое. Не понимая, что происходит, мы вышли на улицу, где нас ждала его жена, и все вместе спустились по ступенькам в нашу часовенку со святым источником. Там он смочил глаза святой водой и вдруг сказал: «Здесь женщина». Я подумал, что он имеет в виду икону святой Параскевы — наверное, как-то заметил её тем глазом, который мог различать тени. Но он возразил: «Вы не поняли! Я много лет не различал цвета, а сейчас вижу, какого цвета у вас глаза! И эту икону вижу, и эту часовню!» Его жена, мой помощник и ещё один священник, спустившийся в часовню из церкви, — все мы плакали. Вечером Майкл написал мне: «Как я могу вас отблагодарить?» Я ответил: «Я ничего не сделал. Благодари Бога! Да, были люди, которым святая вода помогала решить проблемы со зрением, но никто не приходил и не говорил мне, что был слепым и прозрел. Ты первый». Через несколько дней мы снова встретились, и я сказал ему: «Майкл, ты получил исцеление не от меня, мне просто повезло быть рядом. Это было как разряд молнии». Но он ответил: «Нет, вы не понимаете…» Оказывается, накануне нашей встречи он хотел… покончить с собой. За два дня до того, как мы встретились, врач сказал ему, что поражение затронуло не только зрение, но и слух, и скоро он, вероятнее всего, ещё и оглохнет. И он подумал: «Господи, ну хорошо, Ты забрал у меня глаза. Но теперь я не смогу даже слышать голоса людей. Лучше просто возьми меня, я больше не хочу жить». На следующий день Майкл вышел на шоссе в ста метрах от нашей церкви. Он слышал, как мимо проносятся автобусы… Потом он рассказывал: «Я знал, что нужно было сделать семь шагов, чтобы выйти на середину проезжей части, — и всё будет кончено. Но проехал один автобус, второй, ещё один — и каждый раз меня что-то останавливало. А на следующий день я встретил вас и произошло это чудо, — говорил он. — Я тогда подумал: если у нас хватает веры, чтобы дождаться чуда, чудо обязательно происходит». Он ещё много раз приходил ко мне, обычно утром, и мы часами разговаривали. Потом он впервые пришёл на литургию, признался, что никогда ничего подобного не видел, и стал ходить постоянно. Через пару недель после исцеления он спросил: «А есть в православной церкви святые из американских индейцев?» Я удивился, почему он об этом спрашивает, и он объяснил: «Первое, что я увидел — это была не икона святой Параскевы. Это была женщина, которая там стояла. Она посмотрела на меня, на вас, и улыбнулась. Её имя звучало примерно как Теттотоко». «Теотокос?» — переспросил я. «Да!» — заволновался он. «Майкл, этим греческим словом именуют Богородицу», — сказал я. Через несколько дней он пошёл в транспортное управление получать водительские права. Дежурная удивилась: «По документам вы незрячий, как вам удалось вылечиться? Вы принимали какие-то лекарства или сделали операцию?» Он ответил: «Нет, просто православный священник помолился надо мной». Женщина пришла в замешательство и побежала к начальству. От Майкла потребовали медицинское подтверждение. Но он сказал: «Позади вас в углу есть дверь, на ней табличка» — и прочитал надпись на этой табличке. Только после этого ему выдали права. Но к окулисту он всё-таки пошёл. В этот день он даже не отвечал на звонки. На следующее утро я всё-таки дозвонился и спросил, что сказал доктор. «Врач сказал: “Но по всем медицинским показателям вы слепой! Как вы можете видеть при таком повреждении зрительного нерва?!”» Через несколько месяцев Майкл переехал в другой город. Теперь у него своя ферма. После него ко мне часто приходили слепые и просили прочитать ту же молитву. Но я отвечал: тот человек пришёл ко мне не за этим, он пришёл исповедаться, он прежде всего хотел, чтобы исцелилась его душа. Приходили и больные раком, просили о них помолиться. Я плакал, мне их было жалко. Наконец я позвонил своему духовному отцу и спросил: «Что происходит, почему эти люди идут ко мне? У меня же нет никакой силы». И он ответил: «Продолжай плакать и помни, что не ты это сотворил». Да, это было чудо, и я не могу его объяснить. Но тех чувств, которые я тогда испытал, я не испытывал ни когда женился, ни когда родилась моя дочь, ни когда меня рукополагали в священнический сан. Православие Майкл пока не принял, но мы часто общаемся, и я молюсь, чтобы однажды он крестился. Да, чуть не забыл! Позже мы с Майклом вычислили: то роковое отравление, с которого всё началось, он получил в день, когда Церковь отмечает память святой Параскевы… Автор истории: Злодорев Дмитрий

1 просмотров • 5 месяцев назад

Врачебные истории

врачебные истории дети доброе слово дочь животные за пределами логики истории из жизни исцеление молитва моя половинка Папа покаяние простая радость семья сострадание сын чудеса

Причастите её, батюшка, пока она в сознание не пришла.

