Видео-рассказы

Духовные истории и свидетельства, которые вдохновляют и поучают

Любовь и настоящая вера.

Священномученик Василий Надеждин (1895-1930) был очень счастливым человеком: у него было любимое дело и любимая жена. После девяти лет служения батюшка был арестован. В заключении он заболел тифом, гангреной, но перед смертью успел оставить своей жене удивительное письмо-завещание. Со своей будущей женой Еленой Борисоглебской Василий Надеждин познакомился во время Первой Мировой войны на благотворительном концерте в Москве. Юноша-семинарист, восхищенный игрой молодой пианистки, передал ей письмо и розу. Потом были еще письма, встречи. Она писала в своем дневнике: «Вчера получила от него милые стихи. Так нежно, радостно на душе!..» Избранница Василия Федоровича закончила Московскую государственную филармонию. Говорили, что такую талантливую пианистку ждет большое будущее, но, став невестой человека, стремящегося к священству, она понимала, что ее жизнь будет иной. Елена Сергеевна писала возлюбленному после обручения: «Сегодня ночью не спалось, и вдруг особенно ярко почувствовала нашу связь как Таинство. Символ его – кольца на наших руках. Мы связаны, обручены… Как твоя душа? Твое сердце? Жива ли душа, окрылилась ли опять? А сердце? Готово ли оно для Таинства?» Василий Надеждин признавался: «Да, моя радость, моя Ленуся, теперь ты моя невеста, и я живо это чувствую. С другой стороны, я вполне сознаю, что недостоин тебя, не стою тебя и не знаю, когда установится между нами равновесие. Кажется мне, что ты больше обогатила меня своим ,,невестием”, чем я тебя – своим ,,жениховством”» В марте 1919 года, спасая от голода и тифа старшую сестру и трех ее сыновей Василий Федорович, переехал с ними жить в Пензенскую губернию, где служил его знакомый священник. Там он работал учителем математики. В апреле того же года Василий Надеждин ненадолго возвратился в Москву, чтобы обвенчаться с Еленой Сергеевной и увезти ее с собой. Через год у молодых супругов родится первый сын Даниил, а еще через год Василий Федорович стал священником. «Когда я в первый раз пришел к нему на исповедь, начинать было очень трудно, — вспоминал прихожанин отца Василия. – Батюшка такой необычайный, с серьезным взглядом, вдумчивый, глубокий. В его глазах хотелось выглядеть как можно лучше, приобрести уважение, а тут исповедь, и я должен сказать все… Первые вопросы стали поворотными, и не более чем через два месяца между нами установились близкие отношения, взаимное понимание. В своем руководстве отец Василий не допускал ни малейшего принуждения, а лишь советовал делать то или иное, и всегда столь серьезно и содержательно, что совесть не допускала ослушания». В начале 1929 года всем представителям власти в России был разослан указ ЦК ВКПБ о мерах усиления антирелигиозной работы: в нем сообщалось, что религиозные организации являются единственной легально-действующей контрреволюционной силой, оказывающей большое влияние на массы. В октябре 1929 года отца Василия арестовали. Батюшка говорил: «Когда у нас затрагивался вопрос об исповедничестве, то здесь я проводил такую точку зрения. Есть пределы для каждого различные, в которых каждый христианин может примиряться с окружающей его нехристианской действительностью. При нарушении этих пределов он должен уже примириться с возможностью и неприятных для него лично изменений условий его жизни. Иначе он не есть христианин». О. Василия отправили на Соловки. Еще на пути, в Кеми, определили жить до открытия навигации в бараке, где раньше находились тифозные больные. О. Василий заразился, в санчасти ему сделали инъекцию, после которой началась гангрена. Охваченный смертельным предчувствием, как только его поместили на место больного тифом, отец Василий оставил свое письмо-завещание, написанное 24 декабря 1929 года. Родные получили письмо 19 февраля 1930 года в день кончины священномученика, который совпал с днем рождения его жены Елены Сергеевны. «Господи, помоги мне сделать это дело хорошо… Сегодня, в День Ангела моего старшего сынка, моего Додика, мне пришла мысль грустная, но, кажется мне, правильная, что я должен написать прощальное письмо на случай моей смерти… Ибо, если я заболею тифом, то писать уже не смогу, никого из близких не увижу и не услышу, не смогу ничего передать им, кроме этого письма, если оно будет написано заранее и… если Господь устроит так, что оно дойдет до моих близких… Это письмо должно заменить меня, прощание со мною, участие в моих похоронах, которые произойдут здесь без участия моих близких, без их молитвы и слез… Пишу все это спокойно и благодушно, ибо в душе живет неистребимая “надеждинская” надежда, что я вовсе не умру здесь, что я уеду из этого проклятого места и увижу еще всех моих дорогих… Но это будет дело особой милости Божией, которой я, может быть, и не заслужил, — а потому пишу это письмо. Первое слово к тебе, моя дорогая, любимая, единственная Элинька, моя Ленуся! Прежде всего, благословляю тебя за твою верную любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне, за твою неисчерпаемую нежность — неувядающую свежесть любовных отношений, за твою умную чуткость ко всему моему, за твои подвиги и труды, связанные с пятикратным материнством, за все лишения, связанные с твоим замужеством, наконец, за все эти последние слезы разлуки после моего ареста… Да воздаст тебе Господь за все, да вознаградит тебя любовь наших детей, любовь моих печальных родителей (если они переживут меня), моих братьев и сестер, всех моих друзей. Увы, я так мало любил тебя за последние годы, так мало принадлежал тебе духовно; благодарю тебя за наши последние встречи в Ильинском, на Сенеже; благодарю тебя за то, что ты удержала меня при себе и просила не торопиться переезжать на новую квартиру. Как хорошо нам было вместе в нашей кают-компании! Как ярко вспоминаю я наш уют, наш светлый мир, наше семейное счастье, тобою созданное и украшенное! Десять лет безоблачного счастья! Есть что вспомнить! есть за что следует горячо благодарить Бога. И мы с тобой должны это сделать… во всяком случае — и в том, если ты уже меня не увидишь на этом свете… Да будет воля Божия! Мы дождемся радостного свидания в светлом царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас, — и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по-христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа. Прошу тебя, не унывай, я буду с тобой силою моей любви, которая “никогда не отпадает”. Мое желание: воспитай детей церковно и сделай их образованными по-европейски и по-русски; пусть мои дети сумеют понять и полюбить книги своего отца и воспринять ту высокую культуру, которой он дышал и жил. Приобщи их к духовному опыту и к искусству, какому угодно, лишь бы подлинному. Кто-то из моих сыновей должен быть священником, чтобы продолжать служение отца и возносить за него молитвы. Ведь я так мало успел сделать и так много хотел! Элинька, милая моя! Если бы ты знала, если бы знали люди, как мне легко было любить, и как я был счастлив чувствовать себя в центре любви, излучающейся от меня и ко мне возвращающейся. Как мне сладко было быть священником! Да простит мне Господь мои слабости и грехи по вашим святым молитвам! Благодарю тебя за твою музыку, за музыку души твоей, которую я услышал. Прости, родная! Мир тебе. Люблю тебя навсегда, вечно…» Василий Васильевич Надеждин – единственный из пятерых детей отца Василия, доживший до сегодняшнего дня, и единственный из пятерых, не видевший своего отца живым, вспоминал, что его мать, узнав о болезни мужа, добилась у властей разрешения приехать к нему и ухаживать за ним. Родным из Кеми она писала: «Хожу утром и вечером вдоль деревянного забора с проволокой наверху и дохожу до лазарета, где лежит мое кроткое угасающее солнышко. Вижу верхнюю часть замерзшего окна и посылаю привет и молюсь. В три часа делаю передачу молока, бульона (кур здесь достать можно), получаю его расписку, написанную слабым почерком. Вот и все! Ночь проходит в тоске и мучительных снах. Что же делать? Чем я лучше многих других, у которых погибли здесь близкие? Надо перенести это испытание, жить без моего ласкового любимого друга. Каждый раз, как отворяется дверь нашей квартиры, я смотрю, не пришли ли сказать роковую весть… Его остригли, изменился он сильно и исхудал, говорят, перевязки мучительны и изнуряют его… Я так счастлива, что живу здесь и могу помочь ему хоть сколько-нибудь…» Начальник лагеря разрешил Елене Сергеевне сидеть возле умирающего супруга, молиться и предать его тело погребению. В 1933 году, также ночью, как пришли когда-то за отцом Василием, пришли и за Еленой Сергеевной. Причиной ее ареста стал донос: вдова священника продолжает дело мужа, собирает на квартире молодежь, ведет с ними антисоветские разговоры. Вместе с матушкой были арестованы ребята, посещавшие религиозно-философский кружок, основанный отцом Василием. Елена Сергеевна вспоминала: «На свидании в Бутырской тюрьме я собрала все свои силы, чтобы не плакать, когда сердце разрывалось при виде детей. Нас разделяет решетка. Я не могу поцеловать их, коснуться…» Приговор 5 лет северных лагерей по ходатайству родных заменили на ссылку в Саратов. На 8 долгих тяжелых лет растянулась разлука матери с детьми. Все это время находился с ней только самый младший, названный в честь отца Василием, которому было тогда три года. После возвращения из ссылки Елена Сергеевна написала в своем дневнике: «За все благодарю Бога», как будто выполняя завещание покойного супруга… Автор истории : Ксения Орабей

