Видео-рассказы

Духовные истории и свидетельства, которые вдохновляют и поучают

Мамою она мне будет!

Мамою она мне будет!

В конце зала ожидания пригрелась старушка. Вся в черном. Сухонькая. Сгорбленная. Рядом лежит узелок. В нем не было еды – иначе старушка в течение суток коснулась его хотя бы раз. Судя по выпирающим углам узелка, можно было предположить, что там лежала икона, да виднелся кончик запасного платка, очевидно, «на смерть». Больше ничего у нее не было. Вечерело. Люди располагались на ночлег, суетились, расставляя чемоданы так, чтобы обезопасить себя от недобрых прохожих. А старушка все не шевелилась. Нет, она не спала. Глаза ее были открыты, но безучастны ко всему, что происходило вокруг. Маленькие плечики неровно вздрагивали, будто зажимала она в себе какой-то внутренний плач. Она едва шевелила пальцами и губами, словно крестила кого-то в тайной своей молитве. В беспомощности своей она не искала к себе участия и внимания, ни к кому не обращалась и не сходила с места. Утром она сидела в той же позе, по-прежнему молчаливая и изможденная. Терпеливая в своем страдании, она даже не прилегла на спинку дивана. К полудню недалеко от нее расположилась молодая мать с двумя детьми двух и трех лет. Дети возились, играли, кушали и смотрели на старушку, пытаясь вовлечь ее в свою игру. Один из малышей подошел к ней и дотронулся пальчиком до полы черного пальто. Бабуля повернула голову и посмотрела так удивленно, будто она впервые увидела этот мир. Это прикосновение вернуло ее к жизни, глаза ее затеплились и улыбнулись, а рука нежно коснулась льняных волосенок. Женщина потянулась к ребенку вытереть носик и, заметив ожидающий взгляд старушки, обращенный к дверям, спросила ее: «Мамо, а кого вы ждете? Во скильки ваш поезд?». Старушку вопрос застал врасплох. Она замешкалась, засуетилась, не зная, куда деваться, вздохнула глубоко и будто вытолкнула шепотом из себя страшный ответ: «Доченька, нет у меня поезда!». И еще ниже согнулась. Соседка с детьми поняла, что здесь что-то неладно. Она подвинулась, участливо наклонилась к бабушке, обняла ее, просила умоляюще: «Мамо, скажите, что с вами?! Ну, скажите! Скажите мне, мамо, – снова и снова обращалась она к старушке. – Мамо, вы кушать хотите? Возьмите!» И она протянула ей вареную картофелину. И тут же, не спрашивая ее согласия, завернула ее в свою пушистую шаль. Малыш тоже протянул ей свой обмусоленный кусочек и пролепетал: «Кушай, баба». Та обняла ребенка и прижала его кусочек к губам. «Спасибо, деточка», – простонала она. Предслезный комок стоял у нее в горле…. И вдруг что-то назрело в ней и прорвалось такое мощное и сильное, что выплеснуло ее горькую беду в это огромное вокзальное пространство: «Господи! Прости его!» – простонала она и сжалась в маленький комочек, закрыв лицо руками. Причитала, причитала покачиваясь: «Сыночек, сыночек… Дорогой… Единственный… Ненаглядный… Солнышко мое летнее… Воробышек мой неугомонный.… Привел.… Оставил». Она помолчала и, перекрестившись, сказала: «Господи! Помилуй его грешного». И не было у нее больше сил ни говорить, ни плакать от постигшей ее безысходности. «Детки, держитесь за бабушку», – крикнула женщина и метнулась к кассе. «Люди добрые! Помогите! Билет мне нужен! Старушку вон тую забрати, – показывала она в конец зала – Мамою она мне будет! Поезд у меня сейчас!». Они выходили на посадку, и весь вокзал провожал их влажными взглядами. «Ну вот, детки, маму я свою нашла, а вы – бабушку», – сияя от радости, толковала она ребятишкам. Одной рукой она держала старушку, а другой – и сумку, и детей. Я, глядя на них, тихо молилась и благодарила Бога за эту встречу. Странно, но большинство из тех, кому я рассказываю об этом случае, свидетелем которого стала несколько лет назад на вокзале города Кургана, не верят в то, что вот так, за несколько минут человек мог принять такое важное для себя решение.

Блаженный Николай.

Блаженный Николай.

Был у Зосимы (впоследствии — Старец Захария (1850–1936 гг.) — схиархимандрит Троице-Сергиевой лавры) друг в Сергиевой лавре — блаженный Николай. Замечательная это была личность. Фамилия его Ивансон, Николай Александрович. Отца его звали Оскаром. Он переменил имя, принял православие. Имя его матери Наталия. Блаженный Николай по званию своему был военный. Но он не долго был здоров. Тяжелый крест болезни нес он: заболев, он 40 лет не вставал с постели. Сначала он лежал на частной квартире, а впоследствии его перевели в монастырскую богадельню. Родные его умерли и ухаживать за ним было некому — всем он был чужой. Он мужественно терпел и молился. За его необыкновенное терпение и смирение Господь одарил его прозорливостью. Отец Зосима стал к нему часто хаживать, и блаженный очень полюбил его. Николай за 10 лет до революции предсказывал, что царя не будет и что Сергиева лавра будет закрыта и всех монахов разгонят и будут они жить по частным квартирам. Отцу Зосиме сказал место его будущего жительства: «В Москве будешь жить и дадут тебе разоренное подворье монастыря. У чад своих духовных жить будешь. И в Москве же сделают тебя архимандритом. Я говорю вам, готовьтесь вон из лавры». Никто ему в то время не верил, странными и нелепыми казались всем его слова. Однажды исцелил Николай болящую слепотою Марию, сестру отца Зосимы. Десять лет не видела старушка Божьего света. Блаженный благословил помазать ей глаза из лампадки, горевшей у него перед иконой, и прозрела раба Божия Мария и еще 10 лет прожила зрячею. Однажды пришел к Николаю один молодой человек, а отец Зосима сидел у своего дружка. Блаженный выхватил у него его шапку и говорит: «Не отдам, не твоя, — твоя за вагоном валяется». Когда он вышел от блаженного, отец Зосима попросил открыть ему, что он сделал со своей шапкой. «А вот что, — произнес молодой человек. — Когда я вышел из вагона, смотрю, пьяный валяется, а около него лежит новая шапка, и я взял ее себе, а свою старую бросил за вагон, вот и обличил меня блаженный, видимо, ему все открыто». Поистине это был дивный раб Божий. Несколько лет подряд причащали его ангелы, приходя в виде монахов во главе с игуменом, который исповедовал его. Монахи дивно пели… Приходили они к нему ночью. Блаженный не знал, что это небесная милость к нему, принимая их за монахов и думая: «Вот как хорошо ко мне относятся игумен с братией. Днем им некогда, так вот ночью в святые дни они утешают меня многострадального». Отец Зосима не знал об этом и, когда узнал от братий, что в монастырской богадельне есть тяжко болящий Николай и что его вот уже более 30 лет никто не приобщал святых Таин Христовых, он пошел к нему причастить и исповедовать его. Поблагодарил его блаженный Николай и сказал ему: «Я так счастлив! Во все большие праздники игумен с братией причащает меня», — и рассказал ему все. Вложил в сердце отец Зосима слова блаженного, но ничего не сказал ему и только по смерти его поведал о дивном чуде, явленном многострадальной душе, которая с великим терпением несла свой крест.

Телефонный разговор.

Телефонный разговор.

- Доброе утро солнышко! - мама села ко мне на краешек кровати и погладила по голове.- Какой же ты у меня уже большой. Практически взрослый мужчина. С днём рождения, Пашенька. Мама поцеловала меня в щеку и положила на грудь коробку. - Спасибки. - я поцеловал её в ответ и она вышла из комнаты. Сегодня 17 июня и мне исполнилось 17лет. Развернув упаковку я подпрыгнул на кровати. Новый навороченный телефон. О таком я даже и не мечтал! Две недели назад на пробежке в парке я потерял свой. А две недели без связи в нашем мире просто какой то кошмар. Теперь нужно восстановить все номера и отзвониться друзьям. - Паш, бабушка звонила - раздался голос мамы с кухни - она тебе дозвониться на старый номер не смогла. Перезвони ей. - Хорошо мам, сейчас. Разобравшись с телефоном я начал по памяти набирать номер бабули. +79** *** 7158 или 5871? Все таки 7158. Трубка. Вызов пошел.... ********************************** Любовь Сергеевна доживала свой век в стареньком домишке на краю села. -Уже 80 лет скоро исполнится. Для чего живу? Никому не нужна. Васеньку, мужа, уже 10 лет как Бог прибрал. А год назад дочь, зять и пятнадцатилетний внук Пашенька погибли в автомобильной катастрофе. - баба Люба как обычно разговаривала сама с собой. - для чего живу? Кому нужна? Ни семьи. Ни родни. Соседи советуют в город перебраться, от дочери квартира там осталась. Большая, трёхкомнатная.... Только что мне там одной сидеть. На людей только с балкона и посмотришь... А тут воздух. Курочки. Соседи опять же, почти родные, всю жизнь бок о бок живём. Нет. Помирать надо на родной лавке. Старая я уже место жительства менять. На столе зазвонил телефон. Подарок дочери. Любовь Сергеевна по привычки заряжала аппарат, хотя звонить ей было некому. Вот уже год как молчал, а тут вдруг зазвонил. Номер какой то не известный. - Алло... - Бабулька, привет! - раздалось в трубке. - Прости что не звонил давно. Это теперь мой новый номер. Я старый где то потерял. Мама сказала чтоб я тебе позвонил, а то ты волнуешься. Любовь Сергеевна прижала руку к левой груди и села на диван. Что то там, в груди защемило. -Пашенька, внучек, это ты? - прошептала бледнея баба Люба. - Конечно я! Кто же ещё? - Продолжала вещать трубка - Ба, прости что никак до тебя доехать не могу. Всё пытаюсь, пытаюсь. И всё время что то мешает. - Пашенька, внучек, как ты там? - уже рыдала в телефон Любовь Сергеевна. - Я уже к вам собралась. Да кот Барсик держит. Старый он уже. Кому без меня тут нужен будет? -Ба, не плачь. У меня тут экзамены. Как сдам и определюсь куда меня, так сразу к тебе на целый месяц. Так соскучился по твоим пирожкам. Ты там держись. - Пашенька, цветочек мой. Спасибо что смог позвонить. Если сможешь, позвони ещё.- продолжала рыдать бабуля. - Ба, ну ты чего? Хочешь каждый день звонить буду? У меня теперь такой тариф хороший. Тебе звоню бесплатно. - Родители там как? - Как в раю! Мне кажется они переживают второй медовый месяц. Всё бабулька, мне пора. Завтра позвоню. Целую. Пока - пока! В трубке послышалась тишина. Любовь Сергеевна поднялась. Подошла к иконе и перекрестилась дрожащей рукой. А потом засобиралась в магазин. Муки надо купить. И дрожжей. А как правда отпустят... Осталось две недели. В глазах бабы Любы зажглись искры жизни. ************************* Пашка нажал отбой. Странная какая то бабуля сегодня. С днём рождения не поздравила. Плакала. Сдает наверно старушка. Надо и правда каждый день ей звонить. Старенькая она уже. Скоро 60 лет. Две недели пролетели как один день. Павел сдавал экзамены. Каждый вечер звонил бабушке и по долгу разговаривал с ней. Рассказывал про экзамены. Про выпускной. Бабушка, которая раньше любила поучать внука, теперь все больше молчала и только вздыхала. ***************************** - Мам, я пришел! - Павел прошел в ванну вымыть руки. С кухни раздался недовольный голос мамы. - Паш, мы всё понимаем, что ты загружен. Что у тебя экзамены и поступление. Но ты можешь найти минуту и позвонить бабушке? Она у нас одна осталась. Она звонит мне и жалуется что ты ее забыл. - Обалдеть! - Пашка зашёл на кухню. - Ма, я ей каждый день звоню. Давай сейчас при тебе позвоню и на громкой связи поговорим втроём. Павел набрал бабушкин номер, вбитый в телефон. - Алло! Ольга Витальевна! Объясните мне и моей матери, жене Вашего сына , почему Вы говорите, что я Вам не звоню? - Пашенька, прости меня старую. Я на третий день поняла, что ты ошибся номером. Ну не смогла я тебе признаться. И отказаться хотя бы от иллюзии счастья. От иллюзии что моя семья жива... ************************** Через неделю баба Люба пекла пироги. А Пашка с родителями ехал в деревню, знакомиться с новой БАБУШКОЙ. (Таша