Видео-рассказы

Духовные истории и свидетельства, которые вдохновляют и поучают

Дайте мне самого больного ребёнка

Дайте мне самого больного ребёнка

Людям, которые страдают от депрессий, страхов, неврозов, я всегда рассказываю историю Галины. Этот живой опыт можно брать и использовать в жизни. Это настоящий пошаговый план выхода из депрессии, так можно сказать. А узнала я её от Ольги и Алексея Ивановых. Вот, что они рассказали. – Когда мы усыновили ребенка с водянкой головного мозга, все крутили пальцами у виска. Но мы были спокойны, потому что для нас в этом и было настоящее Православие: действовать не по правде человеческой, а по правде Божьей. Помните, в Евангелии от Матфея в 18-й главе: «И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает». Кирюшку мы увидели в какой-то социальной группе по детям-сиротам. Ножки у него не ходили, но на видео от его лица шло такое сияние радости жизни, в речи его сквозил такой ясный ум и доброта, что наше сердце просто замерло. Мы прошли школу приемных родителей, собрали нужные документы и забрали Кирюшку домой. А так как у нашего сына стоял шунт, который не давал лишней жидкости скапливаться в голове, то раз в год мы ездили на осмотр в Москву к нейрохирургу Дмитрию Юрьевичу Зиненко. Этот такой удивительный верующий врач, который оперирует детей-сирот: уменьшает им головы, ставит шунты, направляет на грамотную реабилитацию – и дети расцветают, начинают говорить и ходить. А значит, у ребенка появляется шанс попасть в семью. Так вот, сидим мы, ожидаем приёма. Кирюшка смеется на руках, радостно болтает, хлопает в ладоши. И тут по коридору проходит медсестра. И удивленно так: – Ой, а это же наш Кирюша! Он у нас так долго в реанимации лежал, только няня Галина Валентиновна его и спасла своей любовью. Мы внимательно расспросили медсестру о спасительнице нашего сына. Оказалось, что Галина Валентиновна – это няня из детского дома Кирюши. – Часто детские дома не предоставляют ухаживающих, и сироты лежат в больнице одни, – рассказывала нам медсестра, – тут некого винить. Детей в детдоме полно, на всю группу три-четыре нянечки, зарплата копеечная. Кому охота неделями лежать с сиротой в больнице. Лежат эти малютки одни, молчат. Плохо им, больно – они все молчат. Жалко их. А вот Галину Валентиновну мы хорошо все знаем – примелькалась в отделении: она всегда ложится даже с самыми тяжелыми детьми. Вашего вот Кирюшку все на подушку свою клала, гладила и приговаривала: «Ты только выздоравливай, касатик, а уж мама тебя обязательно найдет!». Все процедуры, все уколы и горькие лекарства – все она с ним, с лаской, с теплотой такой, и вот малыш-то ваш и выкарабкался. Вон как расцвел! Естественно, после такого рассказа нам захотелось найти эту нянечку. Мы навели справки в Доме ребенка, нам дали её телефон и вот мы уже у неё в гостях в крохотной квартирке-«хрущевке». Галина Валентиновна оказалась пожилой энергичной женщиной, с плавной речью и живыми глазами. Во всех её высказываниях не было какой-то глубокой психологии или богословия – только мудрость Большого сердца. – Вы первые, кто меня нашел. 25 лет работаю в Доме ребенка, а впервые могу встретиться с тем, кого выкармливала из бутылочки. Да, повезло Кирюше с вами, повезло. Галина Валентиновна неторопливо наливает чай и рассказывает: – В Дом ребенка я устроилась только потому, что он – рядом с домом. А началось все с того, что я родила ребенка-инвалида. «Дурачка», как называли его бабки у подъезда. Кособокенький, маленький, глупенький, он из тех детей, которыми никогда не будешь гордиться. Умственно отсталый. Все советовали его «сдать». Родить еще, здорового. Я и сходила в Дом ребенка посмотреть, как там и что. Тогда это еще можно было, пускали всех. И поняла, что я не хочу, чтобы мой ребенок, моя плоть и кровь, лежал и смотрел в потолок. Один. Естественно, я, как и многие мамашки детей-инвалидов «истерила», обвиняла Бога, обвиняла мужа в бесчувственности. Мне казалось, что я одна на земле такая несчастная. Муж тоже страдал – но по-своему. По-мужски, молчаливо. Этого я тогда не понимала: что у каждого своя форма переживаний. И родила я потом здоровую дочь, но и это не сделало меня счастливой. Мужа я довела своими упреками, и он ушел. Мужчинам же что главное – чтобы дом был кусочком рая последи ада. Местом, где ему не нужно было бы воевать. И вот нужно было куда-то выходит на работу после второго декрета – и я вышла в Дом малютки. Зарплаты там у нянечек копеечные, свободные места всегда были. В 90-е бандиты построили огромный храм около моего дома, и я все ходила туда с вопросом к батюшке: «Почему Бог так со мной? За что?». Батюшка досадливо покашливал, ничего вразумительного не отвечая. Тогда кто в попы-то шел, не больно образованные люди. Но от встречи с батюшкой мне было как-то спокойнее, в храме пахло чудом и каждый вторник я ходила туда на кружок – читать Библию, чтобы в конце прочтения каждой главы сказать, что в Бога я не верю. Говорила эту фразу и уходила. Мне так хотелось этим православным испортить их благой идеал Бога, что я не пропускала ни одного занятия по Библии. И люди стали как-то уже даже меня ждать с моей фразой, при встрече здороваться и обниматься, у меня там завязались приятельские отношения, но Бог все также был далеко-далеко. А на работе меня ждали молчаливые дети. Это дома ребенок вертится, смеется, агукает, икает, опять смеется. Плачет, когда ему скучно или больно. А в Доме ребенка они молчали. Привыкли, что на их плач никто не реагирует. И это было так. Но не потому, что мы, нянечки, какие-то бездушные люди. Нет. Просто физически не реально успокоить и утешить двадцать младенцев двум людям. Поэтому и приходилось детей подстраивать под эту молчаливую систему. Когда кричи – не кричи, не придут все равно. Кормление и смена подгузников – строго по расписанию. А дома меня ждал мой умственно отсталый ребенок, мой «дурачок», который кое-как выучился говорить, стучать по кастрюлям, перебирать мои бусы и каждый раз кособоко ковылял мне навстречу, сияя улыбкой. Я снимала обувь, сажала его на колени, прижималась губами к его макушке, которая так вкусно пахла, и замирала от счастья… Он тоже сидел неподвижно, сидел долго, не умом, а сердцем понимая, что вот прямо сейчас мама рядом с ним заряжается силой и радостью, а он сам – согревается в её любящих объятьях. А на работе все те же молчаливые дети, которые спустя полгода как-то заставили биться моё замороженное сердце. На занятия по Библии я теперь ходила с другой фразой: «Дети-сироты – это ваш персональный позор, православные». Мне пытались собирать памперсы, игрушки, одежду. Но наш Дом ребенка был городской, его прекрасно финансировали, была своя система спонсоров. Детям нужны были родители. Дети умирали без родителей. В нашем Доме ребенка умирали от тоски абсолютно здоровые младенцы. Они словно знали, что никому не нужны и жить им незачем. Мне ребенка не давали – в мою-то однушку, да с нищенской зарплатой. И тогда я поразмышляла: что еще я могу сделать для этих брошенных детей? А ничего. Просто выполнять свою работу честно. И если руководство посылало ребенка на лечение или обследование – я всегда ехала. Потому что пролеченного и обследованного ребенка быстрее заберут с семью. Тут Галина Валентиновна прервалась и ласково погладила нашего сына по голове. - А Кирюшка ваш, да. Он мой внучок. Я так его и называла. Я знала, что даже с неходячими ножками его заберут. Потому что он – свет. Как и мой больной ребенок всю жизнь для меня был и остается светом. Мне потом батюшка сказал, что святой Иоанн Крондштадский советовал: «Когда тебе плохо – иди к тому, кому еще хуже». Вот и весь совет. Для всех несчастных людей. Замерзает душа наполовину от боли – иди к тому, который почти до пяток промерз. Начнешь для другого чего-то делать – и в действии-то и согреешься! И никогда не нужно на себя брать роль Бога. Никогда – решать кто и чего достоин. Пришла к нам как-то в детский дом маленькая лохматая женщина и говорит: «Дайте мне самого больного ребенка. Потому что здорового я не заслуживаю». Директор посмотрела на нее и говорит – да разве такая странная сможет вырастить ребенка? И отказала ей. А та в прокуратуру письмо написала. Оказалось, что эта худенькая 45-летняя женщина – талантливая педагог, которая всю жизнь работала с даунами, успешно с ними занималась, обучала речи, различным навыкам, устраивала на работу. А мы-то по внешности судили. Она потом несколько больных детей усыновила и выходила их, вырастила таких красавцев-парней. Мне внучки показывали в интернете. Так что всегда, когда приходит пара на знакомство с ребенком, то выходит наш врач Дома ребенка, озвучивает все диагнозы ребенка и самый плохой прогноз по здоровью. Потому что люди должны быть предупреждены, чтобы не возвращали потом детей. И потом врач уходит и оставляет женщину подумать немного. Тогда я остаюсь рядом с женщиной, которая задумчиво смотрит на сироту и говорю: «Ты сердце слушай. Оно никогда не обманет. Легко не будет – это точно, но в жизни появляется полнота, когда идешь по дороге жертвенной любви». Потом Ольга с Алексеем в благодарность поставили пластиковые окна в «хрущевке» Галины Валентиновны. Они смотрели, как сияют новенькие окна, а женщина в окнах неторопливо собирается на свой «кружок Библии», который никогда не пропускает. Они смотрели, вдвоём обнимая своего спящего сына, понимая, что никто и никогда не сможет сполна воздать за всю доброту и мудрость этой женщины. Только Господь. Согласно закону о тайне усыновлении имена героев этой реальной истории изменены. Мы сохранили только имя няни из детского дома – Галины, чтобы на Литургии вы помолились о ней, а также помянули в молитве тысячи сирот, лишенных спасительного тепла и любви родителей. Да покроет их Богородица Пресвятым омофором и поможет обрести семью! Елена Янковская

