Выше самого Антония Великого
В те далёкие времена, когда христианская вера ещё только-только начинала укореняться в сердцах человеческих, когда пустыни Египта наполнились тысячами подвижников, бежавших от мирской суеты, жил великий старец Антоний. Имя его гремело по всему христианскому миру — к нему приходили за советом епископы и простые иноки, его почитали как столп веры, как образец монашеского совершенства. Семьдесят лет провёл он в египетской пустыне. Семьдесят лет непрестанной молитвы, поста и духовной брани. Его худое, иссушённое постом тело казалось прозрачным, словно весь он был соткан из молитвы и света. Бесы трепетали перед ним, ангелы беседовали с ним, как с другом. Казалось бы, кто мог превзойти его в святости? Но чем выше восходил Антоний по лествице духовного совершенства, тем глубже становилось его смирение. Он не почивал на лаврах своих подвигов, не успокаивался в сознании достигнутого. Напротив — сердце его томилось жаждой ещё большего приближения к Богу, ещё более совершенного исполнения Его воли. И вот однажды, стоя на молитве в своей пещере, когда звёзды над пустыней горели так ярко, что казалось — до них можно дотянуться рукой, Антоний взмолился: — Господи! Открой мне, есть ли кто на земле, кто превзошёл меня в угождении Тебе? Не из гордости спрашиваю, но чтобы научиться от него и достичь большего совершенства. Молитва его была услышана. Тишину пустынной ночи нарушил тихий, но отчётливый голос: — Антоний! В Александрии живёт сапожник, который превосходит тебя в добродетели. Иди к нему и научись. Представьте изумление великого старца! Семьдесят лет подвижничества в пустыне — и вдруг какой-то ремесленник из шумного города оказывается выше его! Но в этом изумлении не было обиды, не было оскорблённого самолюбия. Напротив — сердце Антония возликовало. Значит, есть чему учиться! Значит, есть куда расти! На следующее же утро, едва рассвело, старец отправился в путь. Долгой была дорога из пустыни в Александрию. Солнце нещадно палило, песок обжигал босые ноги, но Антоний шёл, горя нетерпением встретить человека, угодившего Богу более, чем он сам. Александрия встретила его шумом, пёстрой толпой, запахами рыбы и специй, криками торговцев. Как непривычно было это старцу, прожившему столько лет в безмолвии пустыни! Но он расспросил прохожих и вскоре нашёл нужную мастерскую. Она располагалась в одном из бедных кварталов города — маленькая, тесная лавчонка, где в полумраке на низкой скамье сидел человек средних лет. Перед ним лежала груда изношенной обуви, в руках он держал шило и крепкую нить. Лицо его было простое, обычное — лицо труженика, знающего цену каждому куску хлеба. Увидев вошедшего старца в монашеском одеянии, сапожник поднялся, поклонился с почтением: — Добро пожаловать, отче! Чем могу служить? Антоний внимательно всмотрелся в этого человека. Что же в нём такого особенного? Какой подвиг он совершает, какую брань ведёт, что превзошёл пустынного подвижника? — Скажи мне, брат, — спросил старец, — как ты живёшь? Что делаешь изо дня в день? Сапожник удивился странному вопросу, но ответил просто и честно: — Что я делаю, отче? Да вот, сижу с утра до вечера, чиню обувь. Работа тяжёлая, но кормит семью — у меня жена и трое детей. Встаю рано, до восхода, молюсь как умею — слов красивых не знаю, так просто говорю с Богом. Потом завтрак готовлю, детей бужу, жену целую. Иду в мастерскую — и до вечера работа. Шью, латаю, подмётки прибиваю. Люди приходят разные — богатые и бедные. С богатых беру по справедливости, а бедным — если совсем туго — и даром починю. Грех ведь с нищего последнее брать. Он помолчал, словно вспоминая что-то, и продолжал: — Знаешь, отче, что я заметил? Целый день мимо моей лавки люди ходят — сотни, тысячи. И вот я на них смотрю и думаю: господи, сколько же хороших людей! Вот идёт торговец — наверное, честный, семью кормит. Вот женщина с ребёнком — добрая мать, заботливая. Вот старик — прожил жизнь, небось, достойно. И так обо всех думаю. А потом думаю: вот все они — хорошие, добрые люди, все