Лукинова) Автор: Таша Лукинова *********************************************************************************************** Кот на поводке. Встречал я пару раз этого человека в тёмных очках на улице, с огромным котом на поводке. Но вот как-то не приходило мне в голову подойти. Не приходило, пока, что называется, не столкнулся нос к носу. А столкнувшись, я увидел, что он слепой и идёт с палочкой для слепых, вот только… Только вёл его совсем не сенбернар или другой пёс. А вёл его на поводке кот невероятных размеров. Нет, кот был не мейкун. Просто дворовая порода, от сочетания обстоятельств, получившаяся размером в полсобаки. Раскрыв рот я, как привязанный пошёл за ними. И идя в паре метров сзади, был свидетелем, как кот, подойдя к переходу и остановившись, требовательно рявкнул. Его человек послушно остановился, и кот. подождав пока проедут все машины, опять издал особый мяв, после чего они пошли. «Нет, но это же совершенно невозможно», — объяснял я себе и шёл за ними, всё больше и больше убеждаясь в том, что невозможное иногда сбывается. Метров через сто мужчина остановился и, повернувшись ко мне, сказал: «Вы идёте за мной уже давно, может, присядем и проговорим?» Я смутился и, извинившись за свою настойчивость, присел рядом с ним, и он рассказал мне такую историю. Много лет назад попал он в аварию и получил удар по голове. Вроде, всё ничего, но зрение начало очень быстро падать. Члены семьи отвели его к врачу, и тот после обследования сообщил неутешительный диагноз. Пока он ещё не ослеп полностью, стали к нему водить собак- поводырей. Но ни одна собака дома больше трёх дней не задерживалась. И не то, чтобы кот, живший у него к тому времени три года, нападал на них. Нет, он просто устраивал истерики, то есть, орал так, что несчастные псы забирались в конце концов под кровать и отказывались вылезать оттуда. Так они менялись, пока тренер и родственники не поставили ультиматум. Видя, что дело плохо, мужчина посадил кота рядом с собой и объяснил, что так не пойдет, и если он думает, что сможет сам водить по улицам своего человека и в собаке они не нуждаются, то придется это доказать, а иначе он пойдёт к его сестре, потому что другого выхода нет. Мужчина в очках улыбнулся, и, помолчав, продолжил. «Я надел на Дюа поводок, значительно обработав его, и мы пошли на улицу. Подходя к каждому препятствию или дороге, магазину, я подробно объяснял коту, что от него требуется. Все смеялись надо мной, да я и сам не верил, но… Но через неделю Дюа абсолютно точно повторил всё, что я ему объяснял. Мало того, входя в автобус, он требовательно орёт, и люди вскакивают, пораженные такой картиной. Мы стали местной достопримечательностью. Вот только одного я не могу изменить. — Мужчина улыбнулся и погладил своего кота, забравшегося на скамейку и севшего рядом, — он, знаете ли, всегда идёт к одному магазину и ждёт свои боевые сто граммов краковской колбаски. Сперва мне продавали её, но потом, когда продавец и хозяин поняли, в чём дело, они стали выносить колбаску на тарелочке и класть перед моим красавцем», — и он, наклонившись, чмокнул кота в макушку. Потом он встал и пригласил меня пройти с ним к нему домой, обещая ещё сюрприз. Поднявшись на лифте и убедившись в том, что кот совершенно точно может подвести и сообщить своему человеку о любом препятствии, я в полном раздумье оказался перед дверью его квартиры. А когда он её открыл, я застыл на пороге. С той стороны сидела абсолютная копия Дюа. «Это его сын, — объяснил человек. — Можете мне не поверить, но он учит его ухаживать за мной. — И сказав, — за мной, — он вышел уже с двумя котами. Кошачий сын шёл абсолютно рядом со своим папочкой и смотрел на того во все глаза. Он повторял абсолютно всё, что делал Дюа, и даже звуки издавал такие же самые. Напоследок, прощаясь с мужчиной в тёмных очках, я всё не решался задать один тяжёлый вопрос. Он почувствовав это, сказал сам: „Не волнуйтесь, семья у меня большая и хорошая. И если что со мной, то они заберут этих двух красавцев, — и он наклонившись погладил двух огромных котов, папу с сыном, прижавшихся к его ногам. — Мы с ними ведь одна семья, я и мои коты, — пояснил он мне. — Они для меня стали самыми близкими существами на свете. Они не только мои глаза, но и моё второе я“. И тут я протянул ему руку на прощание и вдруг понял, что совершил неловкость. „Ох дурак!“ — подумал я, — он же не видит моей руки», — и, покраснев, начал убирать её. Но тут Дюа вдруг издал какой то дребезжавший звук, и слепой мужчина, протянул вперёд руку, нашёл мою и, пожав её крепко, повернулся и пошёл по своими делам. А впереди шёл кот. И люди расступались и оглядывались на эту пару. Потому что кот-поводырь, это я вам скажу, нечто невероятное.