Медицина нуждается в благодати

Медицина нуждается в благодати

Удивительные факты из практики современной реанимации. Я работаю с категорией больных, с которыми нет возможности общаться. Они находятся в крайне тяжёлом состоянии, под сильной медикаментозной загрузкой, часто без сознания или им настолько тяжело, что они потом даже не помнят, что с ними происходило. Но мы часто приглашаем священника в отделение, никогда не отказываем в таких просьбах родственникам, иногда сами, если видим крестик на груди, подсказываем, что это возможно. И вот, как реаниматолог, я часто наблюдала непосредственно по мониторам изменение состояния больных во время совершения церковных таинств. У нас был один ребёнок полуторагодовалый после страшной аварии, он вылетел через лобовое стекло – тяжелейшая черепно-мозговая травма, скальпированная рана, массивная кровопотеря. Привезли его в приёмный покой практически в предагональном состоянии. Сначала думали: «Господи, только бы довезти его до реанимации, умирает ребёнок!» Успели. Кровотечение остановили, делали всё, что нужно, но никто не верил, что он выживет. Ребёнок находился на искусственной вентиляции лёгких, без сознания. И я не верила – настолько тяжёлое было состояние! Прабабушка его, воцерковлённая, пригласила иеромонаха Серафима (Рошку), он ребёнка крестил. Дежурный врач мне утром передаёт: «Отец Серафим после крещения обмолвился, что ребёнок будет жить». Честно говоря, я не поверила. Но мы продолжали делать всё, что от нас зависело, и ребёнок пришёл в сознание, выжил. Это было первое чудо для меня. В прошлом году аналогичный случай произошёл с нашим врачом анестезиологом-реаниматологом. Тяжёлая автодорожная политравма: тяжелейшая черепно-мозговая травма, перелом позвоночника. Мы всё делали, что могли, но показатели крови у него оставались крайне низкими. Мозг страдает, а мы ничего сделать не можем! Непонятно, почему они не поднимаются: мы и вентиляцию лёгких проводим, и кислород даём, и режимы меняем, и давление держим, и в лёгких патологии нет… У меня уже руки опустились. Стоим и не знаем, что предпринять. Мама у него верующая, спрашивает: «Мне что делать?» Я говорю: «Бегите в храм». Был праздник Троицы, и после Литургии игумен Иннокентий пришёл. Священник начал соборовать, а мы стояли бригадой, молились и смотрели на приборы. Пульсоаксиметр показывает степень насыщения крови кислородом. В норме эти показатели – 100, ну не ниже 90, а у коллеги нашего было 82. Он лежит синий, гипоксичный. «Ну, хотя бы 88! Хотя бы 90!», – молимся. Мы ничего не делаем, стоим и видим по монитору, как показатели меняются: 85 – 88 – 92 – 95, к концу Таинства соборования наступила стабилизация. К утру было уже 98, он пришёл в сознание. Отец Иннокентий навещал его, беседовал, исповедовал, причащал. Врач наш не воцерковлён до этого был. Но вспоминает: «Я очень ждал прихода батюшки, от него шла такая благодать!» Он плохо помнит, как мы его лечили, но ощущение благодати при разговоре со священником очень хорошо запомнил. Восемь месяцев доктор наш был на больничном. Когда мы посылали его на консультации в центральные клиники, там такие речи были… «Не жилец», «глубокий инвалид»... Из Якутска приезжали нейрохирурги, давали очень плохие прогнозы по позвоночнику. А он вышел на работу, восстановился полностью, к радости нашей. Это теперь совсем другой человек. Вот чудо, которое мы наблюдали своими глазами! Даже неверующие доктора это видят. Например, заведующая детским отделением говорила, что когда мамочки приносят святую воду, иконы, у детей наблюдается положительная динамика: «Если я вижу, что появляются эти вещи, – она показала на иконы, – я успокаиваюсь, значит, всё будет хорошо. А если у мам в голове много тараканов – экстрасенсы, гороскопы, целители и т.д., то очень тяжело их детей лечить». Бывают крайне тяжёлые больные, с массивным кровоизлиянием, допустим, в головной мозг, когда смерть мозга происходит – уже не человек лежит фактически. Мы тогда сердце поддерживаем, отключать аппарат не имеем права. Понимаем, что мозг мёртвый, тем не менее, поим человека, кормим, поддерживаем давление, и бывает, это длится довольно долго, хотя надежды нет. Но после соборования обычно наступает остановка сердца: душа получает то, что ей было нужно, и больной спокойно умирает. Эти случаи тоже монитором фиксируются, даже сам отец Иннокентий видит это: всё, душа освобождается. Несомненно – и вера помогает, и таинства церковные, и молитва. Очень важна молитва родственников, молитва в храме. И мы сами обязательно за своих пациентов молимся. Когда соборование идёт, если кто-то свободен, мы обязательно молимся вместе со священником. Елена Владимировна ЛЬВОВА, заведующая отделением анестезиологии и реанимации Центральной районной больницы, г. Мирный

Как Рита выпала из окна.