1 просмотров • 3 месяца назад

Жертвенная любовь

Неисповедимы пути Господни.

Прихожу накануне Троицы на службу в наш алтарь и вижу улыбающегося батюшку. Вижу его впервые, но есть в нем что-то внутренне располагающее к нему. Очень непосредственно здороваемся, по-священнически приветствуем друг друга. Общение начинается сразу как-то просто, естественно, без напряжения. Он представляется: «Я – Элизбар. Цыган». «А я – Валерий. Цыган – это фамилия?» «Нет, – радостно и даже с каким-то достоинством ответил он, – я именно цыган. Десять лет был диаконом, и вот уже семь лет как священник». Услышав, что он цыган, я невероятно обрадовался и теперь и вправду увидел, что он самый настоящий цыган, но только какой-то особенный, одухотворенный, обретший весь смысл своей жизни в служении Богу. И сразу своим сердцем я расположился к нему. Никакой заносчивости, никакой ученой величавости. В общем, не увидел я той испорченности, которая иной раз встречается. В простоте и непосредственности его действий открывалось самое искреннее его служение Богу. Потом я узнал (есть небольшие публикации о нем и даже интервью), что он обратился к Богу в юном возрасте, без подсказки и без одобрения со стороны старшего поколения. Обратился по велению сердца своего. Так как в семье было много людей, он поднимался на чердак и там подолгу молился Господу. Семья, не одобряя духовного пути мальчика, отправила его на перевоспитание к бабушке. А бабушка, как это принято у отдельных цыганок, занималась профессиональным гаданием, по картам предсказывала и имела с этого заработок. Так вот представьте, юный Элизбар, будучи сослан к ней на проживание, стал по своему обычаю ежедневно молиться Богу. С этого-то момента у бабушки исчез дар гаданий и предсказаний. Более того, перед смертью она с помощью внука покаялась. Вот что значит – зерно веры, принятое искренней душой и плод приносящее. Элизбар долго алтарничал. Потом ему сказали: пора дальше расти. Женили его. Рукоположили его. Сначала во диаконы, а потом и во священники. И вот, стоим мы вместе с отцом Элизбаром радостные на праздничном полиелее, вместе воспевая Святую Троицу и вместе удивляясь неизреченным дарам благодати Святого Духа. В том-то и смысл Пятидесятницы, сошествия Святого Духа на апостолов и рождения Церкви Христовой, что неисповедимым Промыслом Божиим люди из самых разных народов призываются к радости Неба. Возлюбив Господа, служат Ему и ведут за собой других. Священник Валерий Духанин

1 просмотров • 3 месяца назад

Выдающиеся люди

бабушка дети животные молитва семья сострадание

Иконописец.