Встреча с дедом.

Встреча с дедом.

На станцию бабушка ходила каждый день. Пять километров туда, пять оттуда. Возвращающаяся со станции бабушка – это было привычней и неукоснительней, чем идущий с работы папа или проверяющая тетрадки мама: у папы были выходные, отпуска и командировки, у мамы – каникулы или, в редкие дни, отсутствие тетрадок, а у бабушки не было ни того, ни другого, ни третьего. Отправляющейся в путь бабушку никто не видел, поскольку она уходила, когда все еще спали. Единственный поезд, останавливающийся на ближайшей станции, приходил в семь утра. Его и ходила встречать бабушка. Тимофей бежал в школу, а навстречу – бабушка. Она смотрела или под ноги, или вдаль невидящим взглядом, Тима подбегал к ней, прижимался и говорил: «А я, бабунюшка, в школу иду». Бабушка гладила его по голове со словами: «С Богом, Тимушка, с Богом». Крестила его и целовала в лоб. Со станции она всегда приходила очень печальной и, долго занимаясь делами по дому, иногда напевая что-то, была как в воду опущенной. И так каждый день. Бабушка редко была веселой. Мало говорила, больше слушала. И даже не от нее, а от мамы Тимоша знал, почему бабушка ходит на станцию. Она встречает дедушку. А тот все не приезжает. Вернее, не возвращается. С войны. Когда он ушел на фронт, мама была еще в колыбели, а ее старшему брату исполнилось пять лет. И он плохо помнит отца. Бабушка очень боялась, что дедушка вернется, а его никто не встретит, и он подумает, что бабушка не ждала и не верила. А она ждет и верит. И в церкви ставит свечки за дедушкино здравие. «Пусть хоть где, остался даже если с кем-то, здоровый будет», – это уже сам Тима слышал, когда бабушка с соседкой разговаривала. У той муж тоже не вернулся. Но ей и похоронка пришла, и на могиле его она уже не раз была, когда пионеры-следопыты определили место его захоронения и прислали письмо. Она со всеми пятью детьми на могилу ездила. И после поездки, в которую ее собирали всем селом с огромными хлопотами, рассказывала бабушке: – Всех перед ним выстроила, говорю: «Полюбуйся, Федор, каких я тебе детей вырастила. Не всякие родители вдвоем так поднимут, как я их подняла». Из пятерых только двое его помнят, а Танюшку-то и он не видал: после него, в августе, родила, хоть в сентябре ждали. Бабушка кивала головой: – Разве я не помню? Все помню. И про твоих, и про своих... А бабушке пришло другое письмо: без вести пропал. Значит, жив. В этом бабушка абсолютно уверена. Да вон даже после похоронок, говорят, люди возвращались. А уж после «без вести пропал» и в соседнее село тракторист пришел. Без ноги. И дедушка придет. Выйдет он на станции, а его никто не встречает. Это горько и обидно после стольких лет разлуки. Бабушке поэтому и болеть некогда, как она сама говорит, потому что болей не болей, а на станцию идти надо. Как-то Тима с классом поехали на экскурсию. На поезде. Так получилось, что учителя не смогли известить совхоз, когда возвращаются дети. И Тима помнит, как он обрадовался, когда в утренних сумерках на пустом перроне увидел бабушку: она стояла в начале платформы и жадно всматривалась в окна проплывавших мимо вагонов. Они с Тимой одновременно увидели друг друга, и мальчик радостно закричал: «Бабушка! Я приехал!» А она побежала, как могла в ее возрасте, за тянувшимся до остановки вагоном, словно боялась, что Тима проедет мимо. Это было так приятно, что тебя встречают! Ждут! Пока весь класс сидел в малюсеньком зале вокзала, дожидаясь вызванного по телефону совхозного автобуса, Тима, гордый тем, что его единственного встретили, успел пересказать бабушке все впечатления от поездки. Она сидела, внимательно слушала его, прижав к себе и гладя по голове, но словно и не слышала. Мама мечтала быть геологом, как старший брат, а стала учителем. Тоже из-за станции. Брат ей объяснил, что с бабушкой должен кто-то остаться: она ни в какую не хотела никуда уезжать. Мама закончила пединститут и вернулась в родное село. А Тима мечтал быть следопытом. Чтобы отыскать своего дедушку. Ведь следопыты не только могилы разыскивают, но и людей, которые потерялись во время войны. Дедушка тоже мог потеряться. Например, забыл адрес. Так бывает, что человек все забывает после ранения. Но для того чтобы стать следопытом, сначала надо стать пионером. И Тима так старательно учился и хорошо себя вел, что его приняли в пионеры в числе трех лучших учеников класса. Следопыт должен хорошо знать географию и историю. Еще ориентироваться на местности и читать карты. У Тимы были пятерки по всем предметам, но знания географии, истории были таковы, что он, ученик сельской школы, побеждал на областных олимпиадах по этим предметам, и в ориентировании на местности на «Зарницах» ему тоже не было равных. – Бабунюшка, я обязательно найду дедушку и привезу его домой, – говорил он бабушке, когда она была особенно печальной. – Ты, Тимушка, моя надежда, – всегда отвечала она. Но, надеясь на внука, все равно каждый день ходила на станцию. Учиться дальше Тимофей мог поехать и в Москву, но поступил на физико-математический факультет университета в областном центре, потому что не представлял, что сможет видеть бабушку не чаще, чем два раза в год, на каникулах после летней и зимней сессий, и приезжал на каждые выходные. Учеба на программиста позволяла Тимофею расширить поисковые возможности. Он систематизировал данные о без вести пропавших: где, сколько, какое количество затем удалось отыскать среди живых... Прекрасно понимал, что шансы отыскать деда среди живых равны нулю. Собирал данные о захоронениях, особенно в тех местах, где воевал дед и находился в тот момент, как пропал без вести. Поисковая работа и на местности, и в архивах стала образом жизни Тимофея, и консультировались у него даже люди с учеными степенями. ...Нашел он не только могилу деда, но и двух его здравствующих однополчан, один из которых видел, как рядом с дедом разорвался снаряд и от деда едва ли что даже осталось. Самого однополчанина контузило, и он после госпиталя был демобилизован. Он уверен: дед погиб, а известие о том, что без вести пропал, пришло потому, что мясорубка была страшная, штабы просто не успевали выяснять, что случилось с каждым солдатом. Однополчанина после войны разыскали местные следопыты, выяснявшие имена воевавших, и он имя Тимофеева деда уверенно назвал в числе погибших за село. Следопыты и родных погибших воинов разыскивали. Но, видимо, не получилось всех известить. О результатах своих поисков Тимофей не говорил никому. И на могилу поехал со своей поисковой группой, не сообщив домашним, что, похоже, отыскал захоронение деда. Обелиск стоял на краю села. Имя деда было написано черной краской на скромной серой бетонной стеле первым: Белолицев Т. И. – Тимофей Иванович. Внук взял землю с могилы деда, положил в мешочек, который сшила ему бабушка в первые его школьные поисковые поездки. Холщовый мешочек предназначался для хлеба. Так, в этом мешочке, он и привез землю домой, положил за бабушкину икону, перед которой она каждый день молилась, но почти никогда уже не заглядывала за образа: уборка была обязанностью сестры Тимофея Тони, которой он наказал не трогать положенную им вещь. Внук понимал, что ожидание деда только и держит на этом свете старенькую бабушку, и если она узнает о том, что он давно умер, едва ли долго проживет после такого известия. Она жива этим ожиданием. И родителям нельзя сообщать: они наверняка проговорятся, тем более отец все чаще настаивает на переезде в областной центр, где ему, директору фирмы, прекрасному хозяйственнику