Как Рита выпала из окна.

Я проснулась от крика соседки: “Юля! Рита выпала из окна!” Почему-то в экстремальных ситуациях я поначалу не испытываю страха, а действую чётко и на удивление хладнокровно. Я спустилась вниз по длинной мраморной лестнице: летом мы живём в городе Печоры Псковской области, где у нас квартира на втором этаже в старинном доме с высоченными потолками. Второй этаж здесь примерно как третий в хрущёвке. Честно говоря, я даже не надеялась, что моя дочка Рита могла выжить после падения на асфальт с этой высоты… но она оказалась жива. Без сознания, хрипела, билась в судорогах… Крови не было, что, впрочем, ни о чём не говорит, поскольку переломы бывают и закрытыми, а кровотечения – внутренними. Соседка уже звонила в “скорую”, а в моей памяти внезапно всплыл курс экстренной первой помощи, который проходили в автошколе. (Скажем честно, никто из нашей группы не просмотрел тогда учебный диск, кроме меня. Остальные, видимо, оказались фаталистами. Очень напрасно). Выяснилось, что пока все спали, Рита втихаря открыла окно (не знаю, как ей это удалось: рамы новые, и даже я их с трудом открываю), по улице шёл знакомый мальчик, и Рита решила помахать ему рукой (почему нельзя было помахать из-за стекла? Непознаваемая детская логика). В итоге не удержалась и выпала вместе с москитной сеткой. Оставив с Ритой деда, я понеслась собирать документы (без полиса провинциальная “скорая” не повезёт, хоть трижды помри, именно с вопроса “Где полис?” врач и начал, а уже потом надел на шею ребёнку фиксирующий воротник и сделал уколы). Дальше началась фантасмагория под названием “Выжить вопреки стараниям медиков”. Я была достаточно наслышана о медицине в глубинке, в частности, о печорской, чтобы сообразить: Рита не выживет. Шансы практически равны нулю. Начнём с того, что отсутствуют реанимобили. По городу ездят “буханки” или “газели”. И вообще в печорской больнице нет реанимации. Ближайший большой город – Псков. Час на автобусе или полчаса на “скорой”. Но во Псков Риту сразу не повезли, а около часа делали рентген и что-то смотрели в Печорах. С самых первых минут я осознала, что спасти в этой ситуации может только чудо. Я позвонила нескольким друзьям, друзья – другим друзьям, и цепочка начала складываться… Из всех святых в первую очередь вспомнила о святителе Николае, поскольку пою в его храме, и он много раз помогал нашей семье в сложных ситуациях. Самое яркое воспоминание о печорской больнице – врач подносит карманное зеркальце ко рту Риты, я понимаю, что это проверяют, умерла она или ещё дышит. Потом врач светит фонариком ей в глаза. Зрачки не реагируют на свет. Приехала ещё одна “скорая”, и повезла, наконец, во Псков. По дороге выяснилось, что аппарат ИВЛ не работает, потому как давно не эксплуатировался, а значит, “молитесь, чтобы она дышала сама, впрочем, ещё клизмочка есть и… сейчас поищем…” Нашли-таки ручной аппарат ИВЛ, кажется, он мешок Амбу называется. Промолчу о том, что дорогу “скорой” уступать не принято. Даже если она с сиреной и мигалками. А потому несись, машина, по обочине, пока всю душу не вытрясешь. По пути останавливались мерить давление. Уж не знаю, почему его нельзя во время езды измерить. При въезде во Псков выяснилось, что нейрохирург один. На всю Псковскую область один. (В отпуске что ли остальные? Или их в принципе нет?) И он работает во взрослой больнице. Приезжаем во взрослую – а оттуда отправляют в детскую “У нас лицензии на лечение детей нет. Нейрохирург к вам сам приедет”. В общем, Рита оказалась в реанимации спустя два часа (!) после травмы. За это время она потеряла больше половины (если не 2/3) крови (разрыв селезёнки, внутреннее кровотечение, плюс “скорая” решила, что нужно повысить давление, и хлестать начало ещё сильнее). Не понимаю, как её вообще довезли живой. А у приёмного покоя меж тем стоял без дела новенький симпатичный реанимобиль, очевидно, “только для псковичей”. Всю дорогу я вспоминала рассказ отца Фёдора Конюхова, как в кошмарный шторм, когда он уже не надеялся выжить и бросил штурвал, у этого самого штурвала оказался… святитель Николай. “Ведь он же может. Может! Он и мёртвых воскресить может!” – думала я, заодно вспоминая всех известных мне святых. Не на “клизмочку” же мне было надеяться, в самом деле! Pита была в коме почти неделю. Множественные переломы костей черепа, гематомы, ушиб мозга тяжёлой степени. Один из дежурных реаниматологов мне сказал: “Мы не нострадамусы и ничего прогнозировать не можем. Вы понимаете, что у ребенка череп раскололся, как арбуз?” (Про арбуз и нострадамусов передаю дословно). Всё это время передавалась эстафетная палочка молитвы: Вася передал Кате, Катя – Пете, Петя – Феде… в итоге оказалось, что за Риту молятся десятки тысяч человек, никак не меньше. От Москвы и Питера до Соловков, Иерусалима, Афона, Германии, Польши, Сербии, Эстонии… кажется, даже до Австралии дошло. Никогда бы не подумала, что столько неравнодушных людей откликнется на просьбу помолиться за какую-то незнакомую девочку. Мало ли таких девочек вылетает ежегодно из окон? Примерно через 10 дней Риту перевели из реанимации в неврологию. Первый вопрос, который она задала, оказавшись в обычной палате, меня немного удивил: “А где этот дядя? Который мне вкусное дал”. Она повторяла это настырно, несколько раз: – Мама, а где дядя, который со мной всё время сидел? – Рита, ты в другом отделении, тут одни тёти работают, а дяди остались там, где лежат дети, которым совсем плохо. Я решила, что Рита имеет в виду вчерашнего дежурного врача-реаниматолога. (Хотя как он ей вкусное мог дать? В реанимации большую часть времени её через зонд кормили и вкусняшек не давали, а меня немало огорчало, что нельзя причащать больного, находящегося без сознания, и через зонд тоже нельзя). Ну и вот… Рита говорит: “Нет, другой дядя”. Так она пристала ко мне с этим дядей, что я даже поинтересовалась у врача насчёт психики. Оказалось, глючить не должна. Тогда я предположила, что дядя ей приснился, но она внушала, что на самом деле был. Поскольку ни о чем другом Рита говорить не хотела, пришлось поддерживать беседу. – Дядя молодой был или старенький? – Старенький, как наш деда. Врачи реанимации отпали сразу же, ибо им всем на вид не больше сорока. Остался только рентгенолог и узист. Потом она говорит: – Дядя с бородой был. – Тут таких вообще нет. – Этот дядя как у нас на окне стоял. Ну, думаю, точно глючит: – На окне у нас, к счастью, дяди не стоят. Разве что на иконах, – ухмыльнулась я. – Да, дядя как на иконе, который с Богом. Тут я вообще перестала что-либо понимать. Рита говорит: – Он в шапке был такой, с камешками разными. Он у нас в храме ещё… Ну, батюшка. – Какой батюшка? Отец Савва что ли? Он в Москве. (Я вспомнила нашего настоятеля). – Нет, другой. В храме в Москве, мы там были. Как икона. Мне вдруг жутковато стало. Ибо подозрение пало на святителя Николая. Прямо напротив входа у нас в храме висит копия старинной чудотворной иконы. – И что дядя сказал? – Дядя сказал: “Ты сейчас заснешь, а потом все будет хорошо”. И руку вот так он складывал… Рита чётко сложила пальцы двуперстным архиерейским благословением, чего раньше за ней не наблюдалось. Она и креститься-то умела тогда только всей пятерней и забывала, какой рукой это делается. Вот такая история. Кто его знает, что видится людям между жизнью и смертью? Через три недели Риту выписали. Она могла бегать, прыгать, разговаривать и ничем не отличалась от прежней Риты. Никаких последствий от травмы не осталось. Разве что огромный шрам через весь живот. При выписке невролог сказала: “Не знаю, честно говоря, кто вашему ребёнку помог – Бог, ангелы или молитвы какие-нибудь…” На радостях мы закатили пир горой, устроив пикник с шашлыками на лоне природы. Поляну украсили бумажными журавликами (наверное, по ассоциации с японской девочкой Садако Сасаки). Потом приехали в Москву, пришли в поликлинику к неврологу на проверку, принесли выписку. Врач долго смотрела то на выписку, то на Риту, которая ухитрились уже стащить какую-то печать и штамповала с упоением листочки для заметок… Наконец, невролог произнесла: “После этого разве можно сомневаться, что Бог существует? Кто ещё мог сделать это? Я уже не один десяток лет работаю, и могу вспомнить за всю мою практику только один похожий случай: мальчик утонул, 15 минут провёл под водой, но мало того, что выжил, обошлось практически без последствий. Это никак нельзя объяснить. Просто случилось чудо”. Прошло полтора года. Рита, которая по логике вещей должна была умереть или остаться инвалидом, занимается музыкой, балетом и… даже стоит на голове! (Хотя я, честное слово, не разрешаю). Автор: Юлия Линде