В 1858 году в селе Утевка близ Самары родился мальчик, которому, казалось, суждена была скорая смерть. Младенец появился на свет без ног и рук – «гладкий, словно яйцо». Доброхоты советовали убитой горем матери перестать его кормить, все равно не жилец. Но ее страдание было так велико, что, решившись убить ребенка, она и сама готовилась попрощаться с жизнью. Спас их дед мальчика, пообещав взять новорожденного Григория к себе на попечение. Так Григорий Журавлев и рос у деда, и жизнь вел, полную опасностей и приключений. Он свободно передвигался по дому и по двору. Местные ребята носили его гулять на речку, где будущего художника однажды чуть не унес орел. Частенько, зажав во рту веточку, он чертил на земле фигурки. Люди, домики, коровы, собаки… Увидев это, земский учитель решил – из доброты ли, шутки ли ради – обучить мальчика грамоте. А Журавлев оказался способным учеником! В школе он проучился всего два года, дольше не смог из-за смерти деда. Но от своего короткого обучения взял все, что мог. И вот он уже под диктовку пишет письма за всех соседей, протоколы экзаменов, ведет записки, рисует портреты друзей. Полюбил Журавлев читать, впоследствии у него дома собралась обширная библиотека. Односельчане его любили, без бойкого и общительного Гриши Журавлева не обходилась ни одна рыбалка, ни одна свадьба, ни одно гуляние, но… в сердце он лелеял большую мечту – стать художником. С детства он любил бывать в церкви, но не столько потому, что был особенно набожен, сколько из любви к иконам. Он мог часами рассматривать умиротворенные лица святых, и однажды объявил, что намерен стать иконописцем. Журавлев был так уверен в своем призвании – «Господь даровал мне дар!» - что семье оставалось лишь поддержать его на этом пути. В 1873 году пятнадцатилетний Григорий Журавлев поступил в ученики к художнику-иконописцу Травкину, правда, лишь на несколько дней, а затем пять лет изучал анатомию, перспективу и каноны самостоятельно... Родные помогали ему, чем могли – разводили краски, чистили кисти… Брат и сестра сопровождали Григория в течение всей его жизни, несмотря на то, что у Журавлева появились собственные подмастерья, и вся вспомогательная работа легла на их плечи. Когда художник начал продавать свои иконы, ему было всего двадцать два года. Работал он увлеченно и плодотворно. Несколько икон он подарил самарским чиновникам, и скоро на него посыпались заказы от местных богачей. Впрочем, работал Журавлев и для простого люда, в каждой избе Утевки висели его иконы, подписанные на тыльной стороне «Сию икону писал зубами крестьянин Григорий Журавлев села Утевка Самарской губернии, безрукий и безногий». В 1884 году Григорий Журавлев через губернатора Самары передал цесаревичу Николаю – будущему последнему российскому императору Николаю II – икону, «писанную зубами по вразумлению Бога». За эту икону от царской семьи иконописцу было пожаловано сто рублей – немалые деньги по тем временам. Говорят, что Александр III лично пригласил Григория Журавлева в императорский дворец, но доподлинно неизвестно, состоялась ли их встреча. Спустя год произошло еще одно невероятное событие. Художника без рук и ног пригласили расписывать Троицкий храм. Журавлеву предстояло повторить творческий подвиг Микеланджело – но и здоровому человеку подобное дается непросто… Ежеутренне иконописца привязывали к люльке и поднимали на двадцать пять метров. Зажав кисть в зубах, он трудился над образами святых, а вечером не мог раскрыть рта от боли. Сестра, рыдая, отогревала сжатые судорогой челюсти горячими полотенцами, а наутро Журавлев снова отправлялся в храм. Работа шла несколько лет, слух о храме, расписанном художником без конечностей, прогремел на всю Россию. Художника осаждали репортеры, студенты петербургской Академии художеств приезжали посмотреть на его работу. Считается, что Журавлев также принимал участие в создании архитектурного облика храма. Состоялась и еще одна встреча с Романовыми. Император Николай II заказал Журавлеву несколько икон (по другой версии – групповой портрет царской семьи). Иконописец работал для императора в течение года, а после император назначил ему пожизненное содержание и повелел выдать художнику коня-иноходца. В 1916 году его здоровье сильно пошатнулось. Жизнь художника унесла скоротечная чахотка..."

1 просмотров • 3 месяца назад

Выдающиеся люди

дедушка дети доброе слово животные истории из жизни исцеление семья школа

Церковная бабуля.

У меня много лет была помощницей в алтаре — бабушка Прасковья. Редко мне приходилось встречать людей такой кротости и смирения. Из церкви не выходила. Молилась Богу — как с другом разговаривала, и Он её слышал. Помню, пришло время, и отказали ей ноги. Просит: «Господи, как же мне без храма? Помоги». Помолилась, встала и пошла в храм. Затем новая напасть — ослепла. «Господи, как же мне батюшке помогать без глаз? Верни мне глазки». И зрение вернулось. Носила очки с толстенными линзами, но видела, и даже Псалтирь могла читать. Я называл её «мой добрый ангел, моя палочка выручалочка». До последнего времени, пока совсем не слегла, пекла просфоры. Когда уж совсем не смогла работать, сидела в просфорной, и пока другие работали, молилась. Когда пришло ее время уходить в лучший мир, Прасковьюшка отнеслась к этому спокойно и ответственно. Исповедовалась несколько раз, всю свою жизнь, как тесто, пальчиками перетерла. Но замечаю, что что-то гнетет мою помощницу. Спрашиваю её, а она и отвечает: — Грех у меня есть, батюшка, страшный грех моей юности. Плачу о нем постоянно и боюсь, что Господь меня, такую, не допустит к Себе. Мы знаем свои грехи юности, помоги нам Господи. Но чтобы такой церковный молящийся человек, как моя алтарница, до сих пор носила его в себе? — Неужто не каялась, Прасковьюшка»? — Каялась, да все он мне о себе напоминает, так перед глазами и стоит. — Ну тогда вновь покайся, чтобы душа у тебя не болела. На исповедь Прасковья принесла листок бумаги с написанными на нем большими буквами двумя словами: «Я кусячница шпекулярка». Видать, язык у неё от стыда не поворачивался, чтобы произнести написанное вслух. — Это, на каком языке написано, друг мой? — спросил я её. Я забыл сказать, бабушка говорила на своем деревенском наречии, в войну они жили недалеко от Мурома, и видимо, там так говорили. Её речь изобиловала подобными словечками. Меня это постоянно забавляло и умиляло. Все хотел записать, да так и не собрался. В ответ она расплакалась и призналась, что это её самый страшный грех. В годы войны, когда отца забрали на фронт, в семье остались пятеро детей, из которых Прасковьюшка была старшей. Вот тогда они узнали, что такое голод. Жесточайшей экономией удалось набрать денег и купить в Муроме на рынке буханку хлеба. Дрожащими руками голодный двенадцатилетний ребенок разрезал хлеб на десять кусков и шел продавать его на станцию солдатам из воинских эшелонов, что шли на фронт. На вырученные деньги она уже могла купить больше хлеба, часть домой, и буханку, вновь на продажу. По нашим временам, какой же это грех? Нормальный бизнес. — Они же, солдатики молоденькие, сами голодные, на фронт умирать ехали, а я на них «шпекулярила». — И плачет, плачет человек по-детски горько, размазывая по щекам слезы своими старческими кулачками. Как нам понять их, это поколение стариков, которое вынесло столько страданий, и сумело остаться на такой высоте кристально нравственной чистоты? Как же так получилось, что вырастили они нас, поколения сытых и равнодушных. Смотрим на них, штурмующих почту в очереди за нищенской пенсией, или часами просиживающих в больнице в надежде на бесплатный прием, и кроме раздражения, ничего к ним не испытываем… Пришел однажды старенькую бабушку причастить. Прощаюсь уже, а она и говорит мне: — Жалко сейчас помирать. Жить-то как хорошо стали. Вон, мы в обед за стол садимся, так целую буханку хлеба кладем. Целая буханка хлеба для старушки — критерий счастливой жизни… Нет, что бы там телевизор не говорил, а кризисы нам нужны, очень нужны. Хотя бы иногда. Ведь кризис (??????) — это по-гречески означает «суд», а мы добавим «Божий суд». Бич Божий по нашим ледяным сердцам. Может, хоть так, через желудок, понемногу будем обретать потерянный нами Образ. Научимся смотреть друг на друга, и видеть в другом — человека, а может и сочувствовать начнем? А то ведь все забыли… Иду, смотрю на молодую женщину, что несет хлеб на помойку, а вижу не её, а моего кроткого и смиренного ангела (Прасковьюшку), плачущего невидящими глазами в очках с толстенными линзами, с его такими сегодня смешными и неуместными «кусячила» и «шпекулярила». (иерей Александр Дьяченко)

1 просмотров • 3 месяца назад

Выдающиеся люди

алкоголь бабушка внутренняя сила ВОВ дедушка дети животные истории из жизни Папа покаяние семья христианская любовь

Давайте плакать.