спасутся, к Богу придут. А я один, может, погибну. Потому что кто я такой? Простой сапожник, грешный человек. Вот и молюсь постоянно: "Господи, помилуй меня грешного, последнего из всех". Антоний слушал, и сердце его трепетало. Он слушал, и глаза его наполнялись слезами. — А ещё что? — тихо спросил он. — А что ещё, отче? — сапожник развёл руками. — Вечером домой прихожу. Жена ужин готовит — стараюсь добрым словом её поддержать, не серчать, если что не так. Устаёт она ведь тоже. С детьми поиграю, байку расскажу, помолюсь с ними. Перед сном — опять молитва: благодарю Бога за день прошедший, за хлеб насущный, за то, что живы-здоровы все. Прошу прощения за грехи свои. А грехов-то, отче, сколько! То нетерпелив был с клиентом, то на жену мысленно обиделся, то детей поругал не по делу. Вот и каюсь каждый вечер. Он замолчал, глядя на старца с простодушным недоумением: — Вот и вся моя жизнь, отче. Ничего особенного. Простой человек, простые дела. Не пощусь я, как вы, монахи, не бдю ночами, не творю чудес. Работаю, семью кормлю, молюсь как умею. Только и всего. Но Антоний не мог говорить — слёзы текли по его изборождённому морщинами лицу. Вот она, истина, которую открыл ему Господь! Вот оно, совершенство, которое он искал! Не в количестве прочитанных молитв дело, не в днях поста, не в годах, проведённых в пустыне. А в том, как человек живёт каждый день, каждый час, каждую минуту. В том, видит ли он в каждом встречном образ Божий, или осуждает и превозносится. В том, несёт ли он в семью свою мир и любовь, или раздражение и недовольство. В том, помнит ли он о своих грехах и немощах, или мнит себя праведником. Этот простой сапожник не совершал великих подвигов, но он жил в постоянном памятовании о Боге. Он не читал длинных правил, но каждое дело своё — от починки башмака до игры с детьми — совершал как служение. Он не изнурял тело постом, но сердце его хранил в чистоте и смирении. И главное — он считал себя последним, худшим из всех людей. Не напоказ, не из ложного смирения, а искренне, от всего сердца. Глядя на проходящих мимо людей, он не видел их грехов и немощей, а думал об их добродетелях. И себя ставил ниже всех. Вот она, та высота, на которую не взошёл даже великий Антоний! Потому что сапожник достиг того, к чему только стремился пустынник — совершенного смирения и совершенной любви. Антоний поклонился сапожнику в ноги: — Благодарю тебя, брат. Ты научил меня тому, чему не научили семьдесят лет в пустыне. Ты показал мне, что святость не в месте, а в сердце. Что можно быть ближе к Богу в тесной мастерской, чем в просторной пещере. Что Господь смотрит не на внешние подвиги, а на внутреннее устроение души. Сапожник же в смущении помогал старцу подняться: — Что ты, отче! Это я должен в ноги тебе кланяться! Ты — великий подвижник, а я — кто? Грешный человек, последний из всех... И в этих словах, произнесённых с полной искренностью, заключалась вся его святость. Антоний вернулся в свою пустыню другим человеком. Он понял, что Бог везде — и в молчании песков, и в шуме городских улиц. Что служить Ему можно и молитвой в уединении, и честным трудом среди людей. Что главное — не внешние подвиги, а внутреннее смирение, незлобие и любовь. Эта встреча с простым александрийским сапожником стала для великого старца одним из важнейших уроков его долгой жизни. И когда потом к нему приходили иноки, спрашивая о пути ко спасению, он часто вспоминал того человека и говорил: — Не думайте, что святость — только в пустыне. Она там, где смирение и любовь. Она в сердце человека, который честно трудится, любит ближних, не осуждает никого и считает себя последним из всех. Так простой ремесленник из Александрии, сам того не ведая, стал учителем для величайшего подвижника своего времени. И история эта передавалась из поколения в поколение, из века в век, напоминая всем нам: Бог близок к смиренным, где бы они ни были и чем бы ни занимались. Источник: Житие преподобного Антония Великого, Алфавитный Патерик Ссылка: https://azbyka.ru/otechnik/Antonij_Velikij/zhitie/