Я много лет не различал цвета, а сейчас вижу

Я много лет не различал цвета, а сейчас вижу

Эту историю мне рассказал знакомый священник, отец Димитрий. Она произошла, когда он служил на Лонг-Айленде, в единственном в США православном храме в честь святой Параскевы. В нашем городке я был военным капелланом и нередко посещал отставников. Они, хоть и не были православными, тоже иногда нуждались в совете духовного лица. И каждый год 11 ноября, когда в США отмечается День ветеранов, они приглашали меня на праздник. Так было и в 2013 году. После официальной части мы все отправились в кафе, и там руководитель местного отделения Американского легиона (организация американских ветеранов боевых действий, созданная после окончания Первой мировой войны военнослужащими американских экспедиционных сил 1917–1918 годов. — Прим. ред.) познакомил меня с человеком по имени Майкл, который ходил с помощью специальной трости для слепых. Мы разговорились, и он сказал, что хотел бы зайти ко мне в церковь. Я спросил: «Вы хотите получить святую воду?» — «Какую воду?» — «Из нашей часовни». Но ни о какой святой воде и ни о какой часовне он ничего не знал. Я рассказал ему, что святая Параскева считается небесной покровительницей тех, у кого проблемы со зрением. И что у нас в часовне есть вода, освящённая в самой первой в мире церкви в честь этой святой, которая находится в Стамбуле: сосуд с ней был доставлен к нам в 1969 году, когда было решено построить часовню. А теперь там ещё и святой источник. Но Майкл сказал: «Нет-нет, я просто хочу попросить разрешения тренировать мою собаку-поводыря на лужайке рядом с храмом». У него тогда как раз появилась новая собака, и он занимался с ней на площадке около школы, но оттуда его попросили: мол, он слепой, собаку полностью контролировать не может, а вокруг дети играют — опасно. Я ответил: «Конечно. Но почему бы вам и в храм не зайти?» В тот же вечер я получил от него по электронной почте большое письмо. Он писал, что это Господь нас свёл и что он хотел бы прийти на исповедь, чего не делал много лет. И он пришёл. Перед исповедью он рассказал мне о своей жизни. Отец бросил их с матерью, и та покончила с собой на глазах у сына. Рос Майкл в приёмных семьях, много раз убегал, в 18 лет поступил на военную службу, через 6 лет ушёл в отставку, обзавёлся семьёй и поселился на севере штата Нью-Йорк. Работать он устроился водолазом-спасателем. Однажды в 1989 году ему довелось участвовать в спасении тонущего корабля, на котором произошла утечка каких-то химикатов. Трое участников этой спасательной операции умерли. У многих других обнаружили рак. У Майкла тоже нашли опухоль. Ему пришлось перенести около сотни операций, пройти множество курсов химиотерапии, после чего он стал терять зрение. Когда мы с ним встретились, он был официально признан слепым: правым глазом ничего не видел, а левым в лучшем случае различал тени. В тот день я слушал его исповедь два часа и был тронут до слёз. Он не был православным, поэтому я не возлагал на него епитрахиль, а слушал его и молился о нём. И вдруг, когда уже заканчивал читать молитву, я почувствовал, как кто-то похлопал меня по макушке. По телу у меня прошла дрожь. Но рядом никого не было… Потом Майкл рассказал, что испытал то же самое. Не понимая, что происходит, мы вышли на улицу, где нас ждала его жена, и все вместе спустились по ступенькам в нашу часовенку со святым источником. Там он смочил глаза святой водой и вдруг сказал: «Здесь женщина». Я подумал, что он имеет в виду икону святой Параскевы — наверное, как-то заметил её тем глазом, который мог различать тени. Но он возразил: «Вы не поняли! Я много лет не различал цвета, а сейчас вижу, какого цвета у вас глаза! И эту икону вижу, и эту часовню!» Его жена, мой помощник и ещё один священник, спустившийся в часовню из церкви, — все мы плакали. Вечером Майкл написал мне: «Как я могу вас отблагодарить?» Я ответил: «Я ничего не сделал. Благодари Бога! Да, были люди, которым святая вода помогала решить проблемы со зрением, но никто не приходил и не говорил мне, что был слепым и прозрел. Ты первый». Через несколько дней мы снова встретились, и я сказал ему: «Майкл, ты получил исцеление не от меня, мне просто повезло быть рядом. Это было как разряд молнии». Но он ответил: «Нет, вы не понимаете…» Оказывается, накануне нашей встречи он хотел… покончить с собой. За два дня до того, как мы встретились, врач сказал ему, что поражение затронуло не только зрение, но и слух, и скоро он, вероятнее всего, ещё и оглохнет. И он подумал: «Господи, ну хорошо, Ты забрал у меня глаза. Но теперь я не смогу даже слышать голоса людей. Лучше просто возьми меня, я больше не хочу жить». На следующий день Майкл вышел на шоссе в ста метрах от нашей церкви. Он слышал, как мимо проносятся автобусы… Потом он рассказывал: «Я знал, что нужно было сделать семь шагов, чтобы выйти на середину проезжей части, — и всё будет кончено. Но проехал один автобус, второй, ещё один — и каждый раз меня что-то останавливало. А на следующий день я встретил вас и произошло это чудо, — говорил он. — Я тогда подумал: если у нас хватает веры, чтобы дождаться чуда, чудо обязательно происходит». Он ещё много раз приходил ко мне, обычно утром, и мы часами разговаривали. Потом он впервые пришёл на литургию, признался, что никогда ничего подобного не видел, и стал ходить постоянно. Через пару недель после исцеления он спросил: «А есть в православной церкви святые из американских индейцев?» Я удивился, почему он об этом спрашивает, и он объяснил: «Первое, что я увидел — это была не икона святой Параскевы. Это была женщина, которая там стояла. Она посмотрела на меня, на вас, и улыбнулась. Её имя звучало примерно как Теттотоко». «Теотокос?» — переспросил я. «Да!» — заволновался он. «Майкл, этим греческим словом именуют Богородицу», — сказал я. Через несколько дней он пошёл в транспортное управление получать водительские права. Дежурная удивилась: «По документам вы незрячий, как вам удалось вылечиться? Вы принимали какие-то лекарства или сделали операцию?» Он ответил: «Нет, просто православный священник помолился надо мной». Женщина пришла в замешательство и побежала к начальству. От Майкла потребовали медицинское подтверждение. Но он сказал: «Позади вас в углу есть дверь, на ней табличка» — и прочитал надпись на этой табличке. Только после этого ему выдали права. Но к окулисту он всё-таки пошёл. В этот день он даже не отвечал на звонки. На следующее утро я всё-таки дозвонился и спросил, что сказал доктор. «Врач сказал: “Но по всем медицинским показателям вы слепой! Как вы можете видеть при таком повреждении зрительного нерва?!”» Через несколько месяцев Майкл переехал в другой город. Теперь у него своя ферма. После него ко мне часто приходили слепые и просили прочитать ту же молитву. Но я отвечал: тот человек пришёл ко мне не за этим, он пришёл исповедаться, он прежде всего хотел, чтобы исцелилась его душа. Приходили и больные раком, просили о них помолиться. Я плакал, мне их было жалко. Наконец я позвонил своему духовному отцу и спросил: «Что происходит, почему эти люди идут ко мне? У меня же нет никакой силы». И он ответил: «Продолжай плакать и помни, что не ты это сотворил». Да, это было чудо, и я не могу его объяснить. Но тех чувств, которые я тогда испытал, я не испытывал ни когда женился, ни когда родилась моя дочь, ни когда меня рукополагали в священнический сан. Православие Майкл пока не принял, но мы часто общаемся, и я молюсь, чтобы однажды он крестился. Да, чуть не забыл! Позже мы с Майклом вычислили: то роковое отравление, с которого всё началось, он получил в день, когда Церковь отмечает память святой Параскевы… Автор истории: Злодорев Дмитрий