и организатору, давно и настоятельно предлагают занять пост в министерстве. В город все-таки решили переехать. Отец заявил, что нельзя отпускать младшую дочь одну учиться в центр, недопустимо всю семью делать заложниками бабушкиных фантазий, когда ясно как дважды два, что дед давно умер, ждать некого. Бабушка и не настаивала никогда, чтобы кто-то оставался в селе из-за нее. Она просто говорила, что сама никуда не уедет. Когда Тимофей заканчивал четвертый курс, а сестра готовилась к вступительным экзаменам в вуз, отец поставил вопрос ребром, оформил перевод в министерство и стал готовить семью к переезду. Бабушка была совсем плоха, на станцию еле ходила, по-прежнему говорила, что никуда не поедет. Мама почти плакала и уговаривала, намекая, что не может остаться с ней, поскольку в городе мужа сразу приберут к рукам бойкие горожанки, что нельзя и дочь оставлять в городе без присмотра. – Поезжай, поезжай, Манечка, – буквально хорохорилась бабушка. – Я одна прекрасно проживу. Хозяйство мне одной не нужно. А воды принесу, сготовлю себе, поезжай, не думай, заботу не бери в голову – справлюсь. Ничего не говоря родителям, Тимофей перевелся на заочное отделение и поставил семью перед фактом: – Я остаюсь с бабушкой, а вы переезжайте в город. Отец пытался возражать, но Тимофей заявил, что если они даже насильно увезут беспомощную бабушку, он все равно останется и сам будет ходить на станцию встречать деда. – Ты портишь себе жизнь! – воскликнул отец. – Какая карьера тебя ждет в деревне?! – Извини, отец, но карьериста из меня тебе не удалось воспитать. Да и тебе жизнь здесь не помешала занять пост в министерстве. Почему ты думаешь, что мне помешает? Тем более я программист и могу работать хоть на необитаемом острове, если связь с землей более-менее налажена. Как-то осенью бабушка окончательно слегла, чего сильнее всего боялась. Она ни о чем не просила Тимофея, но на другой день он встал чуть свет и стал собираться. – Ты куда? – спросила бабушка. – На станцию, деда встречать. – Фотографию возьми, а то не узнаешь, – голос бабушки дрожал от радости и волнения, она показывала на стену, где в старой раме под стеклом было много карточек, в том числе деда. Он прислал это фото с фронта: в пилотке, лихо сдвинутой набекрень, гимнастерке. – Узнаю, бабунюшка. – Нет, возьми, – настаивала она. Тимофей не стал возражать. Он достал из-под стекла фотографию деда, на которой тот был почти его нынешним ровесником. – В целлофан заверни, – продолжались советы. И эту просьбу выполнил внук. Пошел, перекрещенный на дорогу бабушкой. Конечно, можно было бы остаться во дворе, залезть на сеновал, поспать там, а потом прийти в дом и сказать, что был на станции. Но он боялся, что бабушка все поймет. И пошел встречать деда, могилу которого отыскал два года назад. Странное дело: когда поезд показался и вагоны стали проплывать мимо, Тимофей начал вглядываться в окна, поймав себя на том, что надеется увидеть деда. Увидеть именно таким, каков он был на фотографии, лежащей во внутреннем кармане пиджака. Никто не вышел из остановившегося состава. Но только когда поезд скрылся из виду, Тимофей пошел домой. С этого дня он каждый день ходил на станцию и со странной надеждой всматривался в окна тормозящего поезда. Учась в городе, Тимофей ходил и на дискотеки, по вечерам собирались с друзьями, а в деревне он помимо нехитрых работ по хозяйству все время уделял учебе и поискам. И уже вокруг него собиралась местная ребятня, заразившаяся интересом к поисковым работам, истории, краеведению. Запросы в архивы, выписывание редких книг, штудирование карт навели его на поразительное открытие: в его родных местах могли сохраниться древние стоянки, останки людей, которым не менее тысячи лет. Тимофей не только подробно опросил всех старожилов, собрал предания, легенды, песни своего села, но и исходил соседние деревни, пока не определил место, где следует производить раскопки. Закончив вуз с красным дипломом, имея массу самых заманчивых предложений, Тимофей остался в родном селе – учителем в школе. И уже в июле, еще не приступив к работе с учениками, начал с группой поисковиков под руководством профессора археологии раскопки. Несмотря на бурные археологические работы, Тимофей продолжал каждый день ходить на станцию. Бабушка крестила его перед уходом, и с каждым разом это движение давалось ей все труднее. Придя как-то со станции, Тимофей увидел, что бабушка без него приподнялась и не лежала, а сидела на кровати. Она похорошела, лицо ее светилось. Он не успел ничего сказать, как она тихо произнесла: – Тимоня, милый ты мой! – и протянула к нему руки, воздев их. Она впервые назвала его Тимоней. Обычные ее обращения к нему были «Тимонюшка», «Тимочка», «Тимушенька». Он хотел ответить ей, но она вдруг запричитала: – Пришел! Вернулся! Хотя ничего особенного в том, что он вернулся со станции, как и ежедневно, не было. – Я знала, знала! – и Тимофей понял, что она увидела в нем деда. – Подойди, подойди, душа ты моя! Истосковалась как я по тебе, сокол ты мой ясный! Таких ласковых слов никогда не слышал прежде от бабушки даже он, ее любимец. Подошел к кровати, сел. Бабушка уткнулась ему в плечо, прижалась, причитала: – Дети-то как выросли! Не узнаешь детей-то! А ты не изменился! Я вот постарела, не смотри на меня, – бабушка, как девушка, стыдливо прятала лицо, уткнувшись в рукав внука. – Сейчас Тима придет. Манин старший. Ушел он. Тебя встречать пошел. Разминулись вы, видно. В твою честь назвали. Как с тебя вылили, Тиму-то. Маня – в городе, недавно туда уехали, а так все со мной жила. Ваня-то – геолог у нас, всю землю уж исходил. Я дальше райцентра так и не была, а он всю землю нашу обходил-объездил. Боялась я уезжать-то. А ну на день уеду, а ты в тот день и вернешься? Скажешь: куда жена-то удула? Мужа с войны не ждет, гуляет. Ноги вот у меня отказали, совсем не ходячая, а когда таскала, все дни, ни одного не пропустила, ходила тебя встречать. Ну вот и отчиталась перед тобой за жизнь мою. Жила долго, а отчиталась коротко. Тимоня, сокол мой, сейчас и умирать можно – дождалась, ты мне и глаза закрой, друг сердечный. Тимофей все понимал. В глазах стояли слезы, но он не мог их даже смахнуть: одной рукой он держал руку бабушки, другой гладил ее седую голову. Бабушка стала говорить тише, неразборчиво, потом откинулась на подушку, сложила руки на груди и затихла. С улыбкой и умиротворением на лице. И лицо стало буквально ликом, какие были на многочисленных иконах в доме. Глаза остались чуть приоткрытыми. Внук закрыл бабушке глаза. Как странно и несправедливо: всю жизнь рядом с тобой был человек. Самый близкий, самый любимый, дорогой. И вдруг он просто закрыл глаза, и его не стало. Тимофей никогда не встречался со смертью близкого. Он не представлял, что это так буднично и страшно в своей неотвратимости. Он сам обмыл ее, сам одел в вещи, давно лежавшие приготовленными ею в похоронном узелке. Сделав все это, позвонил родителям и сообщил о случившемся. В гроб бабушке кроме фотографии деда он положил тот холщовый мешочек с землей. Когда гроб поставили на краю могилы, к траурной толпе подлетел белый голубок и сел на рябину, стоящую в головах свежевырытой ямы. Не спугнули его ни стук молотка, вбивающего гвозди, ни громкий плач мамы. Голубок сидел на ветке, пока люди не пошли с кладбища. Тогда и он вспорхнул и улетел. Все обратили на него внимание и гадали, что это могло значить. И только Тимофей точно знал, что это за голубок и почему он прилетал к бабушкиной могиле. Анна Серафимова

