Видео-рассказы

Духовные истории и свидетельства, которые вдохновляют и поучают

Пуговица

Пуговица

Жил один человек и жил он не очень хорошо – путано. Решил взяться за ум, делать добрые дела, спасать душу. Делал их, делал, а особенного изменения в себе к лучшему не замечал. Как-то он шел по улице, видит – у одной старушки пуговица с пальто оборвалась и упала на землю. Увидел и думает: «Да чего там! Пуговиц у нее еще хватит. Не поднимать же! Ерунда какая!» Но все-таки, кряхтя, поднял пуговицу, догнал старушку, отдал ей пуговицу и забыл об этом. Потом он умер, и видит: весы – слева его зло лежит, тянет вниз, а справа ничего нет, пусто! И зло перетягивает. – «Эх, - говорит себе человек, - и здесь не повезло!» Смотрит, Ангелы пуговицу кладут... И чаша с добрыми делами перевесила. – «Неужели одна эта пуговица все мои злые дела перетянула?» - Удивился человек. – Сколько добрых дел я сделал, а их и не видно!» И услышал, как Ангел говорит ему: «Из-за того, что ты гордился своими добрыми делами, они и пропали! А вот именно этой пуговицы, о которой ты забыл, хватило, чтобы ты от гибели спасся!»

Милость от нищего.

Милость от нищего.

Иван Андреевич проводил врача и вернулся в комнату жены. Подошел к столу и решительным движением взял рецепт. «Вот увидишь, дорогая моя Лизонька, — обращаясь к жене, ласково произнес он, — ты поправишься. Я сейчас схожу за лекарством». Иван Андреевич открыл дверцу шкафа, в котором они много лет хранили свои деньги, и опустил руку в старенькую шкатулку. На дне лежала стопочка мелких купюр. «Ну вот, и не хватает, — сосчитав деньги, мысленно произнес он. — Ничего, зайду к соседям. Одолжу. Не много ведь надо», — успокоил себя Иван Андреевич. Вышел на площадку и позвонил в дверь. «Здравствуйте, дорогой сосед, — мило улыбаясь, произнесла Ирина Владимировна, — с чем к нам пожаловали?» — «Понимаете, мне не хватает денег на лекарства. Вы не могли бы одолжить», — смущенно спросил Иван Андреевич. Улыбка медленно сползла с лица соседки. «Тут такая ситуация, — выдавливая слова, произнесла Ирина Владимировна, — я обещала сыну на день рождения подарить новый смартфон, и, если мне не хватит, ну, Вы понимаете, что он подумает?» — «Да, да, конечно, — растерянно произнес Иван Андреевич. — Простите». Дверь быстро захлопнулась. «А может, к Светлане Семеновне зайти?», — прошептал Иван Андреевич, обращаясь к самому себе, — она всегда одалживала». И он решительно позвонил в дверь. «Кто там? — не открывая, спросила соседка. — «Это я — сосед Ваш», — громко произнес он. — «Слушаю Вас», — ответили за дверью. Иван Андреевич сбивчиво объяснил, что он просит одолжить ему немного денег на лекарство жене. «Я бы дала Вам, но, понимаете, одалживать деньги после захода солнца — плохая примета. Приходите днем». После этих слов ноги Ивана Андреевича потяжелели, а к горлу подступил комок. «Ну что же я стою, ведь в аптеке бывают скидки, пойду, может, и хватит», — подбодрил он себя. «На это лекарство скидки не распространяются», — ответила кассир очередной аптеки, в которую вошел уставший Иван Андреевич. Сердце защемило и гулко застучало. Он вышел на улицу. Холодный ветер погнал по лицу густые слёзы. «Мужик, ты чего плачешь, а?» — сквозь шум ветра донеслось до него. Иван Андреевич повернул голову и внизу, рядом с собой, увидел безногого инвалида на тележке, который просил милостыню. Прохожие иногда бросали ему в пластиковый стаканчик медь и мелкие купюры. «Жена у меня тяжело больна, нужно лекарство, а денег не хватает», — сказал Иван Андреевич. — «Жена»,- протяжно произнес нищий, — была у меня жена. Умерла. Теперь я здесь». После этих слов он пошарил по карманам, вытянул горсть измятых купюр и протянул их Ивану Андреевичу. «На, бери. Мне помогут», — сказал он. Иван Андреевич наклонился, взял деньги и поцеловал нищего в щеку. «Да ладно, иди», — мягко произнес тот. Автор: прот. Василий Мазур

Хлебозавод.