Причастите её, батюшка, пока она в сознание не пришла.

Причастите её, батюшка, пока она в сознание не пришла.

На протяжении пятнадцати лет я служил в храме при городской клинической больнице. Треб очень много, и ни времени, ни сил мне не хватало. Однажды я, очень уставший, прихожу домой — сразу раздаётся телефонный звонок. Женщина в трубке начинает быстро рассказывать, плакать и уговаривать меня прийти, чтобы причастить её родственницу. Она в коме, при смерти — цирроз печени. — Придите, причастите или пособоруйте, пожалуйста! — так искренне, со слезами просила она. — Хорошо, хорошо. Она ведь верующая? — Нет, она не верующая. — Как же мы её причащать будем? Нельзя против воли… — Так она ничего не понимает: в коме! — с невероятной простотой произносит она. Женщина абсолютно искренне, не стыдясь и не утаивая, начинает рассказывать о злоключениях своей родственницы: — Она безбожница и пила всю жизнь, поэтому у неё и цирроз печени. Попов и Церковь материла, и вообще, если бы узнала, что я Вас зову, она бы… В общем, пользуемся случаем, батюшка, скорее, пока в сознание не пришла! Понимаю, что совершать Таинство в данном случае нельзя, но её умоляющие слова и горячая вера не дают мне покоя. Я соглашаюсь прийти, но плохо понимаю, что буду делать с такой болящей. Я застал её совсем одну, всеми оставленную. Врачи усердно занимались другими больными, но на неё никто не обращал внимания. Меня знали в реанимации — я служил там много лет, поэтому медсестра сразу поинтересовалась: — Батюшка, Вы к кому? Когда я назвал имя, мне указали на ту самую кровать, добавив как-то равнодушно, что ей уже не помочь. У меня с собой был пузырёк масла от лампадки со святого места. Соборовать я её не могу — это всё-таки Таинство, а она неверующая, хоть в детстве и была крещена. Ну, помажу маслицем. Прочитал в требнике молитву за болящего, перекрестил, помазал и ушёл. На следующий день мне снова звонит эта женщина. Благодарит меня, и я слышу по голосу, что она очень спокойна. Думаю: «Умерла, наверное. Сейчас, скорее всего, попросит отпеть». Но разговор повернулся самым неожиданным для меня образом: — Вы не могли бы прийти, чтобы причастить её? Она в сознание пришла и попросила, чтобы к ней привели священника: хочет покаяться. Я был в полном изумлении. — Она в реанимации сейчас? — Нет, её в общую палату перевели. Я пришёл. Можно представить, как сильно я был потрясён, когда увидел её — вчерашнюю больную без шанса на выздоровление — стоящей передо мной в коридоре. Она дружелюбно поздоровалась и сказала, что именно меня и ждёт. Потом начала рассказывать, что, когда пришла в себя, то узнала от врачей о моём недавнем визите. Тогда же попросила позвать меня, чтобы поговорить и, если можно, причаститься. Я исповедовал её — и это было удивительно искреннее раскаяние запутавшегося в жизни человека. Через неделю я вернулся к ней снова. Она ещё раз причастилась, а потом её выписали. Женщина, позвонившая мне с просьбой помочь, потом рассказывала: её родственница год ходила в храм, читала Евангелие, болела, конечно, но часто причащалась и неустанно молилась. Цирроз печени никуда не делся, но Господь дал ей годовую отсрочку — время на покаяние. Они жили в другом районе, далеко, поэтому после трёх встреч в больнице я больше не получал о ней никаких известий… до дня, когда меня попросили её отпеть. Такие истории — большое утешение для тех, кто отчаялся привести к Богу близкого человека. Признаюсь, во мне было не так много веры в исцеление болящей, когда я пришёл к ней с маслицем. Но, возможно, именно вера её родственницы — простой, искренней, по-детски наивной женщины — дала ей шанс на спасение. Вера без тысяч «но», которыми мы подчас только преграждаем путь к Господу. Автор: прот. Алексей Батаганов.

Пойду жаловаться Богу!

Пойду жаловаться Богу!