На протяжении пятнадцати лет я служил в храме при городской клинической больнице. Треб очень много, и ни времени, ни сил мне не хватало. Однажды я, очень уставший, прихожу домой — сразу раздаётся телефонный звонок. Женщина в трубке начинает быстро рассказывать, плакать и уговаривать меня прийти, чтобы причастить её родственницу. Она в коме, при смерти — цирроз печени. — Придите, причастите или пособоруйте, пожалуйста! — так искренне, со слезами просила она. — Хорошо, хорошо. Она ведь верующая? — Нет, она не верующая. — Как же мы её причащать будем? Нельзя против воли… — Так она ничего не понимает: в коме! — с невероятной простотой произносит она. Женщина абсолютно искренне, не стыдясь и не утаивая, начинает рассказывать о злоключениях своей родственницы: — Она безбожница и пила всю жизнь, поэтому у неё и цирроз печени. Попов и Церковь материла, и вообще, если бы узнала, что я Вас зову, она бы… В общем, пользуемся случаем, батюшка, скорее, пока в сознание не пришла! Понимаю, что совершать Таинство в данном случае нельзя, но её умоляющие слова и горячая вера не дают мне покоя. Я соглашаюсь прийти, но плохо понимаю, что буду делать с такой болящей. Я застал её совсем одну, всеми оставленную. Врачи усердно занимались другими больными, но на неё никто не обращал внимания. Меня знали в реанимации — я служил там много лет, поэтому медсестра сразу поинтересовалась: — Батюшка, Вы к кому? Когда я назвал имя, мне указали на ту самую кровать, добавив как-то равнодушно, что ей уже не помочь. У меня с собой был пузырёк масла от лампадки со святого места. Соборовать я её не могу — это всё-таки Таинство, а она неверующая, хоть в детстве и была крещена. Ну, помажу маслицем. Прочитал в требнике молитву за болящего, перекрестил, помазал и ушёл. На следующий день мне снова звонит эта женщина. Благодарит меня, и я слышу по голосу, что она очень спокойна. Думаю: «Умерла, наверное. Сейчас, скорее всего, попросит отпеть». Но разговор повернулся самым неожиданным для меня образом: — Вы не могли бы прийти, чтобы причастить её? Она в сознание пришла и попросила, чтобы к ней привели священника: хочет покаяться. Я был в полном изумлении. — Она в реанимации сейчас? — Нет, её в общую палату перевели. Я пришёл. Можно представить, как сильно я был потрясён, когда увидел её — вчерашнюю больную без шанса на выздоровление — стоящей передо мной в коридоре. Она дружелюбно поздоровалась и сказала, что именно меня и ждёт. Потом начала рассказывать, что, когда пришла в себя, то узнала от врачей о моём недавнем визите. Тогда же попросила позвать меня, чтобы поговорить и, если можно, причаститься. Я исповедовал её — и это было удивительно искреннее раскаяние запутавшегося в жизни человека. Через неделю я вернулся к ней снова. Она ещё раз причастилась, а потом её выписали. Женщина, позвонившая мне с просьбой помочь, потом рассказывала: её родственница год ходила в храм, читала Евангелие, болела, конечно, но часто причащалась и неустанно молилась. Цирроз печени никуда не делся, но Господь дал ей годовую отсрочку — время на покаяние. Они жили в другом районе, далеко, поэтому после трёх встреч в больнице я больше не получал о ней никаких известий… до дня, когда меня попросили её отпеть. Такие истории — большое утешение для тех, кто отчаялся привести к Богу близкого человека. Признаюсь, во мне было не так много веры в исцеление болящей, когда я пришёл к ней с маслицем. Но, возможно, именно вера её родственницы — простой, искренней, по-детски наивной женщины — дала ей шанс на спасение. Вера без тысяч «но», которыми мы подчас только преграждаем путь к Господу. Автор: прот. Алексей Батаганов.

1 просмотров • 5 месяцев назад

Врачебные истории

внутренняя сила врачебные истории доброе слово животные истории из жизни исцеление Папа покаяние семья чудеса