Письма.

Письма.

Бабушка на почте отправляла письма.Настоящие письма, в конвертах. Много. Штук шесть. Или семь. Мне стало интересно. Кому эти письма? — Бабуль, в наш век любое сообщение на другой конец света идет секунду. А вы пишете письма… Почему? — Да… Сейчас все так быстро, скорость звука, мне не угнаться уже за вами. Я живу в своей скорости. Мир обгоняет меня. Но это ничего, я не тороплюсь. — Я к тому, что если в этих письмах что-то важное, то… То может скорость звука — очень кстати. — Важное… Ну как важное… В принципе, там написаны какие-то мои новости стариковские… Но главная новость — я ещё жива, — бабушка смеётся. — Тогда понятно. Это чудесная новость и не важно, когда она доставлена, — соглашаюсь я. — Она всегда кстати. — Да. Это вы, молодые, спешите. А я уже везде успела. — Здорово. А простите мне моё любопытство. Кому эти письма? Бабушка смотрит на меня, будто оценивает, можно ли мне доверить тайну.И вдруг начинает плакать. Прямо на почте.Я растерялась. Опешила. Я не хотела её обидеть. — Ой, простите, простите меня… Я не хотела вас обидеть … — Слезы без разрешения текут, — извиняется бабушка. — Воспоминания эти… Видите ли, я перед 9 мая всегда пишу письма. У моей бабушки было 14 детей. 14! Представляете? 12 богатырей и 2 дочки. Одна из этих дочек — мама моя. Богатырями сыновей дедушка мой называл. Так вот все 12 ушли на войну. А вернулся только один… Бабушка закрывает лицо ладонями. Пытается унять слезы. Я тоже плачу. Прижимаю к себе своего единственного сына.Я даже представить себе это не могу… Господи, не допусти войны… — Дедушка тоже не вернулся. Он был летчик-испытатель. Это был вечный бой за души. Когда стоит выбор: я или Родина — то выбора нет … Для них не было, понимаете? Мы все, посетители на почте, молчим. Притихли. Слушаем.Понимаем ли? Нет, не понимаем. Просто верим. — Могилу своего отца я нашла спустя 70 лет. Воинский мемориал в Калужской области. Искали всем миром. Столько людей помогали… И могилы всех моих, кто… Я должна сказать им спасибо. И вот, говорю, — она кивает на почтовый ящик. Я поняла. Она пишет письма-благодарности всем, кто помогал искать могилы ее родных людей, погибших на войне, всем, для кого память — не просто слово. Я переполнена эмоциями.Мне хочется обнять бабушку.Но мне неловко. — Как Вас зовут? — Таина. — Таина? Какое нежное и необычное имя… — Да. Тайна, покрытая мраком, — бабушка наконец улыбается. Мы вместе выходим с почты. Я совсем забыла, зачем приходила. Мы с Таиной почти деремся, когда я перекладываю ей пирожные, купленные детям. — Ну что вы, Ну зачем? — сердится Таина. Ну вот как объяснить ей, что «спасибо» — недостаточно, что невозможно хочется хоть чем-то отблагодарить её за эти эмоции, за эту безжалостную правду, за память, за слезы, за письма, за всё.Я настойчиво предлагаю её довезти до дома. Но Таина отказывается. — Такая погода хорошая, — говорит она. — Сколько у меня еще будет таких… погод… Я понимаю, о чём она. Возможно, когда-нибудь Таина обманет адресата. Письмо придет и скажет: «Я еще жива». А это будет не правдой.Ведь письма очень долго идут… — Оля, а хотите, я вам напишу письмо? — вдруг спрашивает Таина. — Очень хочу. Очень. — мои глаза снова наполняются слезами. — Дайте адрес… Я записываю свой домашний адрес на клочке бумаги, отдаю Таине. Она бережно убирает его в блокнот. Она обязательно напишет мне письмо. Мы с детьми машем Таине и смотрим, как она неторопливо идет к своему дому… Я буду очень-очень ждать её письма.Письма, в котором будет написано много разных «стариковских» новостей. Но я прочту в нем между строк самую главную новость: я еще жива. И буду очень верить, что письмо меня не обмануло… Автор истории: Ольга Савельева

Всё тайное становится явным.

Всё тайное становится явным.