Я работаю медсестрой долгие годы. Насмотрелась на страдания, смерть и слёзы в таких количествах, что давным-давно всё это воспринимаю совершенно спокойно — может быть, «профессионально». Как-то к нам в реанимационное отделение доставили тяжёлого ребёнка. После осмотра врачом мальчика поместили в барокамеру. Впрочем, это было сделано исключительно для успокоения совести медперсонала, так как малыш (которому было всего несколько часов) находился в коматозном состоянии, и оставалось лишь ждать исхода. По сути, он был приговорён, но, разумеется, вслух об этом никто не говорил. Наверное, всё так бы и произошло: младенец умер, родные погоревали, а мы всё быстро забыли, если бы не бабушка младенца. По нашим правилам это недопустимо, но она сумела прорваться в отделение. Она быстро всё поняла и закричала: — Не допущу! Пойду жаловаться к Богу и приведу батюшку! Заручившись обещанием заведующего отделением, что он разрешит священнику окрестить младенца, она с воплями умчалась. Не прошло и часа, как она привезла в отделение настоятеля местного православного прихода — отца Вадима. По требованию врача батюшку заставили надеть белый халат и колпак. Но он не смутился ни на секунду и немедленно приступил к Таинству Крещения. И когда батюшка первый раз окропил мальчика святой водой: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа», ребёнок судорожно дёрнулся, и тельце его вытянулось. — Агония! — подумала я. Батюшка второй раз окропил умирающего, и он дёрнулся ещё раза два и замер. — Ну, вот и конец! — мелькнуло в моей голове. Отец Вадим с силой окропил младенца в третий раз — и вдруг тот сильно заболтал ручками и ножками и громко закричал, хотя от самого рождения до сих пор не произнёс ещё ни звука. Батюшка поднял младенца на руки и перекрестил им восточную часть помещения, напоследок сказав: — Богатырь будет на радость бабушке! Сейчас я уже не помню, о чём кричала тогда эта бабушка, но все работники отделения, ставшие непосредственными свидетелями невероятного события, были изрядно потрясены. Прошло два года. В моей жизни случилась беда. И вот однажды на улице я встретила эту ненормальную (как мне казалось) бабушку с воскресшим внуком. После долгого разговора с ней я впервые пришла в храм. Теперь я благодарю Господа за всё, потому что с помощью этой удивительно верующей бабушки Он вернул мне надежду на радость. Н.К., Газета «Как жить», № 5, 2002

💝 Помогите шестерёнкам проекта крутиться!

Ваша финансовая поддержка — масло для технической части (серверы, хостинг, домены).
Без смазки даже самый лучший механизм заклинит 🔧