Деньги здесь не помогут

Выдала Анастасия Ивановна замуж свою дочь, красавицу Катю, за преуспевающего бизнесмена. Родились дети-погодки: Сережа и Николка. Анастасия как-то завела разговор с зятем Петром о крещении детей, но тот воспротивился. Стала тогда Анастасия Ивановна уговаривать Катю крестить детей без согласия Петра. Катя все тянула, на потом откладывала. Но вскоре Петр с семьей перебрался в Москву, и уехали внуки некрещеными... Как-то дочь пригласила мать в гости, квартиру посмотреть, внуками полюбоваться. Приехала она: квартира четырехкомнатная, вся в коврах, хрустале, домработница приходящая. Сама Катя да внуки одеты во все модное, заграничное. Но не радовала Анастасию Ивановну эта роскошь. Ни одной иконы не увидела, не было и Евангелия... Опять заговорила с Катей о крещении детей. Та даже руками замахала: — Что ты, мама, они уже большие, все перескажут отцу. Я как-нибудь потихоньку подготовлю его, найду добрую минутку... Все реже и реже ездила Анастасия Ивановна в Москву. Не нравилось ей, как живут Петр с Катей: ни радости, ни любви, одни только доллары. Дети разные: Николка тихий, добрый и ласковый, а Сергей весь в папу — гордый и заносчивый. Матери грубит, с Николкой не дружит, признает только отца. — Никто, кроме Николки, не рад моему приезду, — вздыхала Анастасия Ивановна, — даже Катя. В Москве не задерживалась, старалась вернуться скорей домой. И вдруг телеграмма: «Приезжай на похороны Сергея». Поехал Сергей с друзьями на природу и попал под электричку. Как это произошло — никто толком объяснить не мог, только привезли его домой уже мертвого. Сели на диван мать и дочь, поплакали вместе. Вроде легче стало. Мать спросила: — Крестить Сережу хоть успели? — Нет, — горько ответила Катя. — Ах, Катя, Катя, что же вы наделали, какой большой грех совершили! За некрещеных даже церковь не молится... Уезжая, мать взяла с Кати слово, что та окрестит Николку. Почти год не ездила в Москву. Ходила в церковь, молилась, но облегчения не получала, неспокойно было на душе. И тут позвонила Катя. Это был звонок отчаяния: заболел Николка. Болезнь самая страшная. Лежит в больнице. Опухоль распространилась по всему животу, затронула печень. Через неделю операция. Затряслись руки у Анастасии Ивановны. — Господи! За что так страшно наказываешь? Приехала в Москву. Катя даже не плакала, сидела убитая горем, постаревшая. — Что делать, мама? — с отчаянием в голосе спросила Катя. — Вы крестили Николку? Ведь ты обещала! — Нет, — прошептала Катя. — Нет... — и разрыдалась. Стали вдвоем уговаривать Петра. Он раскричался, обозвал деревенскими бабами и ушел, хлопнув дверью. Поехал Петр навестить сына и поговорить с заведующим отделением профессором Павлом Ивановичем. Узнав, что операцию будет делать не сам профессор, а молодой врач, Петр положил на стол пачку долларов и сказал: — Я прошу вас, прооперируйте моего сына сами. Павел Иванович сдержанно ответил: — В горе человек часто совершает необдуманные поступки. Уходите. Оперировать будет талантливый врач Михаил Константинович. Заберите ваши деньги и молите Бога, чтобы помиловал ваше дитя. Петр вышел в смущении. Он впервые увидел, что деньги, даже большие, ничего не решают. Профессор — старый чудак. У него еще сохранились понятия о чести и достоинстве врача, молодые рассуждают теперь иначе. И Петр вошел в кабинет Михаила Константиновича. — Вы будете делать операцию моему сыну. Поймите — это единственный наш ребенок. Я прошу вас, умоляю сделать все, что в ваших силах. Петр опять вытащил из кармана доллары, но, встретившись с взглядом молодого врача, положил их назад. — Вы думаете, что деньги здесь могут чем-нибудь помочь? — вздохнул Михаил Константинович. — Главное, что сейчас вам надо сделать — привезти в больницу священника и окрестить сына. В церкви шла исповедь. Толпа прихожан, окружавшая отца Александра, расступилась, пропустив мужчину с помертвевшим от горя лицом. — Батюшка, — проговорил взволнованно Петр, — я никогда не был в церкви. Но у меня погиб один сын и заболел второй. Завтра операция. Что делать? — Молиться и просить Господа. Закажите молебны о здравии сына в нескольких церквах и уповайте на милость Божию. — Но он некрещеный! — Горе-то какое! — ахнул священник. — Сколько же ему лет? — Десять. — Как же вы на десять лет оставили его без защиты Бога? — с недоумением и жалостью спросил отец Александр. — Хорошо, я поеду с вами в больницу и окрещу вашего сына. Михаил Константинович, увидев священника, подошел к нему за благословением и повел в палату, где лежал бледный и похудевший мальчик. — Николай, — ласково сказал отец Александр, — сейчас мы тебя окрестим, и ты будешь под защитой Иисуса Христа и Его Пресвятой Матери. Господь даст тебе Ангела-хранителя, который будет сопровождать тебя всю жизнь. Но кто станет крестными? — обратился он к Петру. — Моя теща, Анастасия Ивановна. А вот крестного у нас нет. — Я могу, если вы не возражаете, быть крестным отцом вашего мальчика, — сказал Михаил Константинович, — мы с ним уже подружились. После совершения таинства отец Александр протянул мальчику небольшую иконку святителя Николая Чудотворца. — Это твой святой, — торжественно произнес он. — Молись ему так: «Николай Чудотворец, исцели меня, если есть на то воля Божия». Николка взял иконку, прижал ее к груди и повторил слова, которые сказал священник, а затем добавил: — Прошу тебя, Николай Чудотворец, сделай это. А то у мамы и папы я единственный сын, и если умру — как же они будут жить одни? Петр обнял плачущих Катю и Анастасию Ивановну. Николка закрыл глаза и уснул, прижимая к груди свою иконку. В тот же вечер Петр объехал несколько церквей, заказывая молебны о здравии сына. Утром Михаил Константинович зашел осмотреть мальчика перед операцией. Николка уже проснулся. Он лежал и, улыбаясь, рассматривал иконку. Увидев входящего врача, он радостно произнес: — Крестный, а у меня ничего не болит. У мальчика был здоровый вид, бледность исчезла, щеки порозовели. — Хорошо, крестник, — произнес Михаил Константинович бодрым голосом, — мы сейчас тебя посмотрим. Врач подошел, поднял рубашку мальчика и сначала осторожно, а потом все сильнее и резче стал прощупывать живот, все время повторяя: — А тут не болит? А тут ничего не чувствуешь? Но Коля только улыбался: — Да нет, крестный, нигде не болит. Это мой святой, Николай Чудотворец, исцелил меня. — Лежи! — Михаил Константинович быстрыми шагами направился к главврачу. — Профессор, посмотрите Николку. Опухоль исчезла... — А ну-ка, молодой человек, покажи-ка мне свой живот, — мягко сказал профессор, входя в палату. Да, опухоли не было. Профессор долго осматривал мальчика, прощупывая его живот, тот только улыбался. — И чему ты улыбаешься, молодой человек? — спросил Павел Иванович. — Щекотно, — засмеялся Николка. — Ишь ты, щекотно, — улыбнулся профессор и щелкнул его по животу. Дальнейшие исследования показали, что мальчик совершенно здоров. Автор истории: Борис Ганаго

1 просмотров • 5 месяцев назад

Врачебные истории

внутренняя сила врачебные истории дети доброе слово дочь животные за пределами логики истории из жизни кротость мама молитва моя половинка Папа покаяние семья сильная личность сострадание сын чудеса

Да почему он у вас читает

Сходила я давеча на родительское собрание. Трали-вали-гусельки: «Вася то, Дуся это...» И вдруг — учительница: — А вот Егор — единственный, к кому у меня нет претензий по русскому и чтению. Весь класс дружно оборачивается на меня. Я краснею, кокетливо прикрываюсь пузом и мысленно сползаю под парту. Первобытное желание оправдываться: — Ну, вот такой он у меня уродился... читать любит. Все люди, как люди, а мой вот... После собрания мамы оперативно берут меня в клещи, зажимают в угол и выдают: — А КАК ВЫ ЕГО ЗАСТАВИЛИ ЛЮБИТЬ ЧИТАТЬ? И тут я понимаю — это всё. Кирдык. Стоит кучка тётенек «под и за 40», чуть не с блокнотами, и ждут от меня мастер-класс: "Как я заставила своего ребёнка читать книги" (драконовскими методами, разумеется). Они-то всё пробовали. Ни фига не вышло. Я начинаю, честно, всерьёз объяснять: — Нельзя человека заставить любить. Неважно — что. А они не понимают: — Но ведь ваш сын читает?! Значит, вы сумели его заставить?! Феерический диалог: — При нём все читают. И я, и муж, и бабушки. Он это видит, и сам тянется. Дом — полон книг... — У нас тоже три шкафа книг! Папа ещё в СССР библиотеку собирал! Страницы даже не расклеены — бери, читай. И покупаем — журналы, детективы… А он — всё у телевизора! — А у нас нет телевизора. — ?! — Совсем. Мы не смотрим. Мы читаем. Взгляд — как на шамана, который щелчком пальцев остановил пещерного медведя: "Отказаться от телевизора… Во имя книг… Она пошла на такие лишения!!!" — А что вы по вечерам делаете? — Разговариваем. Обсуждаем, кто что за день прочитал. Со зверинцем возимся. Я вышиваю... — БЕЗ ФОНА?! — Почему? Музыка включена. Компьютер. Но не ТВ. — А новости? — Радио. Или интернет. Да и не особо интересуюсь. Личная жизнь звёзд — ну её... — Ну как же... не знать, что в мире происходит... Теперь уже смотрят на меня не как на небожителя — как на опасного психа. — А как ребёнок без мультиков? — С диска. На компе. — А сериалы?! Наш вот смотрит про Человека-Паука... — А зачем? Книги интереснее. — КНИГИ интереснее?! МАЛЬЧИКУ?! РОБОТОВ?! Как-как… каком кверху, блин! — А компьютер? — Есть у него. Свой. — И он целыми днями не играет? — Неинтересно ему. Он читает. — Это невозможно! Это же ребёнок! Вот. Я уже мать-ехидна. Или пришелец. — А что сейчас читает? — Кассиля. — Кого?.. — Льва Кассиля... — ЭТО ВРОДЕ НОВОГО ГАРРИ ПОТТЕРА? Лев Касель и Комната Советов? Вольдеморт на броневике, Гермиона с наганом, Хагрид в тужурке? Атаман Люциус Малфой-Таврический с маузером? АААААААА!!! Из восьми человек — НИ ОДНА не знала, кто такой Лев Кассиль... — Ну всё-таки... КАК ВЫ ЗАСТАВИЛИ СЫНА ЛЮБИТЬ ЧИТАТЬ?! — Ну... вы сами любите читать? — А мне уже не надо! Я уже школу закончила — своё отчитала! На том и разошлись. Они — домой, к телевизору, как все нормальные люди. А я — домой, к сыну, мужу, зверям. В каменный век. Где нет телевизора. Зато есть книги. Со страницами, расклеенными внутри, а не для статуса снаружи. Пойду, что ли, почитаю... Автор: Анна Разумовская