Помню священника, который меня очень поразил, но понял я его только десятилетия спустя. Я был тогда мальчиком лет 10–11 в детском лагере, и был у нас священник, который нам казался ветхим; ему было, вероятно, лет тридцать, у него были длинные волосы, длинная борода, и нам он казался дедом нашим. Но меня поразило в нем, озадачило (тогда я не понимал этого): он всех нас без исключения любил любовью, которая не менялась, с той только разницей, что когда мы были «хорошие», то его любовь делалась ликованием, когда мы были «плохие», его любовь делалась горем, но она никогда не уменьшалась. Тогда это я заметил, поразился, но в 10 лет я не умел это осмыслить. Потом я это осмыслил: так нас любит Бог. Его любовь не меняется, но когда мы недостойны самих себя, то для Него это горе, которое кончается, в предельном случае, распятием на Голгофе. Когда, наоборот, мы достойны себя и, значит, Его, то Его любовь делается ликованием. Прошли годы, и я этого священника встретил на службе Выноса плащаницы. Я тогда был уже молодым человеком, мы собрались у плащаницы помолиться. Он вышел, стал на колени перед плащаницей и долго стоял так, и мы стояли. Потом он встал, повернулся к нам лицом, покрытым слезами, и сказал: «Сегодня Христос умер за нас. Давайте плакать…» — и заплакал. И это было не сентиментально. Мы увидели, что смерть Христа для него настолько реальна, что он может плакать не над Христом, а над тем, что мы — причина Его смерти. И это путь, которым мы можем научить ребенка воспринимать то, чего словами мы не объясним". Митрополит Антоний Сурожский.

1 просмотров • 3 месяца назад

Выдающиеся люди

дедушка дети животные мама молитва семья христианская любовь

Серая мышка.

Тупая боль опоясала меня с вечера, ночью не прекращалась совсем и, еле дождавшись утра, повздыхав и поохав, пришлось мне всё же идти на приём в поликлинику. Врач направил в стационар. Я было начала сопротивляться,утверждая, что сейчас вот ну никак не могу,- слишком много дел накопилось, но врач, посмотрев на меня поверх очков, недвусмысленно произнес, что дела - они вечны, а вот жизнь человеческая хрупка и недолга. Ну что ж, придеться обследоваться и лечиться... В палате было три человека. Я четвертая, а пятая койка была пока свободна. Одна из коек стояла так, что изголовье её было отгорожено шкафом - получалось как бы личное пространство. Я, помню, позавидовала хозяйке этой кровати, тому, что у нее была возможность хоть на чуть- чуть укрыться от всего и всех. На кровати рядом лежала крупная дама- по- другому и не скажешь: ярко накрашенные губы, пестрый " китайский" халат в пол, очки в золотой оправе явно указывали на то, что " баба" - это не про неё. Звали ее Лилианой. Она и просветила меня про больничные порядки, рассказала, где какие кабинеты находятся, и шепотом дала характеристики всем соседкам по палате. - У окна Лида лежит,-говорила Лилиана,- ее муж бросил,переживает сильно, и на этом фоне у неё всё болячки обострились. Вот, лечится. Ей по три капельницы в день делают!- и Лилиана округляла в притворном ужасе умело накрашенные глазки. - А тут,- кивнула соседка на койку рядом, - Нина Алексеевна. У нее камни. - А за шкафом кто? - поинтересовалась я. - За шкафом, это Тося. Она тут живёт. -Как это живёт?!- теперь уже округлила глаза я. - Так и живёт. У нее дома нету. А главврач ей родственник какой, что ли. Вот она по отделениям и кочует. В одном подержат, потом в другом. Так и живёт. Ее тут все знают! Дверь, скрипнув, открылась, и в палату прошмыгнула маленькая сухонькая старушка в больничном халате, который был ей велик. В руках она держала кулёк с конфетами,печеньем, в руках- бутылку кефира. - Опять сердобольные граждане Тоське всего насовали, - недовольно пробурчала Лилиана.- Теперь всю ночь будет все в тумбочке перекладывать да пакетами шуршать. Маленькая Тося была похожа на серенькую мышку. Шустро и почти бесшумно сновала она из палаты в палату. Все её знали, всем она пыталась помочь- кому одеяло поправит, кому пить подаст, кому мусор отнесет в урну, что в туалете стоит, а с кем и просто поговорит. - А что ж, Тося,- как- то спросила я,- у Вас детей нет, что ли? - Как нет?- живо отозвалась она.- Много их у меня. Витька, правда, шалопай шалопаем, да и Вальку судьба не балует,- болеет постоянно, а вот Лёнька- тот да, аж депутат! А Мишка- директор. Чем заведовал директор Мишка и каким депутатом был неведомый нам Лёнька, так и осталось неизвестным, а всезнающая Лилиана, покрутив пальцем у виска, сказала, что Тося " малость умом поехала", вот и городит незнамо что. Больничные дни тянулись как резиновые. От завтрака до обеда, от обеда до ужина, от одной процедуры до другой казалось, проходила целая вечность. Но все, как хорошее, так и плохое, когда- нибудь заканчивается. Завтра понедельник, с утра мне поставят последнюю капельницу, и - ура!!- после обеда домой! Мои оптимистические размышления прервали громкие голоса в коридоре. Кто- то шёл,заглядывая в каждую палату, явно кого- то разыскивая. Тося сидела на кровати, по обыкновению похрустывая печеньем. - Никак, Лёнька?- вдруг встрепенулись бабулечка и стала нащупывать ногами тапки. Выйти в коридор она не успела. Широко распахнувшаяся палатная дверь впустила к нам человек десять каких-то людей с цветами. Впереди шел главврач,а рядом с ним- губернатор, которого мы все до этого видели только по телевизору. - Антонина Васильевна Маслова?- спросил у оробевшей Тоси губернатор. - Да, да, это она,- суетился главврач. Тося медленно поднялась с кровати. Лицо ее было растерянным и удивлённым. - Дорогая Антонина Васильевна!- торжественно произнес губернатор.- Давно уже, к счастью, кончилась война. Но военные награды до сих пор находят своих героев И он открыл красную коробочку, услужливо протянутую ему помощником. На бархатной подушечке лежал орден. - Вот и сегодня,- громко, словно с трибуны, вещал губернатор,- очередная награда нашла своего героя, вернее, героиню!- и он медленно прикрепил орден прямо на застиранной больничный халат. Губернаторская свита поздравила новоиспеченную орденоносицу, вручила ей цветы и удалилась. В палате остались только двое мужчин, уже хорошо в годах. Мы молчали. Было отчего впасть в ступор! Тося, серая бездомная мышка, живущая в больнице, и вдруг орден! А Тося обнимала мужчин, одному поправляла галстук, второму смахивала с пальто невидимые пылинки и говорила, говорила, говорила. - Скажите,- не выдержала Лилиана, когда поток вопросов и наставлений Тоси немного иссяк,- а за что ее орденом- то?! - А она; разве о себе не рассказывала?- спросил мужчина в пальто. - Нет!- хором ответили мы. Мужчина начал говорить. И оказалось, что наша серая мышка Тося в годы войны была водителем. Да- да! Тося- водитель! А мужики эти тогда были воспитанниками детского дома. И весной их детдом эвакуировали. А лёд уже был ненадежный,везти детей было уже опасно. Но совершенно необходимо. Мужчины отказывались ехать, качали головами- не выдержит лёд! А Тося поехала... В полной уверенности, что сумеет проскочить по одной ей ведомым тропкам. И ведь проскочила! Всех ребят доставила на берег в целости и сохранности. Поклялись они тогда звать ее мамой. А было маме 22 года ... И всю войну выполняла Тося самые рискованные задания. Много людей спасла она от голода да от смерти.Как заговоренный был ее автомобиль, хранил ее господь.... - Так что ж ваша мама в больнице- то живёт?- вырвалось у меня - Что ж вы ей жилье не купите, хоть маленькую комнатку?! - Зачем же маленькую,- грустно улыбнулся второй мужчина.- Трёхкомнатную квартиру ей купили. В тихом районе. Да только пустила она туда жильцов, многодетную семью, которой, по ее мнению, помочь, кроме неё, больше некому, а сама вот сюда. Еле нашли её... - А пенсия?- встряла в разговор Лилиана.- Если она ветеран, то пенсия- то у неё хорошая должна быть! - Хорошая,- подтвердил второй мужчина.- Вот почти всю её она и переводит ежемесячно уже много лет в тот самый детдом, детишек из которого она спасла. На протяжении всего разговора Тося порывалась что- то сказать, всплескивала руками, но мужчина помоложе прижимал ее к себе, обнимая, и она успокаивалась. - Собирайся, мама,- сказал седой мужчина, закончив рассказ.- Ко мне поедешь. Живи, сколько хочешь. А надоест, вон, Мишка ждёт тебя не дождется. И Татьяна зовёт, и Ирина, и Павел.. - Ну что вы, родненькие, - со слезами говорила Тося,- мне и здесь хорошо! А у вас дела свои, заботы, до меня ли вам! - До тебя, до тебя- засмеялись мужчины.- Пойдем скорее! И, подхватив маленькую Тосю с обеих сторон, они вышли из палаты Мы опять замолчали. Да и о чем было говорить? Подсмеивались над Тосей, подшучивали, относились свысока,чего уж скрывать, считали ее блаженной, серой мышью .. А вот поди ж ты... В груди маленькой серой мышки билось большое человеческое сердце, способное на подвиги... Здоровья Вам, Антонина Васильевна, на долгие годы! И низкий поклон! Автор: Ольга Савельева

1 просмотров • 3 месяца назад

Выдающиеся люди

алкоголь бабушка внутренняя сила ВОВ врачебные истории дети животные испытания истории из жизни мама моя половинка семья сильная личность

💝 Помогите шестерёнкам проекта крутиться!

Ваша финансовая поддержка — масло для технической части (серверы, хостинг, домены).
Без смазки даже самый лучший механизм заклинит 🔧

Поддержать проект

Нечего нарываться.

Примерно так сказал академик Лихачев. Он в молодости попал в лагерь и там сидел в ужасных условиях. Надрывался на непосильной работе, голодал и терпел издевательства охраны. Но в редкие свободные минуты общался с другими интеллигентами — тогда интеллигентов часто сажали. Чтобы не умничали. И до академика дошла простая мысль: неприятности чаще случаются с теми, кто на них нарывается. Это он с другими образованными зэками беседовал о поэзии и понял вдруг: те поэты, которые призывали смерть и стонали о том, что жизнь ужасна, умерли очень рано. Воспевали боль и страдания — и получили и боль, и страдания. Смеялись над Высшими Силами — и довольно мрачную и короткую жизнь прожили, потому что Отвернулись от них Высшие Силы. Писали о безнадежности, о погибели, о том, что «жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка». И глупая шутка послужила причиной их смерти очень быстро. Лет этак в 27. Чего им не жилось? Спали на мягких перинах, плотно и вкусно кушали, пили дорогое вино, носили хорошую одежду. За дамами ухаживали. И не работали. Работали другие. А эти все ныли и стонали. Это вот у Ильфа в записных книжках есть стишок: «Два певца на сцене пели: „Нас побить, побить хотели!“ Так они противно ныли, что и вправду их побили!». Подумал будущий академик, и перестал воспевать плохое и мрачное. И упиваться страданиями. И начал во всем находить что-то хорошее и благодарить за каждый прожитый день — потому что в тех условиях это и впрямь было чудо. И он выжил и освободился. А потом блокаду пережил. И тоже вел дневник, куда записывал все правдиво и честно, но не упивался ужасами и не призывал романтическую смерть. Не нарывался. Хотел жить и выжить. И чтобы семья выжила, дети особенно. И дети спаслись, хотя страшно голодали — но вечером читали сказки, если не надо было в бомбоубежище спускаться… И совершенно прав мудрый академик Лихачев — незачем нарываться и призывать страдания и смерть. И преувеличивать мелкие неудачи, и пророчествовать о кровавых и страшных временах и грядущих несчастьях. Надо будет — наступят страшные времена. Без наших призывов. Не надо — не наступят. Не нашего ума это дело. А призывать несчастья и муки и показывать всем свои страдания очень опасно. Потому что вымышленные страдания могут повлечь за собой вполне реальные. Нечего нарываться, проще говоря. И я тоже так считаю. В целом, все в порядке. А бытовая ссора или обида или денег маловато — не повод мечтать о смерти. Или еще о чем-нибудь мрачном.

1 просмотров • 3 месяца назад

Выдающиеся люди

внутренняя сила дети животные за пределами логики истории из жизни семья чудеса

Меня баба Тоня закодировала.