Поп ты или нет

Поп ты или нет

Поп ты или нет? Навсегда запомнил отец Евгений этого парня. Хотя и давно это было. Нет! Сначала забыл. Прогнал и забыл… Пришел тот парень в храм днем. Прилично одетый, но помятый, грязный и хорошо пьяный. Литургия закончилась, но народ еще был. Пришел, плюхнулся на лавку. От него заметно разило. — Уже и в храме алкашня, — проговорил кто-то. — Шел бы ты домой — проспался, — раздалось с другой стороны. Сторож схватил его за руку, попытался поднять. Он рванулся и задел подсвечник, который с грохотом упал на пол. — Тише-тише, милый… — подлетела к нему Лидия Ивановна, старенькая прихожанка. — Так же нельзя. Завтра приходи. Батюшка обязательно с тобой поговорит. — Сейчас мне нужно! — почти прокричал тот. И даже ударил себя кулаком в грудь. Как будто там что-то болело. — Что тут у вас происходит? — выбежал из алтаря отец Евгений. Он был одет, в руках чемоданчик. — Молодой человек, в чем дело? — строго посмотрел на пьяного. — Что, тоже скажете домой идти? — усмехнулся парень. «Ну, началось!» — раздраженно подумал батюшка. --- У него в тот день у самого все шло наперекосяк… Беременная в очередной раз матушка слегла с тяжелейшим токсикозом и не смогла отвести дочь в школу. Пришлось ему. А у него служба… Теща тоже заболела, сказала, что не придет посидеть с маленьким сыном. Потащил с собой в храм, сдал на руки сердобольным прихожанкам. Потом два отпевания и недовольные чем-то родственники, грозившие жалобами… А теперь срочное соборование в больнице. Сам владыка попросил. Какой-то его дальний умирающий родственник. Отец Евгений уже давно должен был туда выехать. И матушка позвонила, плохо совсем. Нужно в больницу… А когда? И этот пьяница еще… --- Эх, сколько таких повидал уже отец Евгений… Сколько скорбел о них… Живут, как хотят. Ни о каком Боге не думают. Тем более — о вечности. Здесь и сейчас! Успеть бы, урвать бы… А однажды выпьют, пробьет их пьяная слеза, торкнет что-то внутри... Увидят купола и давай стучать в ворота: «Поп! Открывай! Душа просит!» И хорошо, если постучит и уйдет. А иногда целый скандал на всю улицу. Сатисфакции своих неожиданных религиозных потребностей требуют: «Три часа ночи? А мне какое дело! Мне Бог сейчас нужен!» Если батюшка на месте, то часами ему про жизнь, да про «жену-мегеру старую»… Да про пассию помоложе… Могут еще денег отвалить с пьяных глаз. Отцу Евгению один так раскошелился. На следующее утро проспался и пришел грoши обратно требовать: «Как не стыдно! Человек не в себе был, а вы воспользовались! Рады свой опиум для народа бедным людям втюхивать». Ну а если батюшка вразумлять начнет, мол, приходи завтра или позвони, ты же никакой, то, опять же, хорошо, если послушает. Может и с кулаками. И назавтра, как правило, никто не приходит и не звонит. На трезвую голову Бог не нужен. Времени нет… --- **«Поп ты или нет!»** За секунды все это промелькнуло в голове отца Евгения. Но попытался он раздражение в себе подавить. — Ты, брат, сходи отдохни. А завтра утром я тебя буду ждать. Но мужчина уже хватал его за руку: — От меня вам всем нужно сегодня! А мне завтра?! — Молодой человек, мне от вас ничего не нужно! А вам стыдно должно быть в таком виде в храм приходить! Завтра я вас буду ждать… Как проспитесь! — Да поп ты или нет?! Но батюшка быстро вышел из храма. Он очень спешил, да… Шепнул только на ухо сторожу, чтобы успокоил и вывел дебошира. В машину запрыгнул и помчался на порученное владыкой соборование. --- Потом ехал и корил себя. «Поп ты или нет»… Быть может, там и правда что-то серьезное? «Если серьезное, то завтра придет. Обязательно придет, — утешал себя отец Евгений. — Но зачем я ему про "стыдно" сказал? Не знаю же всего. Ладно… Если что серьезное — вернется. Обязательно вернется! А если нет?.. Ну, значит, как все ТЕ. Которым Бог на трезвую голову не нужен!» Парень не вернулся… Значит — как все они… --- **«Врач вы или нет!»** Сделал тогда отец Евгений дела. Матушку в больницу отвез. Потом родила она благополучно. И забылся со временем тот парень… Как-то вечером, когда вся семья мирно ужинала да прошедший день обсуждала… А любили они с матушкой и детьми сесть так вечером и поговорить — что хорошего сделали, что не очень, и за что им Господа сегодня благодарить. В общем, вели богоугодную беседу, и тут сынок их за живот схватился. — Ну что ты, милый… Неужели так болит? — спросила матушка. — Он сегодня весь день на живот жалуется. Может, съел чего? Ну потерпи, пройдет… Но мальчику становилось хуже. Он уже и ходить не мог. Донес его на руках отец Евгений в машину — и в больницу. А внутри холодело все: «Неужели все так серьезно?» — Потерпи, сынок… Сейчас-сейчас… Все будет хорошо! Господи, не оставь! Вот и больница. — Доктора! Доктора срочно! — Мужчина, что ж вы так кричите? — проворчала старенькая санитарка. — Вы нам всех больных распугаете! — Вы не видите, моему ребенку плохо! Позовите врача! — Скоро будет врач, не шумите! Пересменка у них… Сергей Иванович, домой уже? Мимо проходил молодой мужчина. — Да… Что здесь происходит? — Отец сына привез… — Вы доктор? Что с ним? — У меня смена закончилась… Сейчас другой врач будет. Сергей Иванович очень спешил. Дома ждала больная мать… — Врач вы или нет! — в отчаянии схватил его отец Евгений за руку. Доктор внимательно посмотрел на батюшку. На стонущего мальчика… — Зовите медсестер, в смотровую его. Я сейчас… — Так домой же вы… — возразила санитарка. — В смотровую, я сказал! И пошел переодеваться. --- **«Батюшка, вы помните?»** Слава Богу, вовремя оказался рядом тот доктор. У мальчика был перитонит. А больница маленькая, персонала немного. Другие заняты. Уйди тогда Сергей Иванович, неизвестно, чем все это обернулось бы. Но осмотрел, диагностировал, лекарства начали давать, к операции готовить. В общем, все закончилось хорошо. А отец Евгений не знал, как и благодарить этого человека. И лицо его казалось ему смутно знакомым… Где он мог его видеть? Так и не вспомнил. Спросил как-то, тот только плечами пожал. — Батюшка, а доктор-то… Вы помните? — подошла к нему через несколько дней Лидия Ивановна, та его прихожанка старенькая. Она ходила вместе с матушкой навещать мальчика. Очень она его любила, нянчилась много, когда маленьким был, внуком считала. Своих-то не было. — Что помню, Лидия Ивановна? — Это же он тогда приходил пьяным… Лидия Ивановна всегда помнила всех. — Когда? Отец Евгений спросил просто, чтобы что-то сказать. Он все вспомнил. И обожгла душу горячей волной безжалостная память. «Завтра приходи!» «От меня вам всем нужно сегодня, сейчас, а мне завтра? Поп ты или нет!» «Мне от вас ничего не нужно!» «Врач вы или нет?!» --- Отец Евгений пришел домой глубокой ночью. Слава Богу, службы утром не было. Матушку предупредил по телефону, что задержится. Но она все равно волновалась. Сидела на кухне, ждала. В окно выглядывала. Еще больше заволновалась, когда подъехало такси и из него вышел батюшка. — Что произошло? — Давай чайку попьем, а? До утра просидели они на кухне. Матушка слушала. А отец Евгений рассказывал историю про маленького мальчика Сережу, который в детстве делал уколы плюшевым мишкам и зайцам, а все машинки у него были скорой помощью. И мечтал, что вырастет, станет доктором и вылечит всех-всех людей на свете от всех болезней. И брата своего Петьку тоже вылечит. А то он в последнее время лежит в больнице. И мама с ним постоянно. Дома почти не бывает. И плачет бабушка. И шепчется с отцом про какой-то рак. А ему, Сереже, ничего не говорят. Но он все видит. Обязательно вылечит! И будут они с Петькой, как раньше, играть и смеяться. В реке у деда в деревне купаться, в сарае в сене прятаться и слушать, как ищут их всей округой. И драпать потом от дедова ремня. Не успел! Петька умер. Но Сережа вырос и все равно поступил в медицинский институт. Уехал в столицу и поступил. Там в первый раз примерил белый халат и почувствовал себя супергероем. Который спасет всех детей. Всех таких Петек! Обязательно спасет! Он же детский хирург! Вернулся в родной город к матери. Отец умер, и она осталась одна. Предлагали Сергею хорошее место в столице, но он отказался. И устроился сюда, в маленькую провинциальную больницу. Детей лечил, спасал, как и мечтал. Работу свою очень любил. Хотя и понял давно уже, что врачи — не боги и не супергерои в белых халатах. Но все у него было хорошо. А потом прямо на операционном столе умер у него мальчик шести лет. Нет, Сергей сделал все, что мог. И все было правильно. Но спасти ребенка было уже невозможно. Слишком поздно привезли его в больницу. Это была первая его «врачебная» смерть. До сих пор каждую минуту помнит он лицо матери: — Доктор, как там? Все хорошо? Почему вы молчите? А он молчал. И не знал, как сказать, что сына ее больше нет. Смотрел на нее, сжав зубы и еле сдерживая слезы. И ее нечеловеческий крик: — Это вы… Это вы виноваты! И чувство вины… Бесконечное, липкое. Мог ли спасти? Все ли сделал? Следующую операцию Сергей провести не смог. Боялся. Хорошо, что было кем заменить. А потом запил. Пил и видел, как наяву, того мертвого мальчика. И слышал крик несчастной матери. Когда стало совсем невыносимо, пошел в храм, к Богу. Впервые в жизни. Завтра он не пришел. Не обиделся, нет. Сергей не был обидчивым. Просто замолчала душа, не услышавшая нужного слова. Но и стыдно было ему, конечно, что пьяным завалился. Он и на работу не пошел. Слава Богу, начальство отнеслось с пониманием. Потом домой к нему пришли коллеги, поддержали, долго говорили. Убеждали не увольняться. Он и об этом думал. Убедили… Сергей вернулся к работе. Сначала — с трудом. Потом все пошло своим чередом. Но мальчика того не забывал ни на минуту. И мать его… --- Отца Евгения узнал сразу. Странно даже. Тогда был он пьян. А сейчас батюшка без облачения. Спешил домой после смены к больной матери. Мог бы и пройти. Но опять в памяти возник тот мальчик… И взгляд матери… Теперь уже в глазах отца Евгения. Батюшка его очень благодарил потом. И все спрашивал: «Не виделись ли раньше?» Но зачем? Пусть будет, как есть. И вот Лидия Ивановна… А потом приехал и сам отец Евгений. — Я в глаза ему смотреть не мог, — говорил батюшка матушке своей. — А он только смущенно улыбался: «Ну что вы… Я сам виноват, пьяным пришел». — Он врач! Настоящий врач! Человек! А я кто? — тихо говорил батюшка тогда на кухне матушке своей. — Одни тело лечат, другие душу. А я мимо души прошел. Спешил, бежал… — Ну ты же правда не мог, — утешала его жена. — Знаешь, настоящий священник тот, у кого всегда есть хотя бы капля тепла для человека. Не можешь сейчас — обними, объясни. По-человечески объясни. Чтобы согреть, иногда нужны секунды. Тогда он завтра обязательно придет. А я? «Мне от вас ничего не нужно!» А вот как в жизни бывает! Господь вразумил! А еще вспоминал слова своего старенького духовника из Лавры, которые тот когда-то ему сказал: «Сначала полюби, образ Божий в человеке увидь, а потом говори! Слышишь, сынок! Полюби! Пьяного, грязного, злого… Тогда сердце тебе правильные слова подскажет. Мы же, священники, иногда что-то скажем — и пошли своей дорогой. Дела, требы. А боль и горе человека не видим. Прошли мимо этой боли и забыли. И пропал человек. Окаменела душа. А ведь он к нам как ко Христу пришел. Всегда помни об этом! Не дай Бог мимо горя пройти… Не дай Бог!» --- …Дружат они уже много лет. Настоящий врач и настоящий священник. Сергей потом еще видел смерть своих пациентов. Переживал, конечно, сильно. Не так, как в первый раз… Но после каждого такого случая оставалась на сердце кровавая метка. Но он очень старается. Лечит тела, а через них души. И отец Евгений очень старается. Но как все люди, совершает ошибки. После которых тоже остаются кровавые метки на сердце: — Чтобы не забыл, не повторил, опять мимо не прошел, — говорит он. — Бог же нам, священникам, души доверил. Об этом даже думать страшно… Господи, прости Ты меня. Одна надежда — на милость Его! Очень он хороший батюшка! Я знаю!