1 просмотров • 5 месяцев назад

Школьные истории

дети доброе слово животные истории из жизни мама моя половинка Папа семья сын школа

О первой в жизни молитве

Рассказ от Елены Кучеренко Недавно зашел у нас с прихожанами разговор о первой молитве. Такой – осознанной. Когда человек вдруг впервые в жизни обращается к Богу или святым. Я такую свою молитву хорошо помню. Как ни странно, это было за несколько лет до того, как я пришла к вере и начала жить хоть какой-то церковной жизнью. И что ещё более странно – это было в момент моего самого активного неверия и даже богоборчества, и когда храм раздражал меня одним фактом своего существования. Я тогда поступала в ГИТИС, и у меня оказалась икона Николая Чудотворца. Я об этом подробнее как-нибудь потом расскажу. Как это ни странно (хотя, наверное, это нередкий случай), но Бог и храм для меня тогда были отдельно, а Николай Чудотворец — отдельно. Его я и просила о поступлении. И даже во время экзаменов ставила эту икону перед собой на парту. И всё у меня получилось. Но к вере, увы, пришла ещё не скоро… Другие мои собеседники тоже делились своими историями о первой молитве — забавными, грустными, трогательными. Но больше всего запомнилась мне одна, которую рассказала Галина, тоже наша прихожанка. Выросла она в обычной советской семье. Верующей была только бабушка, и то — тихонько, чтобы никого не раздражать. Иконы на показ не выставляла, громко не молилась. Редко только ездила куда-то далеко к какому-то батюшке. И то, Галя это узнавала не от неё, а из ворчания родителей: — Бабка-то опять к попу намылилась… В общем, с одной стороны, знала Галина, что есть какой-то всесильный Бог. Но с другой — верить в Него не надо, глупости всё это. Училась она тогда в школе. И вот однажды, классе в пятом-шестом, привели к ним нового мальчишку — Ваню. Очень скоро прозвали его ребята Иваном-дураком. Ванька, правда, был чудным. Не от мира сего. «С приветом», как кто-то говорил. Учёба ему давалась с трудом, в шумных детских компаниях и баловстве участия он не принимал, на тычки и пинки не отвечал — улыбался только растерянно. И весь был каким-то слабым и пришибленным. И болел ещё часто… А слабых и болезненных у нас, как известно, не любят. А ещё был Ванька безотказным: — Эй, дурак, куртку подай! — Слышь, дурак, портфель донеси! — Дурак, а ну компот гони сюда! Подавал, носил, отдавал… И улыбался ещё — этой своей идиотской улыбкой. Ну точно — дурак. И чем больше безотказным и тихим был Ванька, тем больше всех раздражал. Однажды, по пути в школу, начали его задирать мальчишки. Да и девчонки тоже: Что ни делает дурак, Всё он делает не так. Начинает не сначала, А кончает как попало. — Это я его дразнила, — рассказывала Галина. — Как вспомню — плакать хочется… А тот шёл себе тихонько. Потом кто-то подставил ему подножку, и Ванька свалился прямо в лужу. — Мы не ожидали, что он упадёт, — говорила мне Галя. — Даже перепугались, что он жаловаться начнёт. Но когда учительница в классе спросила, почему Ванька мокрый и грязный, он не сдал нас, а сказал, что сам упал. Даже Максим, заводила такой у нас был, подошёл на перемене к нему и буркнул: «Молодец, что не выдал». А он только улыбнулся в ответ. Так началась наша дружба. Не сразу, конечно, но постепенно. Обижали меньше, потом привыкли к нему. Прошло ещё время, и одноклассники Ваньки поняли, что он — не обычный мальчишка. Даже не поняли — почувствовали. — Знаешь, есть такие люди, рядом с которыми тепло и светло, — рассказывала Галина. — Вот таким был Ванька. Он никогда ни на кого не обижался, не злился. Казалось, что этой «функции» у него в душе вообще нет. Он всех любил, со всеми готов был поделиться. И главное — ничего не требовал взамен. Я таких людей больше никогда не встречала. Тихим