А у меня вот какая история в жизни была... У моей подруги детства, Галины, пил старший брат, Саня ... Потерял семью, квартиру... Оставалась пока только работа. Он работал водителем. Неделю терпел, а в пятницу, вечером, набирал водки, закрывался в комнате рабочего общежития, где оказался после развода, и до вечера воскресения пил... Вскоре у Галины женился сын, брата она приглашать на торжество не хотела. Позвонила ему в далёкий Саратов, честно сказала, что не надеется на него. Александр помолчал, а потом выдавил из себя:" Я теперь не пью..." И рассказал удивлённой сестрице, что за история приключилась с ним. Год тому назад, в конце рабочей недели, он по обыкновению заперся у себя в комнате и распечатал бутылку... Выпил стакан, потянулся за скукоженным на тарелке солёным огурцом, и вдруг!!!... увидел сидящего напротив рогатого врага, злорадно усмехающегося, как показалось несчастному выпивохе. "Ну вот, - подумал Александр, - допился до чёртиков!" Молча встал и решил лечь, отоспаться. Упал на кровать в надежде, что после сна видение исчезнет. Но не тут-то было! Его вдруг схватили и бросили на пол чьи-то сильные руки. Вскинувшись, возмущённый пленник адовых сил решил показать, кто в его комнате хозяин. Он размахнулся и ударил кулаком прямо в ухмыляющуюся рожу. Но тут рогатому подоспела подмога, и эти мерзкие существа потащили его куда-то вон из комнатушки... Саня, как мог, сопротивлялся. Тёмные силы побеждали, они дотащили его до какого-то болота со зловонной жижей и намеревались утопить в нём. Бедняга бросил последний взгляд на вершину крутого обрыва перед болотом и вдруг увидел на краю этой кручи, на фоне ясного голубого неба, свою давно умершую бабушку Тоню... Здесь нужно заметить, что в семье моей подруги было четверо детей, и первенец Сашенька был любимцем строгой бабушки. Она держала в ежовых рукавицах семью своего сына — отца семейства, сноха была у неё в подчинении и даже моя подружка Галенька, единственная девочка среди мальчишек, любимица папы, не пользовалась её расположением... Лишь Сашеньке была иногда поблажка. Таков был каприз строгой воительницы. Так вот теперь эта покойная бабушка стояла на краю обрыва и горестно смотрела, как её Санюшку черти тащат в греховодную пучину. "Бабуля! — как в детстве закричал Александр, — помоги-и-ии!" Вдруг бабушка протянула страдальцу свою руку прямо с высоты и рука эта чудесным образом дотянулась до Саниной руки, крепко взяла его за пальцы и потянула - потянула к себе!... До вершины оставались считанные сантиметры, как откуда-то сверху пророкотал строгий, но всё равно добрый глас:" Спасён ты, раб Божий, за молитвы твоей бабушки. Живи, и впредь не поступай так, чтобы не случилось с тобой чего похуже..." Очнулся Саня в полной темноте. "Приснится же такое!"- подумал он, - слава Богу, утро." Голова гудела, хотелось пить. Он встал и включил свет... Взору его предстала дикая картина: в комнате всё перевёрнуто вверх дном, телевизор разбит, посуда валяется на полу, одеяло лежит у порога. Как выяснилось потом, прошло не два-три часа, как предположил Александр сначала, а два дня! Видение, на его взгляд, длилось несколько минут, ну поспал часик-другой, а где же он был остальное время?! Но память оставила ему только борьбу с нечистью, вид покойницы бабушки и строгий голос с неба... Следующую неделю по вечерам горемыка разбирал следы побоища в комнате и сгорал внутренне от стыда, что довёл себя пьянкой до белой горячки. Но время удивляться пришло в пятницу вечером, когда, налив привычным жестом стакан и поднеся его ко рту, он понял, что НЕ ХОЧЕТ ПИТЬ ЭТУ ГАДОСТЬ! ...С тех пор не пьёт, а на подковырки дружков, мол, закодировался, отвечает с усмешкой: "Да, меня бабушка Тоня, Царство ей Небесное, закодировала." Всё это рассказала мне моя подруга. На свадьбе Саша выпил немного шампанского. Вскоре женился сам, родилась дочка. С тех пор минуло лет двенадцать. Кодировка бабы Тони действует.)))

1 просмотров • 3 месяца назад

Вразумление через скорби

алкоголь бабушка дети дочь животные покаяние сын

Наказание грабителей

В одном поселке городского типа жил священник, а точнее, иеромонах. Он уже давно потерял жену и после этого решил принять постриг. Сподобившись пострижения в монашество в одном из монастырей, он, после хиротонии, был по благословению своего владыки приписан к храму этого поселка. Отец Никон (так его звали) уже несколько лет жил при храме и питался, как говорил апостол Павел, своими священническими трудами. Он был добросовестный священник и за свою отзывчивость был любим своей немногочисленной паствой. За многолетнее служение на благо Матушки Церкви, он приказом Святейшего Патриарха был награжден крестом с украшениями. Этот крест он берег и надевал его только по большим праздникам. Отец Никон не считал себя достойным этой награды, но его признали достойным и с этим ничего нельзя было сделать. На дворе стоял октябрь и с каждым днем становилось все холоднее, хотя снега все еще не было. В этот день отец Никон занимался дровами, желая натопить печь. Хотя он и был почтенного возраста, но порох, как он часто шутил, все еще был в пороховницах и обслужить сам себя он еще был в состоянии.. — Бог в помощь! — раздался внезапно чей-то голос. Отец Никон посмотрел и увидел в воротах двоих. Они стояли и озирались, вероятно, высматривали собаку. Было видно, что они замерзли, об этом говорили и их легкие куртки. Они сжались и держали руки в карманах. У одного из них за плечами был большой рюкзак, у другого в руках пакет. — Благодарствую, — ответил отец Никон. — Вы настоятель этого храма? — Да, — ответил священник, — вы ко мне? — Нет, вообще-то, — ответил один из них. — Мы просто проходили мимо и увидели эту красоту, — он двумя руками показал на храм. — И вот решили посмотреть поближе. — А вы тут один живете?, — спросил второй. — Да нет, не один. Я с котом. . Путники улыбнулись и неуверенно вошли в ворота. — Вы замерзли, как я погляжу. Давайте я вас чаем напою. — Мы не против. Время позволяет. Отец Никон воткнул топор в пенек и рукой указал гостям на входную дверь. — А вы сами-то совсем не чаем разогреваетесь. — Да, вот приходится разминаться иногда, иначе совсем жиром заплыву. Как говорится, помяни, Гоподи, непраздного Никона. Все трое засмеялись. Войдя на терассу, путники разделись, оставили рюкзак и пакет и прошли в дом. Было сразу видно, что в доме живет верующий человек: изобилие икон и фотографий, подсвечников и горящих лампад непроизвольно бросалось в глаза, а черные рясы, висящие при входе, говорили еще и о том, что этот верующий — священник. На стене тихонько тикали часы. Серый кот прошел за людьми в дом и вертелся в ногах у отца Никона. Чайник вскипел, и уже через несколько минут все трое сидели в зале за чаем. — Ну и как она, жизнь священническая, — после некоторой паузы спросил один из пришельцев. — Непростая она, — ответил священник, — ответственная. Но и незаменимая. .. в комнате заиграла красивая церковная музыка «Се Жених грядет». Это был телефонный звонок. Отец Никон взял телефон и вышел в другую комнату. Это был его сын, который периодически связывался со своим отцом-монахом и интересовался его здоровьем. Они разговаривали минут пять, после чего отец Никон вернулся к гостям. Когда он вошел в зал, двое его гостей стояли по стойке «смирно» и смотрели на него круглыми глазами. Они несколько раз переглянулись. Один явно что-то говорил другому своим взглядом. И вдруг он объявил: — Нам уже нужно идти. Простите нас. — И они быстро проскочили на терассу. — Так быстро?, — только и успел сказать им вслед озадаченный священник. Еще через несколько секунд входная дверь закрылась. Отец Никон услышал, что на пороге они о чем-то спорят друг с другом. Посмотрев в окно, он только успел увидеть, как они быстрым шагом выходили, почти выбегали из его ворот. Он только пожал плечами — Наверно, я что-то не то сказал, — подумал он и сел допивать свой чай. Только на следующий день отец Никон поймет в чем было дело — он не найдет на положенном месте своего подарочного креста. Коробочка останется на месте, а ее содержимого не будет. Отец Никон немного растерялся и сначала подумал, что в последний раз не положил его на место, но потом сообразил в чем дело. Он перенес пропажу спокойно. Помолившись за молодых людей, он вверил себя и их в руки Божии, что он всегда и старался делать по жизни и к чему приучал себя с молодости. Прошло некоторое время и в жизни отца Никона произошли перемены. То ли из-за перераспределения кадров, то ли по личной договоренности архиереев отца Никона перевели в другую епархию. Ему пришлось оставить свой облюбованный домик с печкой и уехать в городскую квартиру.. Прошел год. Отца Никона уже знали и любили все. Молодые священники часто советовались с ним, а пожилые почитали за своего друга и любили пообщаться. Новый владыка, узнав о краже его подарочного креста, в скором времени на День его ангела преподнес отцу Никону этот подарок. Справедливость, как казалось, восторжествовала. Но суд Божий оказался несколько иным. Однажды в главном соборе города был престольный праздник. В такие дни, как правило, служил владыка, а духовенство города и окрестных близлежащих приходов приезжало сослужить своему архиеерею. Отцу Никону также было велено принять участие в праздничной архиерейской службе..После окончания богослужения и праздничного молебна, отец Никон направился в ризницу. Внизу священники разоблачались и что-то шумно обсуждали. Когда он спустился, один из его знакомых батюшек обратившись к нему спросил: — Отец Никон, у тебя случайно нет знакомого непраздного священника Нифонта? Когда он это сказал, все священники дружно засмеялись. — Что-то я тебя не пойму, – ответил отец Никон. — Да у нас тут никто понять не может, что это за непраздный священник Нифонт. — А почему непраздный, беременный что ли? Молодые священники засмеялись. — Вот мы и сами пытаемся понять, на каком, интересно, он месяце и как так вообще получилось? — Ладно, будем надеяться, что он когда-нибудь найдется. Отец Никон снял фелонь и спросил: — А кто его ищет? — Да не знаю. По телевизору уже несколько дней бегущей строкой это объявление мелькает, что помогите, мол, найти некоего непраздного Нифонта, у которого год назад украли крест. Отец Никон так и присел после услышанного. «Непраздный Никон», так ведь это я так себя назвал год назад, когда с незнакомцами разговаривал, — подумал он. Что-то я понять не могу, меня что ли ищут? Кто и зачем? — задавал себе вопросы отец Никон. Никак воры-то мои покаялись. Вот так чудо! — А там адрес или телефон прилагался?, — поинтересовался он. — Да, телефон какой-то был. — Отец, Кирилл, ты не мог бы мне услужить? Перепиши для меня этот телефон. — Хорошо, отче, не вопрос. Завтра же пришлю вам сообщение на телефон. Весь оставшийся вечер отец Никон думал, что же они хотят ему сказать? Наверно, крест вернут, прощение будут просить. Он и не держал на них зла, просто за их ошибку переживал. Слава Богу! Образумились. Хоть через год, но образумились. Надеюсь, у них там все в порядке, — задавал он себе вопросы. На следующий день ближе к обеду действительно пришло сообщение от знакомого священника, в котором был номер телефона. Отец Никон немного помедлил: — «Господи, благослови», и набрал номер. — Алло! — раздался чей-то незнакомый голос на том конце провода. — Здравствуйте! Меня зовут иеромонах Никон. Я… Но ему не дали договорить. — Батюшка, как хорошо, что вы позвонили! Мы вас уже столько месяцев ищем, совсем отчаялись уже. Где вы сейчас? Нам срочно нужно вам вернуть ваш крест. Мы допустили тогда ошибку и теперь расплачиваемся за нее. Так где же вы? Как нам встретиться? Оказалось, что они совсем в разных областях. Отец Никон сказал ему свой новый адрес и они договорились встретиться. Тот человек обещал завтра же приехать к нему. «Вот это да, — думал отец Никон, — видать сильно прижало». На следующий день тот человек и правда приехал. Не было еще 10 часов дня, как в дверь позвонили. Открыв дверь, отец Никон сразу узнал своего гостя-боевого офицера. Одет он сейчас был по-летнему, но лицо его он запомнил хорошо. Лицо вполне честное, доброе и приличное, — промелькнула мысль, — что же их подвигло на воровство? — Здравствуйте, батюшка! Благословите, — и гость подошел под благословение. Эту перемену нельзя было не заметить. В прошлый раз они про благословение и не вспомнили. — Заходи старлей, — сказал отец Никон, — гостем будешь. Тот зашел, разделся и прошел в квартиру. — А у вас хорошая память, — сказал вошедший. — Не жалуюсь. Может чаю? — спросил хозяин. Гость посмотрел отцу Никону в глаза и невольно вспомнил про последний с ним чай год назад. Тогда священник тоже предложил им чай. Было видно, что он очень сильно переживает и чувствует вину. Это предложение чая было, как удар по больному месту. Он опустил глаза и сказал: — Да, если не трудно. — Да какой уж там труд, — сказал священник и ушел хлопотать на кухне. Через пять минут чай был готов и они сидели за чашками ароматного чая. — Какой хороший чаек!, — сказал гость. — Да, мне его специально из столицы привозят. Люблю, знаешь ли, хороший чай и ничего не могу с собой поделать. Тебя звать-то как? — Александр. — А вы, стало быть, отец Никон. А то мы вспоминали, вспоминали и ничего, кроме отца Нифонта не вспомнили. С этими словами он достал из нагрудного кармана небольшой сверток, развернул его и положил на стол. Отец Никон сразу узнал свой крест. Он ничуть не изменился и был таким же красивым и сверкающим. — Да, это он, — сказал отец Никон. Он и не собирался спрашивать о мотивах их поступка, но Александр сказал сам. — Я даже не знаю, как это произошло, — начал он свой рассказ. Это Юра зачем-то его взял, ну, тот второй, помните? Когда вы вышли из комнаты, он стал бродить по залу и смотреть обстановку. Заметив какую-то коробочку, он открыл ее и увидел крест. Достав его, он долго рассматривал, а потом почему-то положил в карман. Я увидел это в последний момент. Я даже не знал, что он там взял. Я подумал, что что-то незначительное, может на память о гостеприимном хозяине. Говорю, ты что взял? Он отвечает — так, ничего особенного. Я подхожу, открываю футляр, рядом с которым он стоял, а он пустой. Я его спрашиваю, ты, что крест взял что ли? И тут заходите вы. Я, право, и не знал как поступить. Все так неожиданно получилось. Сказать при хозяине, — положи крест на место, было бы, своего рода, предательством нашей дружбы. И я промолчал. Поэтому и решил быстро уйти. Я его потом спрашиваю, зачем тебе священнический крест? А он говорит, я сам не знаю зачем его взял. Говорит — бес дернул. Ну и пошла у нас после этого «веселая» жизнь. Все началось уже на вокзале, когда у нас украли наши вещи. У меня в рюкзаке отличная новая палатка была, а Юра в пакете свой отремонтированный ноутбук нес, который только что из сервиса забрал. Я ему говорю — вот видишь, это все из-за этого креста! А он мне говорит — это совпадение, сами виноваты, не доглядели. Ну, я тогда спорить с ним не стал, так как и действительно не доглядели. Но потом я приезжаю домой, а у моей машины все колеса проколоты. Через неделю Юра мне звонит и говорит: «У меня гараж взломали, ну и, понятно, все, что можно вынесли». Я ужаснулся. У него там новенький квадроцикл стоял, плюс мотоцикл его друга. Он в шоке. Я, говорит, не знаю, что делать? Ладно, за мотоцикл как-то расчитались. А потом по нашему городу, да и не только по нашему, пошла волна поджегов автомобилей. Вы, наверно, слышали об этом, когда по ночам по десять машин сразу жгли прямо во дворах? Ну и как вы думаете, чей был автомобиль, который подожгли первым? Отец Никон отхлебнул из чашки и посмотрел на своего рассказчика. — Да, — продолжил он, — это был мой Рено. Сгорел до тла, один черный кузов остался. Я звоню Юрке и говорю — так и так, а он мне в ответ: «Ты не поверишь, у меня дача сгорела. Говорят бездомные в нее пробрались и ночевали. Наверно, курили или еще что-то. Короче сгорела моя хибара». — Вот это да! — говорю. — Надо что-то делать. Сейчас ты тоже скажешь, что это совпадение? — Нет, — отвечает, — это не совпадение. Я ему говорю: — Ты украл, а расплачиваемся вдвоем. Ты во всем виноват! — Ладно, — говорит, — виноват я, виноват, давай решать уже что-то. — Что тут решать, — говорю ему, — поедим на то же место и отдадим крест. Договорились с ним о встрече и вдвоем приехали к вам туда. Ну а там, понятно, уже никого нет. Куда уехал священник никто не знает. Говорят только, что перевели. — Ну, — говорю, — попали мы! Что делать-то будем? — Не знаю. Может просто оставим крест тут, на окне и уйдем? — Нет, неправильно это будет. Утащили из квартиры, прям из-под носа владельца, а вернули на окно, да к тому же, когда хозяин уехал отсюда? Так что ли? — Нет, не пойдет так, — говорит. Короче, вернулись ни с чем. Этого мало. Нас на том же вокзале по пути домой опять ограбили. Только на этот раз в открытую — дали по голове и вытащили все из карманов. Прошло где-то с несколько месяцев. В это время было некоторое затишье. А потом автобус, в котором мой Женька ехал, попал в аварию. Ни у кого даже царапины нет, а он один упал так неудачно, что головой прямо на металлический уголок. Весь в крови, огромный порез, плюс сотресение и перелом двух пальцев на руке. Я был в ужасе. Через неделю мне звонит Юра и говорит, что его ограбили — вскрыли квартиру и вынесли на несколько десятков тысяч. Благо, их кто-то спугнул, а так бы все вынесли. И опять мы задумались о своих действиях, но не знали что делать. Ходили в храм, советовались со священником. Он хотя и дело говорил, но нам что-то подсказывало, что мы должны вернуть украденную вещь ее хозяину. Потом, как по какому-то сценарию мы оба попали под сокращение на своих работах.. потом я узнал, что Юра погорел — квартира сгорела. Дело было ночью и он спал со своей семьей дома, когда замыкание случилось. Вроде все живы, но он сильно обожжен и лежит в больнице. Месяц назад он мне позвонил из больницы и говорит: «Сделай что-нибудь, что угодно, иди к президенту, к Патриарху, но найди способ вернуть крест, иначе мы все умрем». Я молился и просил вразумления, как поступить. А потом мне пришла мысль дать объявление по какому-нибудь общественному телеканалу, который показывают у всех. И после больших трудов и немалых денег это удалось сделать. Правда, не знал что написать и написал то, что вспомнил, точнее то, что только мы с вами знали. Хотя имя ваше так и не вспомнил. Саша замолчал и допил чай. Отец Никон тоже молчал какое-то время. Он удивлялся действию Промысла Божия и Его справедливости. Вот ведь как все непросто! Ничего не бывает без последствий. Все-таки милостив Господь, что наказывает нас еще здесь. — Вот это история!, — сказал отец Никон после некоторой паузы. — А ведь уже давным-давно в Священном Писании сказано — Не укради. Давным-давно. Но, видно, не все знакомы с Священным Писанием. Вот ты и узнал на себе о действиях Промысла Божия. Кто ворует тот и сам ограблен будет. Но у вас немного другой случай. Вы украли у монаха, а это другая статья. — отец Никон улыбнулся. — Монахи — это дети Божии, которых Господь бережет и не дает в обиду. Не случайно говорят, что имущество монахов — огонь. Украдешь у монаха десять рублей, потеряешь тысячу. Воровать вообще нельзя, а тем более у монахов. Это опасно для жизни. Они засмеялись. Отец Никон принял его извинения и уверил его, что их покаяние принято Богом и больше с ними ничего скорбного случится не должно, если, конечно, не нагрешат снова. Глядя в окно, отец Никон провожал взглядом своего гостя. Слезы радости сползали по его щекам. Он благодарил Бога за Его неустанный Промысел о мире и о себе, и еще раз уверился в христианской истине, что всякий надеющийся на Господа не постыдится. Автор истории: Иеромонах Роман (Кропотов)

1 просмотров • 3 месяца назад

Вразумление через скорби

алкоголь бандиты вразумление дети доброе слово животные за пределами логики истории из жизни исцеление Папа покаяние простая радость семья сильная личность сострадание сын христианская любовь чудеса

Показано 46-54 из 82 рассказов (страница 6 из 10)