30 рублей и 30 копеек

30 рублей и 30 копеек

Маленькая Таня вошла в свою спальню, вытащила из потаенного места в шкафу банку из-под варенья, открутила крышку и высыпала на кровать монетки, которые ей удалось скопить за долгое время. Она тщательно пересчитала их раз, потом другой и затем третий. Сумма была та же. Ошибки быть не могло. Аккуратно положив монеты обратно, она накрепко закрутила банку и, незаметно выбежав из дома, побежала в центральную аптеку их небольшого городка, что была в шести кварталах от дома. Пробежав по мокрому снегу, Таня, разрумянившись, вошла в помещение, наполненное запахом лекарств, подошла к прилавку и увидела аптекаря, который стоял в стороне и беседовал с каким-то мужчиной. Она терпеливо ждала, когда он обратит на неё внимание, но безуспешно — аптекарь был очень увлечён своей беседой с другим посетителем. Простояв довольно долго, Таня провела сапожком по линолеуму, делая скрипящий звук и стараясь привлечь к себе внимание. Но это не помогло. Тогда она прочистила горло, изобразив самый страшный звук, который могла, но и это не помогло. Сняв с себя варежки, которые остались висеть на резинке, продетой под искусственной шубкой, она вытащила из-за пазухи банку с мелочью, открутила крышку и высыпала монетки на стеклянный прилавок. И это сработало. Недовольный аптекарь обернулся на шум и спросил несколько раздражённым тоном: — И что тебе надо? И продолжил, не дожидаясь ответа: — Я разговариваю со своим братом из Москвы, которого уже не видел сто лет! — А я хочу поговорить о своем брате, – сказала Таня с такими же раздражёнными нотками. – Он очень, очень больной, и я хочу купить чудо! — Что, что? – спросил её аптекарь. — Его зовут Андрюша. У него что-то плохое растёт в голове, и мама сказала, что только чудо спасёт его. Скажите, сколько стоит чудо? — Мы здесь чудесами не торгуем, девочка. Извини, но я не могу тебе помочь, – сказал аптекарь, чуть смягчив голос. — Послушайте, у меня есть деньги заплатить за это. И если этого не будет достаточно, я найду ещё. Скажите только, сколько это стоит! Брат аптекаря, солидный, хорошо одетый мужчина, наклонился и спросил маленькую девочку: — Что за чудо нужно твоему брату? — Я не знаю, – ответила Таня. – Мама говорит, что он очень больной и только чудо может помочь. Нужна операция, а у папы нет денег. Я подумала, что, может, хватит моих. — Сколько же у тебя денег? – спросил мужчина. — Тридцать рублей и тридцать копеек! – ответила Таня, заметно возвысив голос. – Это всё, что у меня есть, но если надо — я достану ещё. — Что за чудесное совпадение! – улыбнулся мужчина. – Тридцать рублей и тридцать копеек — это точная цена за чудо для маленьких братиков. Он сложил её мелочь в одну руку, а другой — взял её за варежку и сказал: — Отведи меня, где ты живёшь. Я хочу увидеть твоего брата и познакомиться с твоими родителями. Мы посмотрим, если у меня есть чудо, которое тебе нужно. Хорошо одетый мужчина оказался известным нейрохирургом Фёдоровым из столичной клиники. Он сделал Таниному брату бесплатную операцию, и прошло совсем немного времени, когда Андрюша снова оказался дома совершенно здоровым. Счастливые мать и отец сидели и говорили о том удивительном стечении обстоятельств, которые привели их к такой радости. — Этот хирург — был настоящее чудо! — шептала мама. — Я даже не могу себе представить, сколько бы это могло стоить. Таня улыбалась. Она точно знала, сколько стоит это чудо… тридцать рублей и тридцать копеек… плюс вера маленькой сестрёнки.

Как св.  Пантелеймон здоровье восстановил

Как св. Пантелеймон здоровье восстановил

В 1891 году, в начале декабря, когда я с иконами обходил дома своих прихожан деревни Скачкова, отправляя молебны святителю Николаю и другие службы, по желанию каждого, я немало был удивлён следующей просьбой одного крестьянина — Игнатия Мокеева, когда пришли в его дом: — Батюшка, — со слезами он обратился ко мне, — отслужите три молебна с коленопреклонением святому угоднику Божию, великомученику Пантелеимону! Окончив в его доме службу, я спросил его о причине такого, с его стороны, усердия к святому великомученику Пантелеимону — и вот что он мне поведал: — Полтора месяца тому назад, — начал Мокеев свой рассказ, — я очень тяжело заболел, и чем дальше, тем болезнь моя делалась опаснее, и мне с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Жена моя, по началу моей болезни, ухаживала за мною, по-видимому, охотно, а потом, должно быть, моя болезнь стала ей надоедать — она начала роптать и ворчать на меня, и предложила мне ехать в больницу. С горькою обидою отклонил я предложение своей жены и стал с усердием молиться святому угоднику Божию Пантелеимону, образ которого находится у меня в божничке (этот образок мне прислали с Афона за незначительное туда пожертвование). Наконец, когда мне уже совсем стало худо — это три дня тому назад — и я не мог уже ни ходить, ни сидеть, ни даже встать, и дыхание сделалось затруднительным, жена стала уговаривать меня послать за доктором (фельдшером), и я ответил ей, что не нужно мне никаких докторов. И при этом, указывая на икону святого Пантелеимона, сказал: — Вот мой доктор. Если этот врач не поможет мне, то никакой доктор не вылечит. После этого я попросил подать себе образок святого Пантелеимона и, положив его себе на грудь, усердно, со слезами, стал молиться угоднику. Наконец, я задремал — и вижу, как будто наяву: сижу я на лавке в своей избе и смотрю в окно. Вижу — по улице быстро приближается экипаж, запряжённый тройкой лошадей. Экипаж остановился прямо напротив моего дома. В экипаже сидело три человека: два старика, по виду монахи, и один молодой, очень похожий на изображение святого Пантелеимона. Этот последний быстро вышел из экипажа, пришёл ко мне в дом и, сев со мною рядом на лавке, потрепал меня по плечу и сказал: — Ну вот и я, твой доктор: ты меня с нетерпением ждал, вот я и поспешил к тебе прибыть. Этим видение и кончилось. Очнувшись, я чувствовал неизъяснимое блаженство и радость, а болезни у меня как будто и не существовало, так что на следующий день я уже стал работать. — Батюшка, — закончил свой рассказ Мокеев, — будьте добры, сделайте известным мой рассказ обществу, через напечатание его в каких-либо ведомостях, так как я крепко верю и убеждён, что получил чудесное исцеление единственно по святым молитвам угодника Божия Пантелеимона.

Показано 64-72 из 79 рассказов (страница 8 из 9)