он, правда, был. Но не пришибленным и не слабым. Была в нём какая-то внутренняя сила. — Мы же подростками были — выругаться могли, ещё что-то сделать, — рассказывала Галина. — Но когда Ванька рядом оказывался, мы почему-то старались плохие слова не говорить. Хотя он на это внимания не обращал. Но и сам не ругался. Потом заметили все, что если спор какой в классе — Ванькино тихое слово оказывалось решающим. Хотя он и не настаивал. Говорил только: — Так нельзя. Нехорошо это. И улыбался, как будто хотел сказать: — Ну вы же понимаете? И все понимали. А однажды Ваньке стало плохо прямо в школе. Потом уже все узнали, что сердце у него серьёзно барахлит. Потому и хилый такой, болезненный. — Но и сильный такой — поэтому же, — считает Галина. — Он же часто в больницах лежал. Нам тогда не говорили почему. Потом всё выяснилось. Понимал он, наверное (это я так думаю), что в любой момент может умереть, и как-то в его душе главное от второстепенного отделилось. Он в храм не ходил, тогда никто из нас не ходил, но как будто Господь ему что-то подсказывал. Бог же к таким людям близко очень. Подсказывал, что главное — это любовь. Вот Ванька и спешил любить. И мы все на эту его любовь откликались, хоть и глупыми были. Да, стало Ваньке плохо. Упал он прямо в классе. Губы посинели, дышал тяжело. Учительница побежала к телефону — скорую вызывать. — А мы, одноклассники, столпились вокруг него: «Ванька, Ванька, ты что?!! Вань! Не умирай!» — вспоминала Галина. — А он и тогда улыбался — слабо так. И вдруг в тот момент я подумала про бабушкиного Бога. Руки сложила на груди и закричала почти: «Бог! Сделай так, чтобы Ванька наш не умер!» И так искренне у меня это было… Так я боялась, что он умрёт сейчас, и не будет у нас нашего Ваньки. Тихого, доброго. И улыбки его не будет. Смотрю — кто-то из одноклассников плачет. А кто-то тоже руки, как я, сложил и шепчет: — Бог! Спаси Ваньку. Учительница вернулась, услышала, отругала нас за этого Бога — время-то советское… Но, смотрю, отвернулась она от нас и перекрестилась незаметно… Ванька не умер. В больнице пролежал — и вернулся в школу. Ох, и рады ему все были! — Мы ему и в больницу гостинцы передавали. И к маме его с бабушкой домой ходили, поддерживали, — рассказывала Галина. — Они втроём жили. И хотя мы больше про Бога не говорили, но чувствовали, что и сам Ванька, и та наша молитва детская очень нас сплотили. Мы как будто стали семьёй. Умер Ванька за полтора года до окончания школы. Не выдержало сердце, увы… Прощались с ним всем классом и понять не могли — как же дальше без него… Плакали. — Но мне бабушка, ещё живая тогда, сказала: «А ты молись за него — и почувствуешь, что он рядом». Да он и так всегда рядом с нами был, до конца школы. Что бы мы ни делали, ни решали — всегда думали: «А что бы Ванька наш сказал?..» Помнили его. Прошли годы... Мы закончили школу и разлетелись кто куда. Времена изменились. И однажды, на встрече выпускников, заговорили мы о Ваньке, о том дне, когда ему стало плохо в классе. И когда молились по-детски и неумело, но искренне. Плакали, Бога просили, чтобы жил он. И оказалось, что многих из нас потом в храм привела именно та искорка, которая в тот далекий миг загорелась в сердцах. След, что оставила в душах та первая в нашей жизни молитва. Как будто Господь коснулся. Но поймём мы это позже… — Вот такой была моя первая молитва, — закончила Галина. — Благодаря Ваньке. Да многих из нас он привёл к Богу. Не сразу, но привёл. Знаешь, ведь правда, когда говорят: «Спасись сам — и тысячи вокруг тебя спасутся». Ванька наш был таким, что мы рядом с ним грелись и менялись. Души навстречу Господу открывались. Хотя мы сами этого не понимали. Божий человечек. Очень мало таких. Автор рассказа: Елена Кучеренко

1 просмотров • 5 месяцев назад

Школьные истории

бабушка внутренняя сила врачебные истории доброе слово животные за пределами логики истории из жизни молитва семья сильная личность христианская любовь чудеса школа

💝 Помогите шестерёнкам проекта крутиться!

Ваша финансовая поддержка — масло для технической части (серверы, хостинг, домены).
Без смазки даже самый лучший механизм заклинит 🔧

Поддержать проект

Как учительница изменилась(покаялась)

В начале учебного года классная руководительница шестого класса стояла перед своими бывшими пятиклассниками. Она окинула взглядом своих детей и сказала, что всех их одинаково любит и рада видеть. Это было большой ложью, так как за одной из передних парт, сжавшись в комочек, сидел один мальчик, которого учительница не любила. Она познакомилась с ним так, как и со всеми своими учениками, в прошлом учебном году. Ещё тогда она заметила, что он не играет с одноклассниками, одет в грязную одежду и пахнет так, будто никогда не мылся. Со временем отношение учительницы к этому ученику становилось всё хуже и дошло до того, что ей хотелось исчеркать все его письменные работы красной ручкой и поставить единицу. Как-то раз завуч школы попросил проанализировать характеристики на всех учеников с начала обучения их в школе, и учительница поставила дело нелюбимого ученика в самый конец. Когда она, наконец, дошла до него и нехотя начала изучать его характеристики, то была ошеломлена. Учительница, которая вела мальчика в первом классе, писала: «Это блестящий ребёнок, с лучезарной улыбкой. Делает домашние задания чисто и аккуратно. Одно удовольствие находиться рядом с ним». Учительница второго класса писала о нём: «Это превосходный ученик, которого ценят его товарищи, но у него проблемы в семье: его мать больна неизлечимой болезнью, и его жизнь дома, должно быть, сплошная борьба со смертью». Учительница третьего класса отметила: «Смерть матери очень сильно ударила по нему. Он старается изо всех сил, но его отец не проявляет к нему интереса, и его жизнь дома скоро может повлиять на его обучение, если ничего не предпринять». Учительница четвёртого класса записала: «Мальчик необязательный, не проявляет интереса к учёбе, почти не имеет друзей и часто засыпает прямо в классе». После прочтения характеристик учительнице стало очень стыдно перед самой собой. Она почувствовала себя ещё хуже, когда на Новый год все ученики принесли ей подарки, обёрнутые в блестящую подарочную бумагу с бантами. Подарок её нелюбимого ученика был завёрнут в грубую коричневую бумагу. Некоторые дети стали смеяться, когда учительница вынула из этого свёртка браслетик, в котором недоставало нескольких камней, и флакончик духов, заполненный на четверть. Но учительница подавила смех в классе, воскликнув: – О, какой красивый браслет! – и, открыв флакон, побрызгала немного духов на запястье. В этот день мальчик задержался после уроков, подошёл к учительнице и сказал: – Сегодня вы пахнете, как пахла моя мама. Когда он ушёл, она долго плакала. С этого дня она отказалась преподавать только литературу, письмо и математику и начала учить детей добру, принципам, сочувствию. Через какое-то время такого обучения нелюбимый ученик стал возвращаться к жизни. И чем больше его мотивировала учительница, тем лучше он отвечал. В конце учебного года он превратился в одного из самых лучших учеников. Несмотря на то что учительница повторяла, что любит всех учеников одинаково, по-настоящему она ценила и любила только его. Через год, когда она работала уже с другими, она нашла под дверью учебного класса записку, где мальчик писал, что она самая лучшая из всех учителей, которые у него были за всю жизнь. Прошло ещё пять лет, прежде чем она получила ещё одно письмо от своего бывшего ученика. Он рассказывал, что закончил колледж и занял по оценкам третье место в классе, и что она продолжает быть лучшей учительницей в его жизни. Прошло четыре года, и учительница получила ещё одно письмо, где её ученик писал, что, несмотря на все трудности, скоро заканчивает университет с наилучшими оценками, и подтвердил, что она до сих пор является лучшей учительницей, которая была у него в жизни. Спустя ещё четыре года пришло ещё одно письмо. В этот раз он писал, что после окончания университета решил повысить уровень своих знаний. Теперь перед его именем и фамилией стояло слово доктор. И в этом письме он писал, что она лучшая из всех учителей, которые были у него в жизни.

1 просмотров • 5 месяцев назад

Школьные истории

вразумление врачебные истории дети доброе слово животные истории из жизни мама Папа семья сильная личность школа

Алеша не предатель

Тишину урока нарушил резкий скрипучий голос Зои Васильевны: – Голубев! Что это? Ты в своем уме?! Мы все как один подняли головы от своих тетрадей. Класс писал сочинение на тему «Мой любимый герой». Я уже набросал первые слова: «Мой любимый герой – замечательный разведчик Николай Кузнецов». И вдруг... – Голубев! Я тебя спрашиваю! Встань! Из-за первой парты перед разгневанным классным руководителем поднялся Алеша Голубев — маленького роста, тщедушный, в очках с сильными линзами. Он был объектом насмешек всего класса — мальчишек и девчонок — потому что никогда не участвовал в наших проказах, был тихим, застенчивым, немного неуклюжим. После уроков он всегда спешил домой (говорили, что у него была очень больная мама). Его тихий голос слышно было только у доски. В классе с ним никто не дружил. Наоборот — часто обижали, дразнили «Голубком», нередко прятали его вещи, пользуясь его слабым зрением. Но он, к моему удивлению, никогда не злился, не огрызался, а только как-то беззащитно улыбался — как бы смеясь над собой. В такие минуты мне было очень жаль его, но из-за глупой солидарности с остальными я никогда не вставал на его защиту. И вот теперь Алеша, понурив стриженую голову, стоял перед презрительным взором Зои Васильевны. Несмотря на недостаток времени, все с любопытством уставились на эту сцену, желая знать, что же вызвало такое возмущение классной. Но она сама ответила на наш немой вопрос: – Вы только посмотрите на него! Как вам нравится, о ком он пишет?! Его любимый герой — Иисус Христос! Класс зашумел. Кто-то засмеялся, радуясь, что несчастный Голубев сделал несусветную глупость. Кто-то присвистнул: «Во дает!» А кое-кто выразительно покрутил пальцем у виска. Действительно — выбрать себе такого героя в наше замечательное время! На дворе 1970 год, время прогресса, «эра светлых годов», а тут... Действительно, ненормальный этот Голубев! Классная между тем продолжала свою обличительную речь: – Теперь мне всё понятно: и почему ты до сих пор не пионер, и почему абсолютно не участвуешь в общественной жизни класса. Не стыдно — всегда ссылаешься на больную мать! Оказывается, вот в чем дело, вот у тебя какие герои! Какая уж тут общественная жизнь! В ответ раздался еле слышный голос: – Зоя Васильевна, у меня правда сильно болеет мама… Классная спохватилась: сцена затянулась, а время урока неумолимо идет. Да ещё почти все перестали писать и уставились на неё и на беднягу Голубева. – Так, все продолжаем писать, время идет! А ты, Алеша, — сменила она гнев на милость — немедленно зачеркни эту… это, и пиши, как все ребята: о настоящем герое, настоящем, замечательном человеке! Сколько их, замечательных людей! Подумай и пиши. Она вернула Алеше тетрадку и, посчитав инцидент исчерпанным, вернулась за учительский стол. Мы тоже вернулись к своим «опусам», торопясь наверстать упущенное время. Но Алеша почему-то продолжал стоять, всё так же опустив голову. Не заметить это классной было невозможно. – В чем дело, Голубев? – тон её был недовольным. – Тебе что-то неясно? Учти, мы теряем драгоценное время! И вновь я с трудом разобрал тихий ответ: – Извините, Зоя Васильевна, я не могу… о другом герое. – Что-о? Что такое? Зоя Васильевна поднялась со своего места и всей своей величественной фигурой надвинулась на Алешу. Он казался таким маленьким и невзрачным перед ней! Классная была раздражена непредвиденной заминкой. К тому же все мы опять подняли головы от сочинений, с удивлением глядя на строптивого Голубка. – Что значит «не могу»? У тебя нет другого любимого героя? – Нет… другого нет. – Это не герой, а выдумка невежественных, темных людей. В наше время смешно даже говорить об этом. Но мы с тобой поговорим отдельно. А сейчас, будь добр, садись и пиши, как все ребята. Ясно? – Да… ясно. Алеша сел и вроде бы стал что-то писать. Зоя Васильевна вернулась на свое место, несколько раз взглянула на него с подозрением, но успокоилась. Всё пошло своим чередом. Я легко набросал красивые предложения о том, как хотел бы во всём быть похожим на героя-разведчика и закончил раньше всех. Оглушительно зазвенел звонок, заставив вздрогнуть отстающих. Все сдали свои тетради, и класс опустел. Но история с Голубевым на этом не кончилась. Я уже был в коридоре, как вдруг услышал: – Голубев, а ну-ка, вернись! – тон классной был повышенным и не обещал ничего хорошего. Алеша вернулся в класс. Через полуоткрытую дверь я видел, как он встал у стола Зои Васильевны, ссутулив узкие плечи. – Значит, вот ты как! Назло учителю, назло всем! Всё-таки написал об этом… о своём... Решил показать упрямство! Так? Казалось бы, мне не было никакого дела до несчастного Голубка. Пусть получит за свою глупость, за своего героя, или как его назвать... Ребята уже разбежались — урок был последним — но мне что-то не давало уйти. Любопытство или какое-то иное чувство влекло меня к полуоткрытой двери. Сам не зная почему, я подошел и прислушался. – Нет, Зоя Васильевна, я не назло… – голос у Алеши был слабым и дрожащим. – Нет, именно назло! Именно! Тебе было сказано писать, как все ребята — о героях войны, пионерах-героях, да о ком угодно! Мало ли у нас замечательных людей, на которых нужно равняться? А ты? Кто такой этот Иисус Христос? Это даже не сказочный герой! Ну ладно, я поняла бы, если бы ты написал об Илье Муромце, о русских богатырях. А он кто? Да пойми ты, что такого человека никогда не было! Это всё поповские выдумки, в которые верят необразованные, серые люди! И ты, советский школьник, повторяешь басни неграмотных, обманутых старушек? Эх ты! А я считала тебя неглупым мальчиком. Стыдись! Зоя Васильевна прервала свой монолог, чтобы набрать воздуха для продолжения. Но тут раздался дрожащий голос Алеши: – Это неправда! Иисус Христос… Он жил, потом умер, Его распяли… Но Он ожил… То есть, воскрес… Он и сейчас живет. Все герои умерли, а Он живет! Наступила пауза. Я мог только представить лицо Зои Васильевны — и сам был поражён. Так возражать классной, которая взглядом могла заставить «проглотить язык» любого! И кто — тихоня Голубок! Но вот Зоя Васильевна опомнилась, и голос её загремел: – Ты соображаешь, что говоришь? Твоё счастье, что тебя никто не слышит! Ты где живёшь, Голубев? В какой стране? В какой школе учишься? Дыхание классной начало срываться, голос перешёл почти на визг: – «Он живёт», – передразнила она. – Да ты знаешь, что наши учёные давно доказали, что Бога нет?! Иисус Христос – просто вымысел, понимаешь? Вы-мы-сел! А сочинили это всё хитрые люди, чтобы обмануть таких простаков, как ты. Чтобы ты, вместо того чтобы учиться и строить светлое будущее, бормотал молитвы со старухами. Может, ты и в церковь ходишь? – Да, хожу… С бабушкой. А Бог есть, и Иисус Христос — Божий Сын, и Он умер за наши грехи, и в третий день… – Хватит! – Классная громко хлопнула чем-то по столу. – Не желаю слушать эти бредни! Не собираюсь терпеть в своем классе мракобесия! Собирайся, идём к директору! Я решил, что они сейчас выйдут, и отпрянул от двери. Но вдруг... (продолжение во второй части, если хочешь — скажи, и я сразу оформлю) Автор: Елена Кучеренко

1 просмотров • 5 месяцев назад

Школьные истории

вразумление дети доброе слово животные истории из жизни кротость мама моя половинка покаяние простая радость семья сын школа

Показано 64-71 из 71 рассказов (страница 8 из 8)