Старушка сидела у постели мужа и мокрой тряпкой протирала его горячий лоб. - Вась, я все признаться хотела и не решалась. Обманула я тебя, не мой ты муж! Старик открыл глаза и удивлённо посмотрел на жену. - Не перебивай только, а то вдруг расстанемся навеки, а я так и не расскажу. Помнишь, ты после войны в нашу деревню забрел случайно? Я тогда ещё остолбенела сначала, а потом на шею тебе кинулась. Перепутала. Очень уж ты на моего супруга был похож, только мне похоронка на него пришла, а тут ты, живой. Я подумала ошиблись бумажками и муж мой вернулся, кинулась к тебе, да тут же поняла, что обозналась. Краснела, извинялась потом и переночевать в сарае пустила. Утром ты решил дверь в сарае починить немного, а на тебя балка возьми, да упади. Я уж думала и тебя хоронить придется, да смотрю дышишь - жив значит. Врача позвала, а он сказал крепкий мужик попался, только память чуток отшибло, а в целом легко отделался. Тогда я и решила тебе сказать, что ты мой муж. Мужик ты крепкий, видный, а после войны одной с двумя детьми не справиться. Сказала, а ты и поверил. Потом уже совесть мучила, да свыклись-слюбились мы с тобой и менять ничего не хотелось. Сейчас вот только каюсь, что за тебя все решила то. Может жизнь твоя по другому сложилась бы. Василий посмотрел на нее молча минуту и вдруг расхохотался. - Дура ты старая, какая ещё другая жизнь, я ж тебя всю жизнь любил. Зашёл тогда в твою деревню правда случайно, зато остаться сам решил. Я ж как тебя увидел - влюбился сразу, а как подступиться не знал. Решил помогу немного по хозяйству, может приглядишься и не прогонишь, и тут эта балка как шандарахнет по голове - аж все потемнело. Очнулся и врач тут и ты хлопочешь около меня и попросил я его про амнезию наврать чуток, чтоб в твоём доме задержаться. Тут то ты меня и удивила с известием о муже, но я даже обрадовался, что мне придумывать ничего не придется. - Дурень ты старый, - улыбнулась старушка. - Раньше сказать, что ль не мог? Хоть посмеялись бы вместе. - Хотел, да как-то некогда было. То старших поднимать, то ещё троих младших мы с тобой народили, - подмигнул муж. - Так всю жизнь и таскали страшные свои тайны, а они оказались и не тайны вовсе. - Хорошо, хоть сейчас выяснили, а то насмешили бы ангелов-хранителей своими рассказами, - сказала старушка. - Только ты, Вась, не помирай давай. Не оставляй меня одну тут, я ж не смогу без тебя. - Чего ты нюни распустила, старая, все нормально будет, - успокоил ее муж. - Хорош около меня сидеть, спать ложись. Утро вечера мудренее. Они легли, но она спала беспокойно. Видимо мысли о плохом метались в ее седой голове и мешали отдыхать. Утром проснулась ни свет, ни заря. Кровать пуста. Защемило тревожно сердце. Ан нет, сидит он на крылечке. Выдохнула. На этот раз мимо прошла костлявая, значит поживут ещё немного, поскрипят вместе.

💝 Помогите шестерёнкам проекта крутиться!

Ваша финансовая поддержка — масло для технической части (серверы, хостинг, домены).
Без смазки даже самый лучший механизм заклинит 🔧

Печать церкви.

Печать церкви.

Был Великий пост. На улице пахло весной, звенела капель, птицы щебетали на все лады будто бы в предчувствии Светлого Дня. Бабушка, а почему бы тебе не поисповедаться, не причаститься? Несмотря на «келейные» молитвы, которые моя любимая бабушка каждый вечер возносила горячим шепотом перед иконой преподобного Серафима, в храме, сколько я ее помнила, бабуля бывала один раз в году — на Пасху — только для того, чтобы освятить крашеные яйца и куличи собственного изготовления. В кулинарном искусстве она была непревзойденная мастерица: пышные и легкие куличи тонко благоухали чем-то неземным и таяли во рту. — Да кому исповедоваться — батюшки-то все мне во внуки годятся… — уклончиво ответила старушка. — Ну, хочешь — найдем тебе пожилого батюшку, — предложила я. — Видеть попов не могу… — вдруг с горечью ответила моя любимая и обычно сдержанная бабушка. Категоричный тон разговора не оставлял шансов на успех: похоже, я коснулась какой-то застарелой и глубокой раны, которая болела и о которой бабушка говорить не хотела. Я решила не продолжать. Через некоторое время мне с друзьями-журналистами довелось паломничать в древний Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, где еще принимал старец Иоанн (Крестьянкин). Нашу группу радушно встретил тогдашний наместник обители — архимандрит Тихон (Секретарев), сообщив, однако, что отец Иоанн болен, поэтому встреча со старцем, увы, не состоится. Пока мужчины обсуждали дальнейшую программу паломничества и беседовали «о высоком» с отцом-наместником, женщины и дети «на галерке» пили чай с монастырским варень В это время в приемную наместника заглянул старый худенький монах в простенькой, видавшей виды рясе без «опознавательных знаков». Из-под черной шапочки-скуфейки выбивались в разные стороны его седенькие волосы и выглядывали чудные глаза — ясные и лучистые, полные доброго света и одновременно — легкой иронии, затаенных «смешинок», которые вот-вот вырвутся наружу. Он незаметно обвел всю компанию взором-рентгеном и подошел к нашей «галерке». — А ты, деточка, значит, журналист? — подсаживаясь ко мне, завел разговор старенький монах. — Да, дедушка, — ответила я, не придумав лучшего обращения к монаху — столь простой и непритязательный был у него вид. «Дедушка» без запинки выдал несколько цитат из Священного Писания о пророках и лжепророках, напоминавших, по его мнению, иных известных журналистов. При этом от монаха веяло такой радостью и теплом, что я немедленно вспомнила о родном мне человеке. — Дедушка, -— сказала я — у меня бабушка есть, такая же, как и Вы… — Да ну… — Только в церковь не ходит, не хочет ни исповедоваться, ни причащаться, говорит: попов видеть не могу… «Дедушка» весело и заразительно рассмеялся, ничуть не смутившись... — А ты спроси свою бабушку, — сказал он, пряча улыбку в растрепанную бороду, — она дом продавала? — Продавала, дедушка, — ответила я, вспомнив, что бабуля, и правда, недавно продала дом в деревне, и теперь сидела, как она выражалась, «в скворечнике» — кооперативной квартире многоэтажного дома. — Справку она в сельсовете получала? — Получала. — Так вот, пусть представит себе: приходит она в сельсовет за справкой, чтобы дом продать, а там никого нет, один сторож, да и тот напился. Взял этот пьяный сторож печать, да на справку-то и поставил. Печать действительна? — Да, действительна… — Так и скажи ей: печать действительна. Вот и в Церкви: печать-то действительна! — Помолитесь о моей бабушке, рабе Божией Параскеве, — выдала я первую разумную фразу за все время нашего разговора. — Хорошо, помолюсь, — согласился монах, извлекая из кармана потертый помянничек. — Дедушка, а как Вас зовут? — Монах Нафанаил, по хозяйству я тут, казначей… Так я узнала, что беседовала с одним из Псково-Печерских старцев — архимандритом Нафанаилом (Поспеловым), казначеем обители, ее уставщиком, молитвенником и аскетом, «самым вредным монахом», крепко и скурпулезно державшим в своих руках финансы монастыря более полувека, о подвигах которого написал в «Несвятых святых» владыка Тихон (Шевкунов). …По возвращении домой я в деталях передала слова отца Нафанаила своей бабушке, которая, надо сказать, терпеть не могла морализаторства и весьма ценила добрую шутку. Выслушав наставление отца Нафанаила, бабушка тоже как-то тихо и радостно посмеялась… и впервые за много лет согласилась пойти в храм. Несколько лет после этого она будет регулярно исповедоваться, причащаться и собороваться. Ее кончина окажется тихой и мирной, по-настоящему христианской. Вспоминая тот случай, я думаю: начни отец Нафанаил оправдывать и возвышать пастырей (может, и справедливо), на которых бабуля «смотреть не могла» — ее сердце только бы утвердилось в своей холодной правоте. А вот смиренное слово старца, его сочувствие и молитва, а также непоколебимая вера в «печать Церкви», призванной отпускать наши грехи, исцелили застарелую рану, тайну которой бабушка унесла с собой. Впрочем, эта тайна уже не имеет никакого значения…

Весомый аргумент в споре.

Весомый аргумент в споре.

Я давно уже перестал спорить о вере. С семинарской скамьи мы (тогда нас была группа семинаристов) увлеклись сектоведением. У нас был преподаватель сектоведения и наш лидер - Юлия Вячеславовна, из-за внушительного возраста имевшая прозвище от студентов «Бабушка». Она-то и подсказала, где можно практически узнать, что такое секта. Мы встречались с представителями разных направлений, дискутировали, доказывали. После, когда уже был диаконом, продолжил эту деятельность. Еще несколько лет мне понадобилось, чтобы понять, что в споре Истина не рождается. Если человеку рассказать о Боге, почти наверняка он ничего не поймет, потому что Бога можно только показать. Вернее Он Сам человеку может открыться. И я заметил, что добрый разговор после молитвы и с молитвой гораздо результативнее, чем объективная победа в дискуссии. К чему это я. Недавно узнал, что один человек, знакомый, ходивший непродолжительное время в храм, практикует восточный оккультизм (я вообще современные восточные практики отношу к оккультизму. А не современные? К сатанизму). И я вспомнил как трудно было с ним говорить о Боге. На каждую реплику - «а я думаю», «а я считаю». И как-то взгрустнулось: сколько человек теряет из-за «многоумия», нежелания постигать, потому что это может обличить его жизнь, принесет боль осознания. А меняться не хочется. Почему не хочется? Потому что не знает, что он приобретет, вернее, Кого приобретет. Его жизнь с ее слабостями, радостями, заботами - это то, что у него есть сейчас. Жизнь со Христом для него - непонятная перспектива. Спорить, доказывать что так лучше - бесполезное дело. А вот молитва о нем и добрые разговоры могут многое изменить. У тебя есть такой друг, родственник, знакомый, о котором ты волнуешься, потому что он не знает Истины? Не нужно спорить, доказывать, язвить, навязывать. Потрать эту энергию на молитву. Попроси Бога о нем: «Господи, я знаю что Ты любишь его, и мне он важен. Прошу Тебя, если на то будет Твоя святая воля, просвети его Светом Истины Твоей». Лучше один вздох в молитве о заблуждающемся, чем тысячи вздохов в спорах.

Новый дедушка.

Новый дедушка.

По дороге шел одинокий путник. Он направлялся в монастырь. Это был известный в городе купец Петр Медведев. Удачливый и работящий, он быстро нажил состояние, приобрел прекрасный дом, где и жил счастливо с женой и сыном. Но пришел тяжелый час. Сначала заболел сын, потом ухаживавшая за ним жена и, несмотря на усилия докторов, почти в один день Петр потерял обоих. И напала на него такая тоска, что свет стал не мил. Запустил дела — все валилось из рук. «Зачем я живу, для кого работаю?» — спрашивал он себя и молил Бога забрать и его. Видя состояние купца, посоветовали ему добрые люди отправиться в монастырь, где проживал прозорливый старец: — Вот и спросишь его, как тебе дальше жить. В монастырь Петр пошел пешком, как было принято в то время на Руси. Монахи встретили его радушно. Побыл он первый день на службе, а на второй принял его старец. Рыдая, Петр рассказал ему о своем горе. Положил старец руку на его голову и говорит: — Господь милостив, вернется радость в твой дом. Отправляйся сейчас домой, а когда пойдешь через деревню, Богу молись да поглядывай по сторонам. И благословил его. Уже вечерело, и монахи предлагали Петру остаться. Но купец поблагодарил их и домой отправился. Он не хотел ослушаться старца, хотя его последние слова были не совсем понятны. Идет он через деревню, а уже совсем темно стало. Надо искать ночлег. И вдруг видит, возле одного дома кто-то туда-сюда ходит. Присмотрелся — парнишка маленький, в коротком зипунишке да в большущих валенках — утонул в них. «Господи! — подумал, — да кто это ребенка на улицу в такую темень отпустил?» — и пошел ему навстречу. А тот, как увидел его, закричал: — Дедушка, дедушка! Ты за мной пришел? — и побежал. Бежит в своих валенках, падает, поднимается и опять бежит, все время повторяя: — Ты за мной пришел, дедушка? «Ну, — думает купец, — видно, заблудился малыш и рад, что живую душу встретил». — За тобой, — сказал и взял его на руки. — Так где же ты живешь, парень? — спрашивает. А ребенок смотрит на него радостно васильковыми глазенками и объясняет: — Я жил с дедушкой, его вчера похоронили, а меня пока взяла к себе соседка, бабушка Марфа. Я весь день так плакал, так плакал, а ночью во сне пришел мой дедушка и сказал: «Не плачь, Николка, а завтра вечером выходи на улицу, за тобой придет новый дедушка и возьмет тебя с собой». Вот я тебя и дожидался. — Неужели Бог мне внука дал? — обрадовался Петр и понес ребенка в дом. Их встретила старая-престарая бабушка и стала ругать мальчика за то, что он убежал с печи на улицу. — Бабушка, — оправдывался Николка, — не сердись. Я должен был встретить моего нового дедушку. Петр раздел мальчика и уложил на печь. Николка доверчиво прижался к нему, обнял двумя руками за шею и прошептал: — А ты завтра не уйдешь без меня? Растроганный купец ответил: — Ну как я один уйду, если твой дедушка передал мне тебя. Спи, дружок, спи. И мальчик спокойно уснул. Автор: Борис Ганаго, "О промысле Божьем"

Показано 1-9 из 38 рассказов (страница 1 из 5)