Хлебозавод.

Это был один из самых страшных годов в моей жизни. Это был 1993 год. В январе 1992 года не стало моей мамы. В марте 1993 - погиб мой друг Серёжа, человек, которому я доверял и на которого я мог положиться даже больше, чем на себя. Мои друзья помогали мне, как могли, но дело было в том, что они сами были не в лучшем положении, чем я. Я не буду описывать подробностей, я скажу так - что такое "голод", я знаю не понаслышке. Однажды вечером голод меня просто достал. Дома не было даже заварки. Денег, чтобы хоть что-то купить, тоже не было. Я надел свое пальто, которое продувалось насквозь всеми ветрами - и вышел на улицу. Я долго топтался около подъезда, не решаясь куда-либо идти, но потом все же решился. Я пошел на хлебозавод. Он был не слишком далеко от моего дома. Погода была поганая - ветер. И моросил мелкий дождь. Я добрался до хлебозавода, подошел к проходной и постучался. На мой стук из своей каморки выглянул старичок-вахтёр и спросил: - Чего тебе? Я честно ему ответил: - Хлеба... хоть немного, если можно. Старичок молча открыл дверь и пропустил меня. Показал рукой в темноту, в сторону светящихся окон цеха и сказал: - Вон туда иди, сынок, скажи там, что тебе нужен хлеб. Я пошел. Чем ближе я подходил, тем сильнее был запах хлеба, свежего, горячего хлеба... Вы понимаете, что такое запах хлеба для человека, который не ел два дня вообще ничего? Подошел. Цех был старый, светились окна, сложенные из стеклоблоков. Некоторые стеклоблоки были выбиты, я заглянул внутрь - на расстоянии полуметра от меня по конвейеру плыли буханки... Я отошел от окна и поднялся по коротенькой лестничке к двери цеха. Постучался и приоткрыл. В лицо ударил жар. В цеху было шумно, тепло и светло. И работали женщины, в белых халатах и колпаках, кто-то заправлял здоровенные тестомешальные машины, кто-то снимал с конвейера готовый хлеб, кто-то насыпал муку в какие-то емкости... Ближайшая ко мне женщина, уже пожилая, увидела меня и спросила: - Чего тебе, сынок? Я в этот момент яростно пытался протереть очки, которые запотели, как назло. Замерзшие пальцы не слушались. Наконец, протер, нацепил очки на нос и попросил: - Если можно, хлеба. Пожалуйста. Женщина ахнула: - Да что ты стоишь там? Зайди внутрь хотя бы! Я зашел, потому что мое пальто совсем не спасало от холода. Я никогда не забуду, как несколько женщин просто впихнули мне в руки не одну, а три буханки хлеба. Горячего, с пылу, с жару. Я не выдержал, отодрал краюху и вгрызся в нее. Я грыз хлеб и благодарил: - Спасибо вам, спасибо! Пожилая женщина отвернулась, чтобы я не заметил и смахнула слезу. Но я все равно увидел. Потом она посмотрела на меня и сказала: - Сынок, ты приходи. Приходи еще, если надо будет хлеб. Я бормотал слова благодарности и давился горячим мякишем. Потом поклонился им - и ушел. Старичок-вахтер выпустил меня на улицу: - Сынок, если что, я тебя пропущу, приходи. И я пошел обратно домой, прижимая к груди уже две с половиной буханки. Домой я донес две. Я больше не ходил на хлебозавод. Не потому, что с того момента мои дела резко наладились, а потому что нельзя было злоупотреблять добротой этих замечательных людей - ведь им могло здорово влететь, мало ли... Сейчас уже тот хлебозавод снесли, на его месте - "элитные новостройки". Но каждый раз, проходя по этой улице, я вспоминаю и доброго старичка-вахтера и тех совершенно замечательных, милых и добрых женщин, которые спасли меня от голода в тот холодный ноябрьский вечер. И ругаю себя за то, что даже имен их не узнал. Не узнал вот... Но я их всех помню. И не забуду никогда.

Тимофей и Маруся.

Тимофей и Маруся.

В 1944 году Маруся Лыкова получила письмо из госпиталя. Писал ей муж Тимофей Лыков. Правда, не сам писал, а под диктовку санитарка. "Здравствуй, моя ненаглядная жена Маруся. Пишу тебе это письмо из госпиталя. Так получилось, что приходится писать мне не самому. Помогает мне наша санитарка Валентина Ивановна Сарычева. Сразу хочу доложить тебе, моя Марусенька, что я ослеп в результате контузии и домой не вернусь, так как не хочу быть обузой в твоей жизни. Ты еще молодая и может еще даже красивая, ну, а я решил бросить тебя. Главврач предложил мне место в Доме инвалидов, здесь недалеко. Там я и закончу свою жизнь. Матушке моей, Агафье Петровне, об этом скажи сама и еще передай, что я ее всегда любил и уважал. И тебя тоже люблю, моя Маруся. Адрес проживания писать не буду, так как знаю твой характер. Будь счастлива. Твой муж Тимофей. Бывший уже." А внизу страницы было дописано следующее: Уважаемая Маруся, письмо полностью написано под диктовку вашего мужа, но я все-таки напишу вам адрес госпиталя, где сейчас находится ваш муж. А вы сами решайте дальше, что делать. С уважением Валентина Ивановна Сарычева, санитарка. Маруся прочитав письмо, закрыла лицо руками и молча посидела так несколько минут. -Маруся, что там в письме-то? -спросила ее свекровь, Агафья Петровна, спуская с печки свои худые ноги. - Как там наш Тимофеюшка? Что пишет? Маруся посмотрела на свекровь и громко выдохнула: -Пишет, мамочка, что бросил он меня. Ослеп и не хочет возвращаться домой, жук навозный.- Она со злостью скомкала письмо.-Ну, я ему устрою, скоро. Спасибо санитарке Валентине Ивановне, дай ей Бог здоровья. Через неделю Маруся привезла домой своего слепого мужа Тимофея. Женщина она была рослая, крупная. Зашла стремительно в палату и после недолгого разговора с мужем, сгребла его в охапку, вынесла во двор и посадила в телегу. -Скажите, доктору, я приеду потом и все бумаги оформим! -крикнула Маруся растерянным санитаркам около дверей.-Трогай! После приезда домой, Тимофей захандрил. Сидел часами неподвижно, как каменный, ни с кем не разговаривал. Маруся понимала, как ему тяжело жить в этой постоянной, страшной темноте. Иногда она зажмуривала глаза и ей даже от этого становилось жутко. Она даже задыхалась от этого состояния. А каково было ее Тимофеюшке, который до войны без дела никак не мог усидеть? Вот, проклятая война сломала мужика... Маруся вдруг неожиданно вспомнила, как он приехал к ней свататься в 1935 году вместе с матерью. Невысокий, голубоглазый паренек стоял у порога, робко поглядывая на рослую статную красавицу. Разговор начала Агафья Петровна, обратившись к матери Маруси. -Ну вот, Маланья Демидовна, жениха к вам привела, сына моего Тимофея Кондратьевича. Любит он, Малаша, твою дочь и в жены ее взять хочет.-Агафья Петровна быстро толкнула вперед сына. -Да я-то что? -вздохнула Маланья. - Маруся у нас самостоятельная, все сама решает. Только... больно мелкий жених-то. Маруся моя, видите какая?-Маланья Петровна гордо окинула взглядом свою высокую дочь. -Да видим, видим,- закивала Агафья. -Красавица, ничем бог не обделил, ни умом, ни красотой. Только Тима мой тоже умелец, дом у нас как терем расписной, золотые руки у парня, серьезный ...и Марусю вашу любит уже давно. -Он-то любит, -снова вздохнула мать. -А ты, Маруся, как? Тимофей тебе по нраву? -По нраву, мама, -зарделась Маруся. ...Маруся вдруг вздрогнула от тихого прикосновения Агафьи Петровны. -Что, мама? -Тошно тебе, девка? - вздохнула свекровь.-А каково ему-то? -Она кивнула на сына, сидевшего у окна.-Он же столяр-краснодеревщик, как ему без дела жить? Утухнет ведь совсем, - она тихо захлюпала носом. -Не утухнет, -Маруся решительно поднялась и вышла из дома. Она решила поговорить с директором школы. Тимофея устроили в школу трудовиком, стал учить ребятишек столярному делу. Он сразу оживел, стал суетиться как раньше. А когда снова становился смурным, Маруся подсовывала ему, как бы невзначай, его инструменты и деревянные чурочки. Удивительно, но слепота не мешала Тимофею строгать и создавать чудесные изделия, как будто руки теперь работали еще и за глаза. ...Прошло два года. Жизнь у Лыковых налаживалась. Только вот стала замечать Маруся, что как-то слишком уж часто ходит мимо их дома Анюта Грачева, разбитная симпатичная вдовушка. И ведь проходит именно тогда, когда Тимофей во дворе находится: мастерит что-то или на крыльце сидит, чурочку какую строгает. Вот и сейчас Маруся стояла у окна и задумчиво смотрела на Анюту, снова стоявшую рядом с Тимофеем. Ее звонкий, игривый смех был для Маруси как нож по сердцу. По характеру она всегда была ревнивой, но Тимофей как-то никогда повода для ревности не давал, для него никого кроме Маруси на всем свете краше не было, а тут, смотрите-ка, разошелся, сидит, смеется с этой Анютой. Агафья Петровна подошла к окну. -Неспокойно тебе, лапушка? Я ведь тоже примечаю давно эту стерву. И ходит, и ходит мимом нас, -буркнула Агафья.-Смотри, Маруся. Слепой, слепой, а уведет еще мужика-то эта ... Ты поговори с ней, милая...как ты умеешь. -Конечно, поговорю, -кивнула Маруся.-И с Тимофеюшкой нашим тоже поговорю. За ужином все трое сидели молча за столом. -А чего такие смурные все? - первым начал разговор Тимофей.- Мать, ты что молчишь-то? Не заболела? Агафья быстро посмотрела на мрачную невестку. -Наелась я что-то, -она мышкой выскользнула из-за стола.-Пойду посмотрю, что там Зорянка мычит как-то громко. -Маруся, ну а ты что? -муж нащупал руку Маруси и положил на нее свою ладонь.-Чего случилось у моей красавицы? Маруся молча убрала руку. -Красавицы, говоришь?-она уже закипала.- Одна ли я у тебя красавица-то? Или еще кто в уши тебе тут около крыльца поет? -Ты про Анну, что ли? -засмеялся супруг.-Да ладно тебе, ну скучно ей, вот и заходит иногда, прибаутки мои послушать. Веселят они ее, ты же знаешь какой я веселый... -Правда, что ли? -Маруся уже кипела, как разогретый самовар.-Веселый, говоришь? Вот с этого дня будешь дома сидеть и строгать, только меня веселить! -Ну, ты даешь, -Тимофей покачал головой.- Я что тебе птица в клетке, какая? Не могу с другой женщиной посмеяться что ли? Да я свободный человек! -Чего ты сказал? -Маруся поднялась из-за стола и со всего размаху вдруг засадила ложкой по лбу мужа.-Вот тебе, весельчак, получай! Жук навозный! Ишь ты... Но Маруся не рассчитала своих сил. Худощавый муж от удара покачнулся на стуле и...рухнул плашмя на пол. -Тима! -Маруся кинулась к мужу.-Тимушка! Господи! Тимофей лежал без сознания. В комнату вошла Агафья Петровна. Маруся подбежала к ней с плачем. -Мама, я мужа убила! -Да ладно тебе, убила, -свекровь подошла к Тимофею и низко наклонилась.-Тимушка, сыночек, ты как? Тимофей тихо пошевелился и застонал. -Живой, - выдохнула мать- Маруся, иди сюда, он живой еще! Маруся тоже наклонилась над мужем. -Маруся, я тебя ...вижу, - бормотал тот.-Я вижу тебя...и маму тоже...вижу... Маруся со страхом оглянулась на свекровь. -Отходит, -пожевав губами, -заключила Агафья.-Вот смерть где нашла сыночка моего. ...Через несколько дней Маруся с Тимофеем приехали домой из города. На Тимофее красовались большие очки в черной оправе. Врач-офтальмолог, осмотрев Тимофея, пояснил, что в результате контузии наступившая слепота имела временный характер. Такое случается иногда. -Это все Маруся моя, целительница, -гордо показал Тимофей на жену.-Ей спасибо! -Что же вы сделали с ним? -повернулся к ней врач. -Да ...нет ничего особенного, - зарделась Маруся. -Это муж просто шутит. А скажите, доктор, слепота не может вернуться снова? -Да нет, вряд ли.-Покачал доктор головой -Да, с такой целительницей, как у вас, Тимофей Кондратьевич, вам ничего не страшно, - рассмеялся врач. -Это точно! -Тимофей с любовью посмотрел на жену.-Ничего мне с ней не страшно. В 1947 году Маруся родила девочку. -Господи, малехонькая какая, -ахнула свекровь, увидев ребенка.-В нашу породу пошла девка! Тимофей, смотри, дочка какая у тебя, как кнопочка! Тимофей зачарованно смотрел на девочку... Автор: Повороты Судьбы

Встреча с дедом.

Встреча с дедом.

На станцию бабушка ходила каждый день. Пять километров туда, пять оттуда. Возвращающаяся со станции бабушка – это было привычней и неукоснительней, чем идущий с работы папа или проверяющая тетрадки мама: у папы были выходные, отпуска и командировки, у мамы – каникулы или, в редкие дни, отсутствие тетрадок, а у бабушки не было ни того, ни другого, ни третьего. Отправляющейся в путь бабушку никто не видел, поскольку она уходила, когда все еще спали. Единственный поезд, останавливающийся на ближайшей станции, приходил в семь утра. Его и ходила встречать бабушка. Тимофей бежал в школу, а навстречу – бабушка. Она смотрела или под ноги, или вдаль невидящим взглядом, Тима подбегал к ней, прижимался и говорил: «А я, бабунюшка, в школу иду». Бабушка гладила его по голове со словами: «С Богом, Тимушка, с Богом». Крестила его и целовала в лоб. Со станции она всегда приходила очень печальной и, долго занимаясь делами по дому, иногда напевая что-то, была как в воду опущенной. И так каждый день. Бабушка редко была веселой. Мало говорила, больше слушала. И даже не от нее, а от мамы Тимоша знал, почему бабушка ходит на станцию. Она встречает дедушку. А тот все не приезжает. Вернее, не возвращается. С войны. Когда он ушел на фронт, мама была еще в колыбели, а ее старшему брату исполнилось пять лет. И он плохо помнит отца. Бабушка очень боялась, что дедушка вернется, а его никто не встретит, и он подумает, что бабушка не ждала и не верила. А она ждет и верит. И в церкви ставит свечки за дедушкино здравие. «Пусть хоть где, остался даже если с кем-то, здоровый будет», – это уже сам Тима слышал, когда бабушка с соседкой разговаривала. У той муж тоже не вернулся. Но ей и похоронка пришла, и на могиле его она уже не раз была, когда пионеры-следопыты определили место его захоронения и прислали письмо. Она со всеми пятью детьми на могилу ездила. И после поездки, в которую ее собирали всем селом с огромными хлопотами, рассказывала бабушке: – Всех перед ним выстроила, говорю: «Полюбуйся, Федор, каких я тебе детей вырастила. Не всякие родители вдвоем так поднимут, как я их подняла». Из пятерых только двое его помнят, а Танюшку-то и он не видал: после него, в августе, родила, хоть в сентябре ждали. Бабушка кивала головой: – Разве я не помню? Все помню. И про твоих, и про своих... А бабушке пришло другое письмо: без вести пропал. Значит, жив. В этом бабушка абсолютно уверена. Да вон даже после похоронок, говорят, люди возвращались. А уж после «без вести пропал» и в соседнее село тракторист пришел. Без ноги. И дедушка придет. Выйдет он на станции, а его никто не встречает. Это горько и обидно после стольких лет разлуки. Бабушке поэтому и болеть некогда, как она сама говорит, потому что болей не болей, а на станцию идти надо. Как-то Тима с классом поехали на экскурсию. На поезде. Так получилось, что учителя не смогли известить совхоз, когда возвращаются дети. И Тима помнит, как он обрадовался, когда в утренних сумерках на пустом перроне увидел бабушку: она стояла в начале платформы и жадно всматривалась в окна проплывавших мимо вагонов. Они с Тимой одновременно увидели друг друга, и мальчик радостно закричал: «Бабушка! Я приехал!» А она побежала, как могла в ее возрасте, за тянувшимся до остановки вагоном, словно боялась, что Тима проедет мимо. Это было так приятно, что тебя встречают! Ждут! Пока весь класс сидел в малюсеньком зале вокзала, дожидаясь вызванного по телефону совхозного автобуса, Тима, гордый тем, что его единственного встретили, успел пересказать бабушке все впечатления от поездки. Она сидела, внимательно слушала его, прижав к себе и гладя по голове, но словно и не слышала. Мама мечтала быть геологом, как старший брат, а стала учителем. Тоже из-за станции. Брат ей объяснил, что с бабушкой должен кто-то остаться: она ни в какую не хотела никуда уезжать. Мама закончила пединститут и вернулась в родное село. А Тима мечтал быть следопытом. Чтобы отыскать своего дедушку. Ведь следопыты не только могилы разыскивают, но и людей, которые потерялись во время войны. Дедушка тоже мог потеряться. Например, забыл адрес. Так бывает, что человек все забывает после ранения. Но для того чтобы стать следопытом, сначала надо стать пионером. И Тима так старательно учился и хорошо себя вел, что его приняли в пионеры в числе трех лучших учеников класса. Следопыт должен хорошо знать географию и историю. Еще ориентироваться на местности и читать карты. У Тимы были пятерки по всем предметам, но знания географии, истории были таковы, что он, ученик сельской школы, побеждал на областных олимпиадах по этим предметам, и в ориентировании на местности на «Зарницах» ему тоже не было равных. – Бабунюшка, я обязательно найду дедушку и привезу его домой, – говорил он бабушке, когда она была особенно печальной. – Ты, Тимушка, моя надежда, – всегда отвечала она. Но, надеясь на внука, все равно каждый день ходила на станцию. Учиться дальше Тимофей мог поехать и в Москву, но поступил на физико-математический факультет университета в областном центре, потому что не представлял, что сможет видеть бабушку не чаще, чем два раза в год, на каникулах после летней и зимней сессий, и приезжал на каждые выходные. Учеба на программиста позволяла Тимофею расширить поисковые возможности. Он систематизировал данные о без вести пропавших: где, сколько, какое количество затем удалось отыскать среди живых... Прекрасно понимал, что шансы отыскать деда среди живых равны нулю. Собирал данные о захоронениях, особенно в тех местах, где воевал дед и находился в тот момент, как пропал без вести. Поисковая работа и на местности, и в архивах стала образом жизни Тимофея, и консультировались у него даже люди с учеными степенями. ...Нашел он не только могилу деда, но и двух его здравствующих однополчан, один из которых видел, как рядом с дедом разорвался снаряд и от деда едва ли что даже осталось. Самого однополчанина контузило, и он после госпиталя был демобилизован. Он уверен: дед погиб, а известие о том, что без вести пропал, пришло потому, что мясорубка была страшная, штабы просто не успевали выяснять, что случилось с каждым солдатом. Однополчанина после войны разыскали местные следопыты, выяснявшие имена воевавших, и он имя Тимофеева деда уверенно назвал в числе погибших за село. