Видео-рассказы

Духовные истории и свидетельства, которые вдохновляют и поучают

Ванечка

Ванечка

Эта история перевернет вас с ног на голову. Прихожу в храм. Девять утра, то время, когда зажигаются первые лампады и свечи, храм готовится принять людей. Перекрестившись, прикладываюсь к иконе. Поворачиваюсь и вижу, как из глубины храма ко мне идет женщина. Съежившаяся, с искаженным лицом. Сразу видно, у нее какое-то горе или боль. Ее опережает сторож: «Батюшка, женщина ждет вас с восьми утра. А пришла еще раньше, сидела у закрытых дверей храма». Женщина подходит ко мне, начинает плакать. Но слез у нее уже нет, выплакала все. Она как-то цепляется за меня, потому что стоять ей трудно. – Что случилось?.. Я беру ее за плечи, заглядываю в глаза. И вот какую поистине страшную историю она мне рассказывает. Вчера вечером пришли с прогулки с трехлетним сыном, Ванечкой. Она разула в прихожей сына и сама разувалась. А Ванечка – на кухню. А там у подоконника – стул, так что залезть на подоконник легко. На окне – москитная сетка. Малыш залез и облокотился на сетку. И вместе с ней… вывалился в окно. Пятый этаж, внизу асфальт. Она ничего и не поняла, только услышала крик и стук. Такой стук, который не дай Бог кому-то из нас услышать… И все, больше ни звука. Шагнула на кухню и задохнулась: пустое окно и нет ребенка. Ванечка еще дышал, но был без сознания. Конечно, скорая, реанимация… Врачи никаких шансов не дают. «Если верующая, – говорят, – молитесь». И она ночью – в храм. Он закрыт. Стояла и плакала под дверью, а как открыли, бросилась искать отца Константина. «Если верующая!..» Конечно, верующая! Два с половиной года назад этого малыша крестили у нас в соборе. Крестил я. И перед Крещением взял слово с родителей и крестных, что будут ребенка приносить и приводить в храм и причащать. «Батюшка, мы же так и не выбрались за это время!.. – плачет мама, цепляясь за меня. – То одно, то другое. Все откладывали. И вот, самое-то ужасное, что вы, батюшка, приснились мне за несколько дней до этого. Раньше не снились. Я не думала про вас, чтоб вы снились. А тут приснились. В облачении. Стоите и смотрите так строго. И я во сне думаю: зачем батюшка так смотрит? А потом понимаю, что это оттого, что Ванечку не причащаем. И тут же решаю: все, утром пойдем в храм». Проснулись, в храм не пошли. Решили пойти завтра, но… как это обычно бывает, проспали. А потом выветрился сон, мало ли что, в самом деле, приснится, не ломать же привычный уклад жизни. «Как-нибудь сходим…» Так и не сходили. – Миленький батюшка, помогите... Не знаю как, помогите!.. Мне было отчаянно жалко ребенка, родителей, но ведь я не знал планов Бога… – Мы можем молиться, чтобы Господь спас малыша, если на то будет Его воля, – говорил я маме. – Мы не можем требовать: обязательно исцели, вылечи… – Да, да, давайте, умоляю, давайте молиться! – В таком случае, отпустите меня на службу, – сказал я мягко, потому что женщина так вцепилась в мою куртку – я как вошел в храм, так и был в уличной одежде, – что оторвать ее руки было невозможно. – Да, да, конечно… Она отпустила меня, как было очевидно, с неохотой. Так тяжело в одиночку переносить это, так хочется ухватиться за кого-то и держаться… Я подвел женщину к огромной иконе Пресвятой Богородицы «Всецарица» – в богато украшенном окладе, с десятком разноцветных лампад, возле придела св. муч. Иоанна Воина. – Стойте здесь и молитесь. – Я не умею… – Как умеете. Просите своими словами Богородицу помочь вашему малышу. Я скоро выйду на исповедь. Подойдите ко мне и исповедуйтесь. Попросите у Бога прощения за все свои грехи. Когда начнется служба, отойдите от иконы и встаньте вот здесь. Слушайте службу, все, что диакон говорит, что поется, и молитесь. Потом причащайтесь. – Надо как-то к этому готовиться, я не знаю, как… – В этот раз я благословляю причаститься так. Господь хочет вас, как дочь Свою, поддержать и напитать силой, поддержкой. Будьте благодарны за это. Я прошел в алтарь и сообщил грустную новость присутствующим. Диакон стал вписывать в свой синодик имя «тяжкоболящего младенца Иоанна». «Отдельную ектенью произнесу», – пробасил он. Чтецы и пономари также отнеслись с самым неподдельным участием… Мы приступили к службе. Конечно, помянули малыша на проскомидии – я вынул с особой молитвой о болящем, частицу из просфоры. Положил ее на дискос возле Агнца. Потом – исповедь и Божественная литургия. Мне хотелось, чтобы не только клир, но и народ Божий – члены Церкви, молились об этой ситуации, поэтому с просьбой помолиться о беде я обратился к прихожанам. Мама младенца Иоанна всю службу стояла, как свечечка, было видно, что искренне молится. Потом она подошла к Причастию, а после службы вдруг, смотрю, исчезла. Однако, когда я заканчивал проповедь, опять появилась в храме. Подошла. Ее лицо было светлым. «Батюшка, простите, я выходила из храма, потому что позвонили из больницы. Сказали, что Ванечка пришел в себя. Сделали повторные снимки и сказали, что все не так страшно, как врачам казалось ночью. Жить будет…» Потом мы еще молились о младенце Иоанне, и эта женщина каждый день приходила в храм: я так посоветовал. Через, кажется, неделю или чуть больше она принесла к Причастию сына, которого выписали из больницы. Никаких разрывов внутренних органов, никаких переломов, только два ребрышка треснули. Сейчас ходят в храм. Стараются каждую неделю. Ванечка оказался симпатичным и смышленым светловолосым мальчиком, причащаться очень любит. А наши пономари, зная о его истории, наливают ему двойную порцию запивки. Священник Константин Пархоменко

Почти покойник

Почти покойник

Все произошло в 2000 году в семинарском храме города Саратова. В то время я работала там уборщицей, и была свидетелем некоторых событий, которые произошли с одним человеком. Он появился во второй половине дня, на улице было уже прохладно, лето кончалось, начиналась осень и многие ходили в кофтах и даже курточках. Этот мужчина пришел в одной футболке, сел на лавке в притворе и стал ждать службу, до службы было еще много времени, он сидел тихо, и немного напрягал тем, что его никто раньше не видел. Вид у него был немного странный не только своей одеждой не по погоде, но и что-то в нем было такое - сродни безумию, но вел мужчина себя вполне нормально и его никто не трогал. Пришел священник и началась подготовка к службе, в храме 2 придела - в центральном главный предел, где служили, а в соседнем маленьком пределе проводили исповедь, и раннюю службу в Воскресенье. День в который незнакомец появился была суббота, исповедь как обычно проходила в маленьком пределе, народу было немного и поэтому было свободно. Молодой человек оживился и увидев, священника, который пришел исповедовать также пошел на исповедь. Он исповедовался так громко и эмоционально, что не мог не обратить на себя внимание окружающих, как он сам сказал, эта исповедь была первой в его жизни. Говорил мужчина достаточно громко, и все ненароком услышали то, что он уже 3 дня ночует в парке на скамейке, что завтра ему исполняется 25 лет и что у него украли документы и деньги. Он приехал в Саратов на сделку. По тем временам сделка на очень большие деньги, если не ошибаюсь - миллионы какие-то. В общем документы на сделку и его личные деньги - все было украдено… Сотовых тогда еще не было, но парню как-то удалось сообщить матери в Санкт-Петербург о том, что его ограбили. Ко всему вышеизложенному парню приходилось скрываться и прятаться. Его босс - преступник, и парень сам видел, как он легко убивает людей и за меньшее. Вот почему он и пришел на исповедь – как бы перед смертью... И кричал - именно кричал, плакал и говорил, что не хочет умирать! - "Мне завтра 25 лет, я не хочу умирать" - говорил он. Его было очень жалко, парень был молодой, от него пахло пивом, видимо все эти 3 дня это все что он ел. Было заметно, что мужчина был голодный. Молодой человек днем прятался по храмам, а ночью в парке - он очень замерз в своей майке... В общем вид его был жалок, особенно от того, что мы все узнали после его исповеди. Потом была служба. Парень продолжал сидеть на скамейке какой-то потерянный, и как бы - "не готовый" умирать. Вот бывает человек встретится с опасностью и не боится умереть, а он трясся как осиновый лист, вся жизнь в один миг перевернулась и он встал полный сил и здоровья, молодой парень перед бездной...и выхода нет! Его убьют, его уже ищут, завтра приезжает мать на вокзал он пойдет ее встретить, они уже это знают и его убьют там! Или где-то еще... Служба закончилась, все стали расходиться. Я как уборщица, после службы должна помыть полы, подсвечники и т.п. На это уходит чуть больше часа. Все это время он сидит и ждет с ужасом в глазах. После службы я дала бедняге хлеба. В общем то, что было в корзине в подаяниях. Каким же он был благодарным и радостным...! Ведь ничего парнишка не ел 3 дня. Но он не мог есть, не мог глотать, страх парализовал все его существо Я села рядом и рассказала ему историю, которую как раз недавно читала или слышала, уже не помню: «В нашем храме есть одна очень старая икона с Афона. Она висела как раз в том маленьком приделе рядом со свечным ящиком. История этой иконы такова, что турки напали на монастырь (кажется, на Афоне) - за то, что монахи не соблюдали обетов или не усердны были, в общем отступили от Бога. Господь попустил туркам одержать победу. Эта икона была изображена на стене храма, и настоятель монастыря в слезах молился за братию и монастырь, прося Господа помиловать их... И тогда икона ожила! Богородица заступилась за монахов по вере и молитве настоятеля, ведь он был настоящим монахом и соблюдал все обеты и прочее как должно! Богородица заступилась за монастырь - турки его не одолели, а маленький Христос- младенец , ручкой стал заграждать ей уста, но Божия матерь взяла своей рукой руку младенца и отвела ее от своих уст и вымолила монастырь. Монахи были помилованы и монастырь турки не взяли». Я ему это все рассказываю, а он видимо никогда не ходил в храм, до всех этих событий и вообще был далек от всего этого. Я ему говорю - вы сейчас в таком состоянии, что вам может помочь только Богородица. Ведь молитва матери со дна моря достанет, надо только молиться от всей души, как можешь попросить ее помочь тебе, спасти тебя! А сама думаю: «Ему одна дорога в монастырь, где еще ему можно укрыться от банды и не умереть...» Этот человек упал на колени перед иконой, стал плакать и так молился, как никто и никогда раньше. Он стоял минут 20 на коленях и просил Богородицу как живую, плакал и готовился к смерти. В то же время семинаристы выполняли некую работу в храме: продавали свечи, алтарничали, сторожили и т.п. В общем наш несчастный начал упрашивать настоятеля оставить его в храме переночевать, но так-как в храме 2 алтаря, а между ними комната охранника, никто не мог его оставить. Настоятель отказал ему, но семинаристы решили помочь и один из них повез его в монастырь, мы остались молиться, чтобы их н убили по дороге. Через пару часов они вернулись вдвоем. В монастыре не было настоятеля, а без него никто не мог решить оставить его у себя или нет. Вот они и повернули назад. Тот семинарист, который был сторожем, на свой страх и риск оставил его у себя. Мы все думали, что тот парень перед смертью хотя бы причастится утром, а потом поедет маму встречать на вокзал. С этим все и разошлись по домам. Конечно, за него молились все, кто был в курсе этой ситуации: кто-то читал акафисты, кто-то другое, но все надеялись на лучшее. Утром я пришла в храм к 7 на службу, и с удивлением узнала что его уже нет, он ушел на вокзал! За ночь произошло чудо, которое трудно вообще как-то осознать, особенно если ты не был в такой ситуации сам. Тот семинарист, который оставил у себя нашего бедолагу, ночью отправился в парк. Он нашел дворника, с которым они обошли все урны в парке, а в одной из урн они нашли все документы нашего страдальца! Все, кроме денег, которые были украдены. Представьте себе! Городской парк - он не большой, но людный. Парня обокрали 3 дня. И за эти 3 дня урны никто не убрал, но убирали их обычно каждый день! В общем тот парень был просто счастлив. До этого он был живой мертвец, а тут появилась надежда. Ему 25 исполнялось в Воскресенье, приезжала мама, он нашел все документы и договор, он полетел счастливый на вокзал встречать мать... Дальше неизвестно ничего. Но мне хочется верить, что этот человек изменил свою жизнь, понял, что ему дан второй шанс и нельзя работать с такими людьми, которые легко убивают других из пистолета. Хотелось бы, конечно, узнать, что с ним было дальше. Но, к сожалению, этого нам не известно. На все воля Божия!

Вы можете забрать Катюшу.

Вы можете забрать Катюшу.

-Катюш, а ты бы сходила в магазин за хлебушком? – поплывший взгляд сорокапятилетней дамы, уже не мог сфокусироваться на худеньком силуэте семилетней девчушки, которая жадно сглотнула при упоминании хлеба. -Kонечно, мамочка… Девочка послушно ждала денег, за которые продавщица местного круглосуточного магазинчика, тетя Люда, охая и ахая, продавала Кате буханку хлеба, а иногда совала в голодный кулачок молочную шоколадку или горсть конфет. -Вот же горе – то дитенку. Tакая лапуля у этих пьянчуг растет, - причитала вслед Людмила, прихлебывая растворимый кофе. Катя, стараясь не вдыхать умопомрачительный запах свежей хрустящей корочки, со всех ног неслась домой. Если она себя хорошо вела, то мама всегда отрывала ей корочку, а поверх хлеба укладывались две-три жирные шпротины, с которых капало сладкое масло, пропитывая мякиш. Девочка ела не спеша, понемногу откусывая и тщательно прожевывая свое нехитрое лакомство. Судя по количеству бутылок, родители ждали сегодня гостей, поэтому другого ужина уже не предвиделось. Самое главное теперь, незаметно улизнуть из дома, и не попадаться никому на глаза, иначе могло и влететь. В прошлый раз отец так сильно влепил ей затрещину, что потом два дня болела голова, а из носа периодически кровило. Катя вышла из подъезда. У неё еще была четверть кусочка и целая рыбка. На улице было тихо, не смотря на тёплую весеннюю погоду. Людей было мало, где-то играла веселая музыка, а в кармане у девочки ждали своего часа две шоколадные конфеты. Было так хорошо. Сегодня не холодно бродить по улицам, а если что, можно и к тёте Люде заглянуть, она непременно угостит кофе со сливками и сахаром. И Катя шла, не спеша разглядывая вечерние окна, мечтая о том, чтобы у неё появилась подруга. Уж тогда-то Катя совсем будет счастлива. Ей будет с кем поделиться своими мечтами, мыслями, а иногда и просто молча побродить, когда домой нельзя. Но жалобный писк, раздававшийся из кустов, что росли у мусорных баков, остановил девочку. Она осторожно заглянула в ворох старого вонючего тряпья. В рваной коробке из-под обуви сидел маленький полосатый котенок, и тихо мяукал. Катюша протянула руку, и он понюхал её. Вкусный запах шпрот раззадорил малыша, и он стал жадно облизывать пальцы. От щекотливого язычка девочка захихикала. - Ты что, голодный наверно? А смотри, что у меня есть! – Катя торжественно положила целую рыбку перед носом котенка, затолкав остатки хлеба себе в рот. -Вот, держи. Кушай. Будущий хищник с аппетитом набросился на угощение. Он забавно урчал, глотая целыми кусками, и шипел, когда Катя пыталась гладить его. - Тише, не торопись. Надо понемножку, а то живот разболится, уж я то уже такое проходила, - она улыбнулась новому другу. -А хочешь, я возьму тебя к себе жить? Буду звать тебя Полосатиком и всегда-всегда делиться едой, - Катюша подняла легкого, как пух, малыша, и бережно положила за пазуху. Желтые, как майский мед , фонари освещали тротуар, по которому шла маленькая девочка и оживленно щебетала с мурчащей мордочкой, выглядывающей из-за ворота куртки. *** Дома было спокойно. На кухне остались только пустые бутылки, грязные тарелки и полная пепельница. Bажно гудел котел, беспечно тикали часы. Катя опустилась на стул, а котенка посадила на стол. Животное боязливо обнюхало пустой стакан. -Фу! Полосатик, не надо! Это очень нехорошая гадость. Вдруг ты тоже захочешь каждый день пить её, тогда мы не сможем уже быть друзьями! – она схватила малыша и прижала к лицу, не желая отпускать. Котик в ответ лишь приятно заурчал, упершись мягкими лапками ей в нос, будто успокаивал: « Не волнуйся, мы вместе!» В эту ночь Катя спала очень сладко. Ей снилось что-то очень хорошее, со вкусом бананового мороженного и пирожков с вишней. Полосатик уютно устроился под боком, напевая девочке свои кошачьи колыбельные. Но наутро, отец, увидел котенка, и стал дико орать, чтобы этой « твари» больше здесь не было. Mать курила очередную сигарету, прикладывая мокрое полотенце к голове. Хриплым больным голосом она попросила дочь унести кота « от греха подальше». Девочка, глотая горькие слезы обиды, сидела у подъезда с Полосатиком в руках. Она не знала, куда его можно отнести, а оставлять на мусорке такого чудесного друга ей совершенно не хотелось. Pыдая, она побрела в магазин, к тёте Люде. Там, сбивчиво рассказав, что и как, Катюша умоляла приютить Полосатика, обещая навещать его ежедневно, кормить и воспитывать. Не смогли сердобольные женщины отказать ребенку, оставили котенка жить в подсобке магазина. Полосатику выделили старую линялую кофту и обрезанное пластиковое ведерко из-под майонеза. Всю весну и лето Катя бегала к своему Полосатику, отламывая от купленной буханки «кусочек», за что дома была не один раз бита. Но разве это важно, когда у тебя есть настоящий друг? Девочка часами беседовала с котом, рассказывая обо всем, что с ней происходило. Полосатик устраивался на худых коленках и сладко мурчал, щуря свои лиловые глаза. Тётя Люда, выгребая остатки обеда ему в миску, однажды присмотрелась и всплеснула руками: - Батюшки, таких котов я ещё не видала! Глаза-то у него как ненастоящие. А ну глянь, Оль, - и обе продавщицы с восхищением рассматривали бездонные глаза, в которых было море тепла и понимания, а он только хитро мурлыкал - сытый и довольный. К осени Полосатик превратился в настоящего красавца. Большой пушистый котяра со сказочными глазами. Не раз его пытались увезти покупатели, но он даже близко ни к кому не подходил, дожидаясь свою маленькую хозяйку. Однажды Кати не было несколько дней. Она не приходила за хлебом и не навещала Полосатика. Тётя Люда начала беспокоиться – уж не заболела ли. Но Катюша пришла. На её бледных скулах, уже желтели синяки. На нижней губе была некрасивая коричневая корка. На удивленные взгляды продавщиц, она коротко бросила: - Упала. Но за магазином, уткнувшись опухшим от слез личиком в мягкий пушистый бок, девочка что-то долго рассказывала своему другу. Она так и уснула, обнимая большого внимательного кота. Тетя Люда аккуратно подняла малышку и переложила на старенький диван в подсобке, укрыв Катю потрепанным одеялом. Потом, она позвонила Николаичу – местному участковому, но тот лишь повздыхал, говоря, что доказать побои будет сложно. Да и связываться с этими алкашами он не хотел. Женщина расплакалась. Ей было до боли жалко эту маленькую девчушку, которой она не могла ничем помочь. Своих детей у неё не было и Люда не раз думала о том, что хотела бы себе такую доченьку. Полосатик нервно наматывал круги вокруг дивана, заботливо обнюхивая Катино лицо, а потом и вовсе пропал. Всю ночь девочка проспала в магазине, за ней даже никто не пришел. Утром, когда она проснулась, тётя Люда накормила её бутербродами со сладким чаем и велела с тётей Олей присмотреть за магазином, пока она сходит « по важным делам». Катя с радостью согласилась, а женщина, полная решимости, отправилась к её родителям. Но уже у подъезда дорогу ей загородил Николаич. - Цыц, куда тебя несет? У нас тут убийство, так что лучше туда не соваться. Ты лучше скажи, малявку Анохиных ночью не видала? -Катю? А кого убили? – Людмила взволнованно пробежалась глазами по окнам многоэтажного дома. -Да вот ее родителейд иубилии. Вот ищем её, мож забрали девку – то. -Н..нет, она у меня в подсобке спала, с ней все в порядке. А кто убил? - Да кто знает. Люд, может, оставишь малявку на пару дней у себя? Пока родных поищем, ну чтоб в приют не оформлять. А то только бумажки доделаем, так обязательно бабка какая-нибудь нарисуется. -Да, конечно, без проблем, - сердце тёти Люды учащенно забилось от радости. Ей было абсолютно не жалко Катиных родителей. Она счастливая понеслась обратно в магазин. Пошушукавшись со своей напарницей, они решили пока девочке ничего не говорить о смерти, просто сказали, что Катина мама разрешила ей погостить у тёти Люды немножко. Катюша очень обрадовалась, спрашивая, научат ли её пользоваться кассой. С того дня Полосатик больше не появлялся. Его долго и настойчиво звала девочка, обходя ближайшие мусорки, но кот не приходил. Еда в его миске так и оставалась не тронутой. Тётя Люда заботилась о Кате, страшась момента, когда её отнимут. Однажды, она решилась идти в местную опеку и подать документы на удочерение. Но ей отказывали, говоря, что она не подходит по многим пунктам –одинокая, незамужняя, работающая ночами. Женщина сжималась от своей социальной неполноценности и отступала, чтобы через время попробовать ещё. Так прошло два месяца. Катя привыкла к Людмиле, научилась готовить яичницу, читать по слогам и наводить порядок, чтобы порадовать уставшую с работы женщину. Когда выпал первый снег, а было это 3 ноября, Кате исполнилось 7 лет. Она задула яркие парафиновые свечи на магазинном медовике и громко сказала, повернувшись к Люде: -Хочу, чтобы мы с тобой всегда - всегда жили вместе, и чтобы ты стала моей мамой! – она обняла растрогавшуюся женщину. - Я тоже только об этом и мечтаю, Катюшенька, - прошептала Людмила. В дверь постучали. Сегодня гостей не ждали, поэтому, когда на пороге возник представительный молодой человек, Людмила была очень удивлена. - Здравствуйте, я представитель отдела опеки и попечительства города Москвы. Ко мне попали ваши прошения и документы, вот я и приехал, чтобы, так сказать, познакомиться лично, - он протянул руку. -Проходите, мы просто никого не ждали, - женщина пригласила гостя в кухню. - А хотите чаю? Тётя Люда, знаете какой вкусный купила? Со вкусом тропических фруктов. Вы такого точно никогда не пробовали, - Катя поставила перед мужчиной кружку. -Угощай. А это твой торт? – он улыбнулся. -Угу! Мне уже 7 лет. В следующем году я в школу пойду, - она важно закивала. -В школу – это хорошее дело. Ну а как тебе тут живется? Рассказывай! – он отхлебнул из кружки. -Хорошо, - девочка оживилась… Они еще долго беседовали, сидя на небольшой кухне, ели торт, запивая его липтоном со вкусом тропических фруктов. Маленькая девочка и вежливый молодой человек в дорогом костюме. Людмила слушала их, подперев щёку кулаком, ей было так уютно и спокойно. -Что ж, к сожалению, мне пора, - мужчина встал. Он выудил из своего портфеля плотную папку. -Вот, Людмила Алексеевна, с этими документами пройдете завтра в районный суд, обратитесь к секретарю и напишите заявление. Не волнуйтесь, вам все расскажут. Рассмотрение дела в суде –простая формальность. И вы сможете забрать Катюшу. - Забрать? – Людмила растерялась. Она не могла найти ни одного подходящего слова для этого доброго человека. А девочка радостно обняла его, зажмурилась и повторяла: -Спасибо! Спасибо! Спасибо! -Спасибо, - сдавленно, стараясь удержать горячие слезы радости, прошептала Людмила. - Берегите её, - обернулся к Людмиле мужчина. Она от удивления застыла – на неё смотрели бездонные лиловые глаза, в которых было море тепла и понимания. Автор истории:Алина Сысоева

Виктор, значит — победитель.

Виктор, значит — победитель.

Вы когда-нибудь видели отпевание совершаемое архиереем? Нет? А я видел. И не только я, но и весь наш город стал свидетелем этого. А случилось это потому, что у нас произошло событие, которое сотрясло не только наш небольшой городок, но и всю область. Началось все с того, что мне позвонил мой друг, прихожанин с нашего храма: — Привет! Ты слышал новость? — Какую?, — поинтересовался я. — Какого-то парня убили. — Убили, — спрашиваю, — и кого же? — Не знаю, но говорят, сожгли даже. — Что за беспредел?! — удивился я. — Не говори. Сам владыка будет отпевать. — Владыка? Это что, его сын или друг? — Слушай, я пока не в теме. Прошла информация, что в среду в 14.00 часов в храме владыка будет его отпевать. Приходи. Я там буду. — Постараюсь, — говорю я. Давай с Богом. Убийство в наше тревожное время ни для кого не новость. Но было непонятно, почему сам владыка будет возглавлять погребение. Наверно, это его знакомый, подумал я. Такое тоже часто случается. Но все оказалось немного по-другому. В среду я смог на несколько часов отпроситься с работы и поехал к нашему собору. Уже подъезжая к нему, я обратил внимание на неестественно большое скопление автомобилей и народа. Полицейские патрули стояли за оградой храма и о чем-то разговаривали. Тут же было несколько автобусов, один из которых оказался экскурсионным. Не обошлось и без телевидения — неподалеку примостился фургончик новостей пятого канала. Нищие стояли в две шеренги и образовали собой что-то вроде языческого очистительного огня, через который нужно было пройти, если желаешь попасть в храм. Я пробился сквозь плотную массу людей и приблизился к центру события. Погребение уже шло полным ходом. Архидиакон зычно, но сдержанно возглашал ектении и кадил. Владыка стоял перед гробом, над которым возвышалась большая фотография молодого парня. У него было приятное улыбающееся лицо и русые волосы. Я его раньше не видел, но его лицо производило хорошее впечатление. Рядом с фото стоял аналой, на котором лежала икона и Евангелие. Меня удивило то, что икона была наполовину обгоревшая, лучше сказать, наполовину сгоревшая. На аналое лежало то, что от нее осталось. Но все равно можно было понять, что это икона Воскресения Христова. Евангелие тоже было черным от сажи. — Еще молимся о упокоении души новопреставленного раба Божия Виктора, — басом возглашал архидиакон, — и о еже проститися ему всякому прегрешению вольному и невольному. Хор запел ектению. Архиерею сослужило около десятка священников. Все были облачены в красный цвет. Телевидение периодически снимало происходящее. Ближе всех ко гробу стояли люди в черном. Одна женщина постоянно плакала и ее поддерживали под руки мужчина и женщина. Я сообразил, что это, наверно, была его мать. Рядом со мной стояли две бабушки и тихо перешептывались: — Господи, какой молодой! — сказала одна. — Да, — ответила вторая, — какая потеря! — Говорят, он мученик. — Да ты что! Вот так милость Божия! Я обратил внимание на то, что гроб был закрытым, хотя положено держать его открытым, чтобы родственники могли совершить последнее целование. — Привет! Ко мне тихонько подошел мой приятель, который вчера звонил мне. Я молча поздоровался с ним. — Я узнал что случилось, — прошептал он мне на ухо. — Этого парня в воскресение после службы замучили сатанисты. Говорят, он защищал от осквернения иконы. Я задумался. Вот так новость — человек в наше время пострадал за иконы! Давненько я такого не слышал. Очень напоминает седьмой век. В наше время это редкость. Чаще все ограничивается незаметным для постороннего глаза исполнением заповедей, посещением храма, исповедью и причастием. — Со святыми упокой, — запел хор, а с ним и весь народ затянул всем известный кондак. Женщина в черном заплакала еще громче и упала на гроб. Она обняла его и сквозь рыдания что-то говорила. Можно было разобрать лишь обрывки ее фраз: «Почему ты?», «почему сейчас?», спрашивала она кого-то. Отпевание подошло к концу. Со словами «Трисвятого» гроб перенесли на городское кладбище. Владыка произнес отпуст и обратился к народу со словом назидания. «Все мы читали и знаем о подвигах древних мучеников, — начал свою речь владыка. — Это особая категория святых. В древности их почитание начиналось практически сразу после их славной мученической кончины. Своим примером они свидетельствовали перед всеми, что действительно являются учениками и последователями Подвигоположника Христа, сказавшего, Кто хочет идти за Мной, возьми крест свой и следуй за Мной. Но мирская суета часто затмевает от нас эти истины. Тогда Господь воздвигает новых свидетелей, чтобы напомнить всему миру, что путь христианского исповедничества есть всегда, во все времена. И сегодня мы с вами тому свидетели. Этот молодой христианин Виктор, совсем недавно пришедший в храм, показал всем нам, какой сильной может быть христианская вера. В воскресение после Божественной литургии по пути домой, он заметил, что группа молодых людей собирается что-то сжечь в лесной зоне. Почему-то он решил подойти к ним и увидел, что для костра приготовлены старинные иконы и Священные книги. Тогда, несмотря на то, что он был один, а их было четверо, он вступился за христианские святыни. Силы были неравны и безбожники одолели его, а затем сожгли вместе с иконами. Но победив его плоть, они не смогли одолеть его дух, который устремился к Богу, укрепившему его на этот подвиг. Наш уважаемый староста Федор Николаевич, был последним человеком, который разговаривал с Виктором». Владыка сделал пригласительный жест рукой и вперед вышел наш староста. Он был одет в строгий темный костюм, а в руках держал букет цветов. — Да, дорогие мои, — начал Федор Николаевич, — всего несколько дней назад я разговаривал с этим молодым человеком. В воскресение после службы, он подошел ко мне в притворе и спросил — Что значит умереть за Евангелие? За книгу что ли? Я подумал и ответил ему, что тут, наверно, имеется в виду вообще за слово Божие, за заповеди. А он улыбнулся и говорит мне — А-а-а, а то я подумал было, что за книгу надо умирать. И примерно через час времени, он действительно, в буквальном смысле умер за святые книги и иконы. Вот это Евангелие с иконой, которые лежат на аналое, были зажаты в его руках. Он прижал их к себе и не выпустил пока силы не оставили его. И я верю, что он обрел благодать у Бога. Я верю, что у Бога ничего не бывает случайно. И наша встреча была не случайна. Посему я буду молиться о его душе всю свою жизнь, пока буду пребывать на этой грешной земле. С этими словами староста положил цветы на крышку гроба. — Да, Федор Николаевич, — продолжил владыка, — мы присоединяемся к вашим словам и тоже верим, что такой подвиг не останется забытым у Бога. И эта икона с Евангелием навсегда пребудут в этом храме, как свидетельство подвига молодого христианина Виктора. После этого владыка выразил свои глубокие соболезнования родителям Виктора и говорил им о том, что смерть их сына не простая. Она сильно отличается от обычной смерти. Это христианское свидетельство о Боге. И они должны гордиться, что родили и воспитали такого сына. Теперь — он гордость всего нашего города. Чуть позже узкому кругу прихожан, основному, так сказать, костяку нашего прихода, владыка скажет, что у следствия есть видеозапись того события. Оказывается был свидетель, который издалека снял все на видео. В тот день в лесополосе гулял мужчина и записывал на камеру красоты природы. Это видео попало в полицию. Владыка попросил у следователя для себя копию записи. Они были знакомыми и следователь дал владыке запись, но только с условием, что она останется у него и не пойдет по рукам, так как следствие еще продолжается. Через несколько дней тем же узким кругом мы смотрели эту запись у одного из нас на квартире. Для всех это видео было не из легких. Запись начиналась с того момента, когда Виктор подходил к группе молодых людей, которые кидали на землю иконы и книги. Они были одеты во все черное и явно были «под градусом». Лица некоторых из них вполне можно было разглядеть. Весь их внешний вид говорил о их принадлежности к какой-то сатанинской секте. На груди у них на крупных цепочках висели пентаграммы. У одного из них знак перевернутой звезды красным цветом был изображен на всю спину на черной кожаной куртке. Было видно, что между ними завязался разговор, который продолжался около минуты. Сам разговор слышен не был, но не трудно догадаться о чем он был. После этого Виктор набросился на одного из них и сбил его с ног. Остальные, конечно, не остались к этому равнодушны и бросились на помощь. Завязалась драка, которая быстро перешла в простое избиение одного четырьмя пьяными сатанистами. Они долго били его ногами, пока он лежал на земле. После этого они ходили и о чем-то разговаривали. Изредка их издевательский смех доносился до видеокамеры. Затем они положили Виктора на кучу из икон и Библий и один из них стал поливать все растворителем. Потом была зажжена охотничья спичка и брошена в кучу. — Да что здесь происходит?! Оператор нецензурно выругался глядя на происходящее. Он явно не ожидал такого поворота событий. «Что за бред!?» Он, наверно, прижался еще ближе к земле, чтобы не быть замеченным, отчего картинка пропала. Когда через несколько секунд он поднял камеру, четверки уже не было, а горел большой костер. Камера задергалась, так как оператор бросился бежать к костру. Он не выключил запись и снимал до конца. Все было объято пламенем и никто уже не кричал. — Помогите, кто-нибудь! На помощь! Да что же это! Мужчина с камерой кричал что было сил. Через какое-то время он выключил запись. После того, как запись остановилась, мы сидели молча и никто ничего не мог сказать. Каждый что-то анализировал внутри себя и пытался понять. Я снова и снова мысленно прокручивал запись, беспрестанно спрашивая себя — почему то, почему это? Мне было непонятно откуда такая смелость и решительность действий и почему он атаковал первым? Под сильным впечатлением ответов тогда не было. Владыка просил не передавать матери Виктора эту запись, пока она не отойдет от первоначального горя. Позднее стало известно, что один из сатанистов принес раскаяние и перешел в христианство, осознав содеянное. Он просил не разглашать его личность, боясь мести со стороны христиан, а также скрываясь от своих. Пресса и телевидение долго муссировали происшедшее, предлагая свои теории и версии. Кто-то называл поступок Виктора героическим и сравнивал его с Евгением Родионовым, кто-то безумным, кто-то считал, что он был под дозой, так как только в таком, как они считали, неадекватном состоянии можно забыть про естественный страх. Но мы знаем истину и она гораздо выше всех этих невежественных и низменных размышлений либеральных охотников за сенсациями. Теперь спустя какое-то время я многое понял и могу себе объяснить. Неизвестно, что подтолкнуло Виктора на этот поступок, откуда нашел силы в одиночку выступить против зла. Но он, без сомнения, явил знаковое событие в истории нашего города, а, может быть, и в новейшей истории Церкви. Это веха, свидетельствующая о величине и силе христианского духа и веры. Это действие Божие — проявление Его силы в нашей немощи. Это чудо, способное расположить к себе враждебный христианству мир, явить действие Божия Промысла о мире в целом и каждом человеке в отдельности.

Печать церкви.

Печать церкви.

Был Великий пост. На улице пахло весной, звенела капель, птицы щебетали на все лады будто бы в предчувствии Светлого Дня. Бабушка, а почему бы тебе не поисповедаться, не причаститься? Несмотря на «келейные» молитвы, которые моя любимая бабушка каждый вечер возносила горячим шепотом перед иконой преподобного Серафима, в храме, сколько я ее помнила, бабуля бывала один раз в году — на Пасху — только для того, чтобы освятить крашеные яйца и куличи собственного изготовления. В кулинарном искусстве она была непревзойденная мастерица: пышные и легкие куличи тонко благоухали чем-то неземным и таяли во рту. — Да кому исповедоваться — батюшки-то все мне во внуки годятся… — уклончиво ответила старушка. — Ну, хочешь — найдем тебе пожилого батюшку, — предложила я. — Видеть попов не могу… — вдруг с горечью ответила моя любимая и обычно сдержанная бабушка. Категоричный тон разговора не оставлял шансов на успех: похоже, я коснулась какой-то застарелой и глубокой раны, которая болела и о которой бабушка говорить не хотела. Я решила не продолжать. Через некоторое время мне с друзьями-журналистами довелось паломничать в древний Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, где еще принимал старец Иоанн (Крестьянкин). Нашу группу радушно встретил тогдашний наместник обители — архимандрит Тихон (Секретарев), сообщив, однако, что отец Иоанн болен, поэтому встреча со старцем, увы, не состоится. Пока мужчины обсуждали дальнейшую программу паломничества и беседовали «о высоком» с отцом-наместником, женщины и дети «на галерке» пили чай с монастырским варень В это время в приемную наместника заглянул старый худенький монах в простенькой, видавшей виды рясе без «опознавательных знаков». Из-под черной шапочки-скуфейки выбивались в разные стороны его седенькие волосы и выглядывали чудные глаза — ясные и лучистые, полные доброго света и одновременно — легкой иронии, затаенных «смешинок», которые вот-вот вырвутся наружу. Он незаметно обвел всю компанию взором-рентгеном и подошел к нашей «галерке». — А ты, деточка, значит, журналист? — подсаживаясь ко мне, завел разговор старенький монах. — Да, дедушка, — ответила я, не придумав лучшего обращения к монаху — столь простой и непритязательный был у него вид. «Дедушка» без запинки выдал несколько цитат из Священного Писания о пророках и лжепророках, напоминавших, по его мнению, иных известных журналистов. При этом от монаха веяло такой радостью и теплом, что я немедленно вспомнила о родном мне человеке. — Дедушка, -— сказала я — у меня бабушка есть, такая же, как и Вы… — Да ну… — Только в церковь не ходит, не хочет ни исповедоваться, ни причащаться, говорит: попов видеть не могу… «Дедушка» весело и заразительно рассмеялся, ничуть не смутившись... — А ты спроси свою бабушку, — сказал он, пряча улыбку в растрепанную бороду, — она дом продавала? — Продавала, дедушка, — ответила я, вспомнив, что бабуля, и правда, недавно продала дом в деревне, и теперь сидела, как она выражалась, «в скворечнике» — кооперативной квартире многоэтажного дома. — Справку она в сельсовете получала? — Получала. — Так вот, пусть представит себе: приходит она в сельсовет за справкой, чтобы дом продать, а там никого нет, один сторож, да и тот напился. Взял этот пьяный сторож печать, да на справку-то и поставил. Печать действительна? — Да, действительна… — Так и скажи ей: печать действительна. Вот и в Церкви: печать-то действительна! — Помолитесь о моей бабушке, рабе Божией Параскеве, — выдала я первую разумную фразу за все время нашего разговора. — Хорошо, помолюсь, — согласился монах, извлекая из кармана потертый помянничек. — Дедушка, а как Вас зовут? — Монах Нафанаил, по хозяйству я тут, казначей… Так я узнала, что беседовала с одним из Псково-Печерских старцев — архимандритом Нафанаилом (Поспеловым), казначеем обители, ее уставщиком, молитвенником и аскетом, «самым вредным монахом», крепко и скурпулезно державшим в своих руках финансы монастыря более полувека, о подвигах которого написал в «Несвятых святых» владыка Тихон (Шевкунов). …По возвращении домой я в деталях передала слова отца Нафанаила своей бабушке, которая, надо сказать, терпеть не могла морализаторства и весьма ценила добрую шутку. Выслушав наставление отца Нафанаила, бабушка тоже как-то тихо и радостно посмеялась… и впервые за много лет согласилась пойти в храм. Несколько лет после этого она будет регулярно исповедоваться, причащаться и собороваться. Ее кончина окажется тихой и мирной, по-настоящему христианской. Вспоминая тот случай, я думаю: начни отец Нафанаил оправдывать и возвышать пастырей (может, и справедливо), на которых бабуля «смотреть не могла» — ее сердце только бы утвердилось в своей холодной правоте. А вот смиренное слово старца, его сочувствие и молитва, а также непоколебимая вера в «печать Церкви», призванной отпускать наши грехи, исцелили застарелую рану, тайну которой бабушка унесла с собой. Впрочем, эта тайна уже не имеет никакого значения…

Дочь.

Дочь.

Мама умерла, когда Насте только исполнилось десять лет. Настя с мамой жили вдвоем, отца она не знала. Мама говорила, что папа погиб еще тогда, когда Настя не родилась. Настя очень любила маму, она никогда не ругалась. Только когда была расстроена из за шалостей Насти становилась немного хмурой. Но этого было достаточно для Насти, чтобы она поняла свою неправоту. Мама умерла как -то неожиданно. Вроде бы она не болела, только в последнее время уставала быстро и все чаще вечерами ложилась на диван. А раньше вечера они проводили вдвоем, за чтением книг, или просмотром мультиков. А теперь мамы нет. Сначала, когда маму увезли в больницу, Настю к себе забрала соседка. Других родных, кроме мамы, у Насти не было. Затем, после похорон, Настю забрали в детский дом. Здесь она пробыла месяц, и вот теперь за ней приехал папа! *** Павел жил со своей женой Марией и воспитывал пятилетнего сына. Он никогда не вспоминал свою юность, а особенно то время, когда встречался с детдомовской девушкой Натальей. Наталья влюбилась в Павла с первого взгляда, а для Павла она была, просто, время провести. Однако это не помешало Павлу перевести отношения в более близкие. Повстречавшись с девушкой чуть более двух месяцев, он без всякого сожаления оборвал с ней всякие связи. Первоначально Наталья пыталась разобраться, что случилось и почему Павел ее бросил. Но после резкого ответа, кому она нужна сирота безродная, побаловались и хватит, Наталья отступила. Сказать о том, что ждет ребенка она не смогла. Через месяц она уехала из села. Никто не мог сказать куда. Не смотря на то, что Павел так грубо обошелся с Натальей, все же он не был отморозком. И чувство вины настигло его достаточно быстро. Но когда он решил попросить прощения у Натальи, та уже уехала. Этот грех он старательно прятал в своей душе, от того и не любил вспоминать юность. И вот сегодня он получил письмо от подруги Натальи из которого и узнал, что Наталья умерла и у нее осталась дочь. Павел сначала скомкал письмо и выбросил его в мусор, но старое чувство вины, так старательно спрятанное в глубине души, сейчас встало во весь свой рост и не оставляло Павла ни на минуту. Достав письмо из мусорного ведра он его разгладил и снова прочел. Вечером он все рассказал Марии. *** Мария, жена Павла была женщиной с очень добрым сердцем. Павел, несмотря на то, что был немного грубоват, рядом с ней превращался в заботливого и внимательного мужа. Рядом с ней было просто невозможно оставаться грубым, таким теплом светились ее глаза. Весть о том, что у Павла есть дочь застигла ее врасплох. Ведь Павел никогда не рассказывал о своей юности. -Нечего рассказывать,- отвечал он каждый раз, как только разговор заходил о прошлом Павла. Проворочившись всю ночь, утром она подошла к Павлу с фразой: -Мы должны ее забрать. -Кого?- не понял Павел. -Твою дочь. Она должна быть рядом с тобой. Однажды ты ее уже бросил, теперь должен исправить свою ошибку. -Я ее не бросал,- разозлился Павел, - я не знал, что она есть. -Это ничего не меняет. Настя должна быть с нами. Так Настя попала в семью Павла. *** К своей новой семье Настя отнеслась с огромным недоверием. За месяц пребывания в детдоме она видела многих ребят, таких же как она, одиноких. Среди них были такие, которых брали в семьи, но через некоторое время возвращали. И она твердо для себя решила, что ей никакая другая семья не нужна. Если это не мама, то никто другой. И когда ей сказали, что за ней приехал ее папа, она категорически отказывалась к нему выходить. Только после длительных и терпеливых уговоров воспитателя детского дома она вышла к отцу. Это был высокий молодой мужчина. Он смотрел на нее с такой же осторожностью, как и она на него. -Ну, что, Настя, здравствуй, я твой папа, - как то неловко и по детски робко сказал Павел. -Здравствуйте,-тихо ответила Настя. -Пойдем домой?- спросил Павел. -У меня нет дома, -ответила Настя. Павел подошел к Насте и хотел взять ее за руку, но Настя ее отдернула. Тогда он взял пакет с ее вещами и сказал:- Я жду тебя в машине. Через два часа они были дома. *** Вот уже полгода Настя жила в семье с отцом. Мария всячески старалась приблизится к Насте, но та никак не хотела никого к себе пускать. Не смотря на замкнутость Насти, Мария искренне полюбила ее. Она выделила для Насти отдельную комнату, купила ей новую одежду, компьютер для учебы, но Настя оставалась все так же холодна ко всем. Брат по отцу Семка, тоже тянулся к Насте, но и его она не хотела подпускать. Она считала не справедливым, что у него есть и мама и папа, а у нее нет никого. Отца признавать она не хотела. Павел сдался первым. -Я не знаю, чего она хочет,- говорил с раздражением Павел. -Что ей еще надо, все для нее, хочешь Настя комнату, на тебе комнату, хочешь платье, на тебе Настя платье, компьютер нужен, купили. Что еще то? -Не кричи,- успокаивала его Мария. Ты на себя то посмотри, сколько раз ты с ней разговаривал? Может обнял ты ее хоть раз или по голове погладил? -Да, как ее погладить-то, если она как волчонок огрызается. Только и слышу, не трогайте меня дядя Паша, даже отцом не называет. -Ну, значит повода у нее нет верить тебе. Предательство трудно простить. -Да, что ж я теперь, всю жизнь у нее буду прощения просить?- взорвался Павел. -В чем я виноват, что не знал, что она родилась? -Нет, не в этом ты виноват, а в том, что мать ее обманул. Поматросил и бросил. Не любил ее, зачем было в постель укладывать? -Маш, давай не будем. Мы все не без греха. И не делай из меня монстра. -Нет, Паша, ты не монстр, но ты слепой. Вот и покупки ей делаешь, а того не понимаешь, что ей не платья нужны, а любовь. Твоя любовь Паша. А ты себе честно признайся, ты ее любишь? Нет, не любишь. А она ведь ребенок и чувствует, что от нее просто откупаются. Тряпками свой грех замаливают. -Слушай, Маш, что ты от меня хочешь? -Хочу я Паша, что бы ты Настю полюбил, она твоя дочь, слышишь твоя. А ты на меня ее сбросил и отстранился. Я для нее чужая, а ты родной. Так почему же ты себя хуже чужого ведешь? Настя весь этот разговор слышала, но не могла поверить, что Маша говорит правду. Если родной отец ее не любит, как может полюбить мачеха. **** Прошло еще два месяца. Все попытки Маши стать ближе к Насти не увенчались успехом. Маше казалось, что вот уже и она готова сдаться. Сегодня она сидела в гостях у своей мамы и плакала от бессилия. -Ты понимаешь мама, я уже и так и эдак, Настенька, доченька, а она только смотрит на меня глазенками своими, как зверек затравленный. Я ее хочу обнять, а она сжимается, словно я ее ударить хочу. Ну, что мне делать? -Потерпи доченька. Это же дитя. Она ведь не куклу потеряла, она мать потеряла, дом потеряла. Ей любовь нужна, ласка и забота. Ты вот цветочек из одного горшка в другой пересадишь, он и то болеет сколько пока приживется, а это ребенок. Что ж ты ждешь от нее, что она раз и полюбит тебя, твой дом? Дай время доченька. Она отогреется, обязательно. -Мама, как с тобой хорошо. Ты все так правильно говоришь. Маша обошла стол, подошла к матери и обняла ее. **** Настя была в школе. Мария убиралась дома. Протирая пыль со стола у Насти в комнате, она подняла книгу, та выскользнула из рук и упала на пол. Из книжки выпала фотография. Это была фотография молодой женщины. Мария сразу поняла, что это Наталья, мама Насти. Они были очень похожи. Те же, немного с грустинкой глаза, вьющиеся волосы. -Какая же ты была красивая, - проговорила вслух Мария. Фотография была сильно потрепана. Видно было, что Настя часто держит ее в руках, по заломам на фото было ясно, что фото Настя нередко носит с собой. Фотография была совсем небольшой, такие раньше делали в фотостудии. И тут у Марии возникла идея. Она взяла телефон и сделала с фотографии копию, а затем положила фото снова на место и продолжила уборку. *** Сегодня у Насти был день рождения. Ей исполнилось 11 лет. Она шла со школы в невеселом настроении. Она вспоминала, что в прошлый день рождения мама испекла торт, он был самым вкусным из всех, что она пробовала. На минуту у нее возникла мысль:- А что мне подарит дядя Паша? И тут же, словно испугавшись своих мыслей стала их гнать от себя. -Да что он подарит то? Он даже и не знает о моем дне рождения. Да и никто не знает. Они же мне чужие и я им чужая. Настя боялась сама себе признаться, что уже полюбила папу и Марию. И Семка ей был симпатичен. Ей и вправду было уже тепло в этой семье, но она очень боялась, что ошибается и все вокруг притворяются. И как только она признается, что полюбила их, они тут же покажут свое истинное лицо. Поэтому она оставалась внешне холодной к своим родным. Настю со школы встретила Мария и Семка. Он почему то не пошел сегодня в садик, а у Марии был выходной. Настя разделась и прошла в кухню. Следом за ней зашли Мария и Семка. -С днем рождения Настя, -сказала Мария. -С днем рождения, - повторит Семка и протянул ей открытку сделанную своими руками. На ней корявыми детскими буквами было написано: "Настя, с днем рождения! Твой брат Семен!" Настя взяла открытку, подняла глаза на Марию, ей было очень приятно, а Семка вдруг подошел к ней и обнял. Настя от неожиданности растерялась. Мария смотрела на Настю с улыбкой. -У меня тоже для тебя есть подарок, вернее от нас с папой. Пойдем со мной. Мария взяла за руку Настю и повела ее в комнату. Настя зашла к себе в комнату и остановилась как вкопанная. Со стены на нее смотрел портрет мамы. Фотография была увеличена в несколько раз. Все трещины и заломы были отреставрированы. Фотография была вставлена в красивую рамку. Мама была такая красивая! Настя не могла оторвать глаз от этого портрета. Постояв немного она повернулась и нерешительно подошла к Марии и вдруг обняла ее, а затем сказала: -Спасибо тебе, мама!

💝 Помогите шестерёнкам проекта крутиться!

Ваша финансовая поддержка — масло для технической части (серверы, хостинг, домены).
Без смазки даже самый лучший механизм заклинит 🔧

Предсмертное желание.

Предсмертное желание.

В январе 1943 года одна ленинградка, Зинаида Епифановна Карякина, слегла. Соседка по квартире зашла к неи? в комнату, поглядела на нее и сказала: — А ведь ты умираешь, Зинаида Епифановна. — Умираю, - согласилась Карякина. - и знаешь, Аннушка, чего мне хочется, так хочется - предсмертное желание, наверное, последнее: сахарного песочку мне хочется. Даже смешно, так ужасно хочется. Соседка постояла над Зинаидои? Епифановнои?, подумала. Вышла и вернулась через пять минут с маленьким стаканчиком сахарного песку. — На, Зинаида Епифановна, - сказала она. - Раз твое такое желание перед смертью - нельзя тебе отказать. Это когда нам по шестьсот граммов давали, так я сберегла. На, скушаи?. Зинаида Епифановна только глазами поблагодарила соседку и медленно, с наслаждением стала есть. Съела, закрыла глаза, сказала: «Вот и полегче на душе», и уснула. Проснулась утром и… встала. Верно, еле-еле, но ходила. А на другои? день вечером вдруг раздался в дверь стук. — Кто там? - спросила Карякина. — Свои, - сказал за дверью чужои? голос. - Свои, открои?те. Она открыла. Перед неи? стоял совсем незнакомыи? летчик с пакетом в руках. — Возьмите, - сказал он и сунул пакет еи? в руки.- Вот, возьмите, пожалуи?ста. — Да что это? От кого? Вам кого надо, товарищ? Лицо у летчика было страшное, и говорил он с трудом. — Ну, что тут объяснять… Ну, приехал к родным, к семье, привез вот, а их уже нет никого… Они уже… они умерли! Я стучался тут в доме в разные квартиры - не отпирает никто, пусто там. Что ли, - наверное, тоже…как мои… Вот вы открыли. Возьмите. Мне не надо, я обратно на фронт. В пакете была мука, хлеб, банка консервов. Огромное богатство свалилось в руки Зинаиды Епифановны. На неделю хватит однои?, на целую неделю!.. Но подумала она: съесть это однои? - нехорошо. Жалко, конечно, муки, но нехорошо есть однои?, грех. Вот именно грех - по-новому, как-то впервые прозвучало для нее это почти забытое слово. И позвала она Анну Федоровну, и мальчика из другои? комнаты, сироту, и еще одну старушку, ютившуюся в тои? же квартире, и устроили они целыи? пир - суп, лепешки и хлеб. Всем хватило, на один раз, правда, но порядочно на каждого. И так бодро себя все после этого ужина почувствовали. — А ведь я не умру, - сказала Зинаида Епифановна. - Зря твой песок съела, уж ты извини, Анна Федоровна. — Ну и живи! Живи! - сказала соседка. - Чего ты... извиняешься! Может, это мой песок тебя на ноги-то и поставил. Полезный он, сладкий. И выжили и Зинаида Епифановна, и Анна Федоровна, и мальчик. Всю зиму делились— и все выжили. Автор: Ольга Берггольц

Отчитка бесноватой девушки

Отчитка бесноватой девушки

Однажды в церковь приехала греческая семья: отец, мать и дочь, которая была одержима демоном. Она рвала на себе одежду, убегала в лес, где ее приходилось разыскивать так, как охотники выслеживают зверя. Иногда с ней случались припадки: она кричала, царапала себе лицо, била себя кулаками по голове, рвала волосы, как будто невидимый огонь жег ее внутренности. Они просили меня отчитать их дочь. Мне не приходилось до этого читать молитвы об изгнании демонов. Я по своей неопытности согласился. Еще до этого случая митрополит, тогда архимандрит, Зиновий сказал мне: «Будь осторожен с отчиткой; некоторые молодые священники брались за это непосильное для них дело, но и себе повредили, и другим не помогли». Я спросил: «Как мне быть, отказывать в таких просьбах?». Владыка Зиновий ответил: «Соглашайся только в самых крайних случаях, и то лучше отслужи молебен с акафистом, а затем прочитай канон на изгнание бесов, а не заклинательные молитвы». Видно, владыка знал мою немощь и под моей внешней горячностью видел самонадеянность и гордыню. В церкви никого не было, кроме несчастной девушки и ее родителей. Казалось, девушка не видела и не слышала нас; она не говорила ни слова. Я поставил аналой с крестом и Евангелием на середину храма, вынес Требник и стал искать молитвы «о обуреваемых злыми духами». И вдруг девушка, которая сидела молча, как окаменевшая, стала проявлять беспокойство: она с испугом озиралась по сторонам, словно не понимая, куда попала. А когда я нашел нужное в Требнике место и приготовился читать, молча вскочила со скамейки и бросилась к двери. Родители с трудом удержали ее. Тогда меня поразило, как это девушка могла заранее почувствовать, какие именно молитвы я буду читать. Родители подвели ее к аналою, держа за руки. Мать что-то ласково шептала ей на ухо, гладила по голове и лицу. Я начал чтение, и вдруг из уст девушки вырвался какой-то злобный, нечеловеческий и даже не звериный крик. В нем звучала боль, ненависть и безысходная тоска. Я обернулся и увидел ее глаза: это были глаза не человека — демон смотрел через них. Я помню, как в детстве гулял по винограднику с матерью, и вдруг недалеко от нас что-то зашевелилось в траве; это была змея: она подняла голову, вытянула туловище вверх, как будто готовясь к броску. Нас отделяла глубокая канава с водой, которой поливали сад. Змея не переползла бы через эту канаву, но какой-то страх перед этим гадом, как перед непримиримым врагом, заполз в мое сердце. Мать схватила меня за руку и быстро повела прочь. Теперь, видя глаза этой бесноватой, я ощутил ужас демонического мира. Демон, беспощадный враг и убийца, в котором одно только чувство — ненависть, наполняющая его,- смотрел на меня. Перед этой жгучей злобой взгляд змеи, готовящейся к прыжку, чтобы вонзить свои ядовитые зубы в жертву, показался бы взглядом ребенка. В глазах, которые смотрели на меня, открывалась адская бездна, где нет света. Это была смерть. Не простая смерть, как переход из этого мира в другое бытие, а вечная смерть, где нет ни пощады, ни перемены, ни конца, ни уничтожения, ни забвения; это была как бы душа самой смерти, в сравнении с которой состояние трупа в могиле, разъедаемого червями, кажется тихим сном. Казалось, что ад, выплеснувшийся из-под земли, застыл в этих диких глазах. Взглянув в них, я почувствовал то, что знал умом: у сатаны не может быть раскаяния, у него нет по¬щады. Мне стало понятно и другое: мучения, которые причиняют люди друг другу, пытки, которым подвергали в застенках невинных, бессмыс-ленное уничтожение народов, ужасы гонений на христианство, кровожадность тиранов — все это присутствие страшной адской силы на земле. За спиной этих обезумевших некроманов и садистов, как тень, стояли демонические существа и диктовали им свою волю. Я верил в учение Церкви об аде и рае, но считал образы рая и ада, описанные у святых отцов и в житиях святых, только сложной символикой, имеющей ассоциативное сходство с реалиями этого мира, а образы ада — вообще некими абстракциями, определенным условным языком. Но отчитка юной гречанки показала мне, что эти образы ближе к буквальной реальности, чем мне казалось раньше. К концу отчитки изо рта девушки пошел смрад. Это был смрад не гнили, не человеческого тела — это был смрад, в котором все более явственно ощущался запах серы. Здесь самовнушение не могло иметь места: какой-то гадкий запах гари сменился запахом жженой серы. Наконец девушка почувствовала изнеможение, она как бы размякла на руках родителей, и они опустили ее на пол .Эти люди приехали на отчитку еще раз. Девушка уже говорила с матерью и отвечала на вопросы, она даже пыталась рассказать мне что-то из своей жизни, но мало понимала по-русски и смущенно улыбалась. Когда я вынес книгу для отчитки, испуг опять появился на ее лице. Она жалобно посмотрела на нас, как будто просила не мучить ее, а затем снова порывалась бежать из церкви. После этого у меня начались страшные искушения, притом неожиданные, странные, к которым я не был подготовлен. Митрополит Зиновий, у которого я исповедовался, запретил мне заниматься отчиткой, по крайней мере, несколько лет. Затем у меня стал болеть и темнеть палец на ноге, как при начавшейся гангрене. Владыка сказал, что будет молиться о моем здравии, но если это гангрена, то лучше сразу сделать ампутацию. Гангрены не оказалось, но палец был наполнен гноем. Известный врач Турманидзе, который меня лечил, сказал: «Хорошо, что ты не попал в руки других хирургов, а то бы они сразу отрезали палец, не разобравшись, в чем дело». Но мне пришлось полежать в постели несколько недель. Вскоре после этого меня перевели на другой приход. Еще хочу добавить, что после второй отчитки я сказал родителям этой девушки, чтобы они принесли покаяние в своих грехах, и отец рассказал о том, в чем чувствовал себя виновным: он зачал свою дочь в Великий пост, притом в состоянии опьянения. Еще он рассказал, что его отец — дед несчастной девушки — служил в сельсовете и подписал распоряжение о закрытии церкви в их селе. Потом он взял часть камней от полуразрушенного забора закрытой и разоренной церкви и употребил для своего сарая и ограды. Соседи говорили: «Не делай этого», но он не послушался, а потом пришла болезнь: у него стали дрожать руки, так что он даже ложку не мог донести до рта, и в последние годы до смерти его кормили, как маленького ребенка. Храм не разрушили, а только за¬рыли. Я посоветовал этому человеку ухаживать за храмом, следить, чтобы в окнах были стекла, не протекала крыша, а если можно, взятые камни по¬ложить на прежнее место и с односельчанами исправить забор. Он сказал, что готов сделать больше, лишь бы дочь его стала здоровой.. Архимандрит Рафаил (Карелин).

Она ожила на третий день после смерти.

Она ожила на третий день после смерти.

Она увидела свое тело со стороны — лежащим на операционном столе. Вокруг суетились медики. К груди прижали похожий на утюг прибор. — Разряд! — крикнул профессор Псахес. Тело дернулось. Но она не почувствовала боли. Клиническая смерть — Разряд! — Сердце не реагирует! — Разряд! Еще! Еще! Врачи пытались «завести» ее сердце почти полчаса. Она увидела, как молодой ассистент положил руку на плечо профессору: — Борис Исаакович, остановитесь. Пациентка мертва. Профессор стащил с рук перчатки, снял маску. Она увидела его несчастное лицо — все в капельках пота. — Как жаль! — сказал Борис Исаакович. — Такая операция, шесть часов трудились… — Я здесь, доктор! Я живая! — закричала она. Но врачи не слышали ее голоса. Она попыталась схватить Псахеса за халат, но ткань даже не шевельнулась. Профессор ушел. А она стояла возле операционного стола и смотрела, как завороженная, на свое тело. Санитарки переложили его на каталку, накрыли простыней. Она услышала, как они говорят: — Опять морока: приезжая преставилась, с Якутии… — Родня заберет. — Да нет у нее никакой родни, только сын-малолетка. Она шла рядом с каталкой. И кричала: — Я не умерла! Я не умерла! Но никто не слышал ее слышит... Монахиня Антония вспоминает свою смерть с трепетом: — Господь милостив! Он любит всех нас, даже распоследнего грешника… Антония постоянно перебирает четки. Ее тонкие пальцы дрожат. Между большим и указательным видна старая татуировка — едва заметная буква «А». Матушка Антония перехватывает мой взгляд. Я смущаюсь, словно подсмотрел что-то запретное. — Это память о тюремном прошлом, — говорит монахиня. — Первая буква моего имени. По паспорту я Ангелина. В юности страсть какая бедовая была… — Расскажите! Матушка Антония испытующе глядит на меня. Такое ощущение, что она видит меня насквозь. Минута кажется вечностью. Вдруг замолчит, вдруг откажет? Наша встреча не была случайной. В Печоры Псковской области, где вблизи знаменитого Свято-Успенского монастыря живет 73-летняя матушка Антония, я приехал, получив весточку от знакомых верующих: «У нас чудесная монахиня есть. На том свете побывала». Матушка Антония, как оказалось, в недавнем прошлом была строительницей и настоятельницей женского монастыря в Вятских Полянах Кировской области. После третьего инфаркта по слабости здоровья была отправлена на покой. С журналистом «Жизни» согласилась встретиться только после того, как получила рекомендации от духовных лиц. Мне кажется, что она мою просьбу отсылает куда-то наверх. И получает ответ. У меня замирает дыхание. Наконец она произносит: — Расскажу. Не зная моего прошлого, не понять того, что случилось со мною после смерти. Что уж было — то было… Матушка Антония совершает крестное знамение. Еле слышно, одними губами, шепчет молитву. Чувствуется, что возвращение в прошлое требует от нее немалых душевных и физических усилий, словно пловцу, которому предстоит нырнуть в бурлящий водоворот. — Родилась я в Чистополе. Это маленький городок на Каме в Татарии. Папа, Василий Рукавишников, ушел на фронт добровольцем. Погиб на Брянщине, в партизанах. Мама, Екатерина, вновь вышла замуж — за старика, он лет на тридцать был старше ее. Я до того возненавидела его, что убежала из дома. Попала в детдом в Казани. Сказала, что сирота. В конце войны обучили меня вместе с подругами на мотористок и отправили на шахту в Свердловскую область. В первый же день мы бунт устроили — из-за приставаний. Мы малолетки, а шахтеры там ушлые. В первый же день облапали… Ну я и подбила подруг в Москву бежать, к товарищу Ворошилову. Жаловаться. Добирались на подножках вагонов, отчаянные были, смелые. Заночевали в парке Горького, в кустах, прижимаясь друг к другу… Ворошилов — Утром я, как самая маленькая, на вид мне давали лет двенадцать, пошла в разведку. Выбрала на лавочке дяденьку посолиднее. Подошла, спросила, как Ворошилова найти. Дяденька ответил, что запись на прием ведется в приемной Верховного Совета на Моховой улице. Нашли мы эту приемную. Явились туда всей гурьбой. «Куда?» — спросил нас милиционер у двери. — «К Ворошилову!» — «Зачем?» — «Это мы только ему скажем». Милиционер отвел нас в какой-то кабинет. За столом толстый начальник сидит. Глянул на нас строго: «Рассказывайте!». А я как заору: «Бежим, девчонки! Это не Ворошилов!». Такой шум мы устроили, что все сбежались. И тут вижу, как Ворошилов входит. Я его по фотографиям знала. Увел нас с собой. Велел принести бутербродов, чаю. Выслушал. И спросил: «Учиться хотите?» — «Да!» — «Скажите на кого, вам выпишут направление». Я выбрала геологический техникум в Кемеровской области… А там беда вышла — с ворьем связалась. По глупости и от голодухи. Нравилось мне, как они живут: рисково, красиво. Татуировку сделала, чтобы все видели, что я фартовая. Только погулять долго не получилось: нашу шайку поймали… В тюрьме мне не понравилось. — Когда вышла на свободу, дала клятву себе: никогда за решетку не попадать. Вышла замуж, уехала в Якутию — в поселок Нижний Куранах. Работала там в «Якутзолоте». Орден даже заслужила — Трудового Красного Знамени… Сначала все в семье ладно было, сыночка родила, Сашеньку. Потом муж пить начал. И бил из-за ревности. Потом бросил. Горевать не стала — так с ним намучилась! А тут еще болезнь навалилась. Сначала значения не придала, а потом, как уж прижало (несколько раз сознание средь бела дня теряла), к врачам пошла. Обследовали и нашли опухоль в голове. Отправили срочно в Красноярск, в клинику мединститута. Я плачу: "Спасите! У меня сынок один, еще школьник — круглым сиротой останется!». Профессор Псахес взялся прооперировать… Знала, что операция опасная, боялась страшно! Тогда и про Бога вспомнила. Прежде такой атеисткой была, богохульницей, а тут на ум молитва пришла. Вернее, стишок духовный, которому меня однажды в детстве одна женщина обучила. «Сон Богородицы» называется. Про Иисуса, все Его страдания. Почти все Евангелие в этих стихах пересказано… Повезли меня на операцию, а я дрожу и «Сон Богородицы» шепчу. Дали наркоз, сверлить череп стали… Я боли не чувствую, но все слышу — как с головой моей возятся. Долго оперировали. Потом, как сквозь сон, услышала, как меня по щекам хлопают. «Все, — говорят, — просыпайся!» Я очнулась от наркоза, дернулась, хотела встать, подняться, тут сердце и остановилось. А меня словно что-то наружу из тела вытолкнуло — из себя, будто из платья, выскользнула" …Каталку с безжизненным телом отвезли в холодную комнату без окон. Ангелина стояла рядом. Видела, как ее труп переложили на железный топчан. Как стащили с ног бахилы, которые были на ней во время операции. Как привязали клеенчатую бирку. И закрыли дверь. В комнате стало темно. Ангелина удивилась: она видела! — Справа от моего тела лежала голая женщина с наспех зашитым разрезом на животе, — вспоминает монахиня. — Я поразилась: прежде никогда не знала ее. Но почувствовала, что она мне почти родная. И что я знаю, от чего она умерла, — случился заворот кишок. Мне стало страшно в мертвецкой. Бросилась к двери — и прошла сквозь нее! Вышла на улицу — и остолбенела. Трава, солнце — все исчезло! Бегу вперед, а мне дороги нет. Как привязанная к больнице. Вернулась обратно. Врачей, больных в палатах и коридорах вижу. А они не замечают меня. Глупая мысль в голову пришла: «Я теперь человек-невидимка!». Смешно самой стало. Стала хохотать, а меня никто не слышит. Попробовала сквозь стену пройти — получилось! Вернулась в мертвецкую. Опять увидела свое тело. Обняла себя, стала тормошить, плакать. А тело не шевелится. И я зарыдала, как никогда в жизни — ни раньше, ни потом — не рыдала… Матушка Антония рассказывает: — Вдруг рядом со мной, как из воздуха, появились фигуры. Я их для себя назвала — воины. В одежде, как у святого Георгия Победоносца на иконах. Почему-то я знала, что они пришли за мной. Стала отбиваться. Кричу: «Не трогайте, фашисты!» Они властно взяли меня под руки. И внутри меня голос прозвучал: «Сейчас узнаешь, куда попадешь!» Меня закружило, во мрак окунуло. И такое нахлынуло — страсть! Боль и тоска невозможная. Я ору, ругаюсь всяко, а мне все больнее. Про эти мучения рассказать не могу — слов таких просто нет… И тут на правое ухо вроде как кто тихонечко шепчет: «Раба Божия Ангелина, перестань ругаться — тебя меньше мучить станут…» Я затихла. И за спиной словно крылья почувствовала. Полетела куда-то. Вижу: слабенький огонек впереди. Огонечек тоже летит, и я боюсь отстать от него. И чувствую, что справа от меня, как пчелка малая, тоже кто-то летит. Глянула вниз, а там множество мужчин с серыми лицами. Руки вверх тянут, и я их голоса слышу: «Помолись за нас!» А я перед тем, как умереть, неверующая была. В детстве окрестили, потом в храм не ходила. Выросла в детдоме, тогда нас всех атеистами воспитывали. Только перед операцией про Бога и вспомнила… Той «пчелки» справа не вижу, но чувствую ее. И знаю, что она не злая. Спрашиваю ее про людей: «Кто это и что это?» И голосок тот же, ласковый, отвечает: «Это тартарары. Твое место там…» Я поняла, что это и есть ад. — Вдруг я почувствовала себя как на Земле. Но все ярче, красивее, цветет, как весной. И аромат чудный, все благоухает. Меня еще поразило: одновременно на деревьях и цветы, и плоды — ведь так не бывает. Увидела стол массивный, резной, а за ним трое мужчин с одинаковыми очень красивыми лицами, как на иконе «Троица». А вокруг много-много людей. Я стою и не знаю, что делать. Подлетели ко мне те воины, которые в морг приходили, поставили меня на колени. Я наклонилась лицом до самой земли, но воины меня подняли и жестами показали, что так не надо, а нужно, чтобы плечи были прямо, а голову склонить на грудь… И разговор начался с теми, что за столом сидели. Меня поразило: они знали все обо мне, все мои мысли. И их слова словно сами возникали во мне: «Бедная душа, что же ты столько грехов набрала!» А мне было ужасно стыдно: вдруг ясно вспомнился каждый мой плохой поступок, каждая дурная мысль. Даже те, которые я давно забыла. И мне вдруг себя жалко стало. Поняла, что не так жила, но не обвиняла никого — сама свою душу сгубила. — Внезапно я поняла, как надо называть Того, Кто в середине сидит, сказала: «Господи!» Он отозвался — в душе сразу такое райское блаженство наступило. Господь Спросил: «Хочешь на Землю?» — «Да, Господи!» — «А посмотри вокруг, как здесь хорошо!» Он руки вверх воздел. Я посмотрела вокруг — и ну все как засияло, так было необычайно красиво! А внутри меня вдруг случилось то, чего я не испытывала никогда: в сердце вошли безконечная любовь, радость, счастье — все разом. И я сказала: «Прости, Господи, я недостойна!» И тут пришла мысль о сыне, и я сказала: «Господи, у меня сын есть Сашенька, он без меня пропадет! Сама сирота, от тюрьмы не убереглась. Хочу, чтобы он не пропал!» Господь отвечает: «Ты вернешься, но исправь свою жизнь!» — «Но я не знаю как!» — «Узнаешь. На твоем пути попадутся люди, они подскажут! Молись!» — «Но как?» — «Сердцем и мыслью!». Будущее — И тут мне будущее открыли: «Выйдешь вновь замуж». — «Кто же меня возьмет такую?» — «Он сам тебя найдет». — «Да не нужен мне муж, я с прежним пьяницей на всю жизнь намучилась!» — «Новый будет добрый человек, но тоже не без греха. С Севера не уезжай, пока сына в армию не проводишь. Потом встретишь его, женишь. А затем суждено тебе брата найти». — «Неужто он жив? Я с войны о Николае вестей не имею!» — «Инвалид он, на коляске ездит. Найдешь его в Татарии и сама туда с мужем переедешь. Ты брату будешь очень нужна, будешь ухаживать за ним и сама похоронишь его». — «А с сыном все хорошо будет?» — «За него не безпокойся. Он, как станет взрослым, от тебя откажется. Но ты не унывай. Помни Господа и расскажи людям о том, что видела здесь! И помни — ты обещала исправить свою жизнь!» Возвращение — Очнулась я уже в своем теле. Почувствовала, что мне очень холодно: я замерзла сильно. Взмолилась: «Мне холодно!» И голос слышу в правом ухе: «Потерпи, сейчас за тобой придут!» И точно: открывается дверь, входят две женщины с тележкой — хотели анатомировать меня везти. Подошли ко мне, а я простыню сбросила. Они — в крик и бежать! Профессор Псахес, который меня оперировал, с медиками прибегает. Говорит: «Не должно быть, что жива». Светит какой-то лампочкой в зрачок. А я все вижу, чувствую, а окоченела так, что сказать ничего не могу, только мигнула глазами. Меня привезли в палату, обложили грелками, закутали в одеяла. Когда согрелась, рассказала о том, что случилось со мной. Борис Исаакович Псахес внимательно выслушал. Сказал, что после моей смерти прошло три дня. — Еще в больнице, — рассказывает матушка Антония, — я написала о том, что со мной произошло, в журнал «Наука и религия». Не знаю, напечатали ли. Профессор Псахес назвал мой случай уникальным. Через три месяца выписали. Отчаяние — Уехала я обратно в Якутию, — рассказывает матушка Антония. — Опять в «Якутзолото» устроилась, я там на хорошем счету была. Работаю, сына ращу. В церковь ходить стала, молиться. Все случилось так, как мне на том свете предсказано было. Замуж вышла, потом сына женила. И старшего брата Николая, с войны потерянного, нашла — в Татарии. Он одинокий был, инвалид на коляске, уже сильно больной. Мы переехали в Нижнекамск, поближе к брату. Квартиру нам с мужем там дали, как северянам. Я к тому времени уже на пенсии была. Ухаживала за братом до самой его смерти. Похоронила, оплакала. А потом и сама заболела. В боку закололо, во рту кисло стало. Терпела долго. По сравнению с адскими муками все земные болячки — как укол булавкой. Уговорили меня сын с мужем в больницу пойти. Из поликлиники отправили на обследование в Казань. А там нашли рак печени. Сказали, что с операцией опоздала, что метастазы пошли. И такая тоска на меня напала — не передать. Грешная мысль пришла: «Кому я нужна такая, всем обуза!». Пошла на мост — топиться. А перед тем как в воду броситься, с небом решила попрощаться. Подняла глаза — и увидела кресты и купола. Храм. Думаю: помолюсь в последний раз перед тем, как утопиться. Пришла в собор. Стою перед иконой Богородицы и плачу. Тут женщина, что в храме убиралась, заметила мои слезы, подошла, спросила, что со мной случилось. Рассказала про рак, про то, что муж начал пить, что никому я не нужна, что у сына своя семья и я ему обуза. Что хотела руки на себя наложить. А женщина мне и говорит: «Тебе надо сейчас же ехать в Набережные Челны. Туда приехал чудесный батюшка, архимандрит Кирилл из Риги. Он все на свете лечит!». Архимандрит Матушка Антония показывает фотокарточку священника, что висит у нее в келье. На снимке — благообразный, осанистый батюшка с двумя крестами на облачении. — Это мой духовный отец, — ласково говорит монахиня. — Архимандрит Кирилл (Бородин). Чудотворец и праведник. При советской власти в тюрьме за веру страдал. Он сам врач по образованию, многих людей исцелил. В 1998 году отошел ко Господу. Мне отец Кирилл не только жизнь спас — душу вымолил. Приехала я тогда в Набережные Челны по указанному мне в церкви адресу, даже домой в Нижнекамск заезжать не стала. Очередь стоит в квартиру, в которой отец Кирилл принимает, длиннющая. Думаю, всю ночь стоять придется. Тут дверь распахивается, выходит священник и меня рукой манит: «Матушка, иди сюда!» Завел к себе. Ладонь на голову положил: «Ах, какая ты болящая!» И вдруг в меня радость вошла — как тогда, на том свете перед Господом… Хотела отцу Кириллу о себе рассказать, про то, что на том свете пережила, но он меня остановил: «Я все про тебя знаю».

Показано 1-9 из 43 рассказов (страница 1 из 5)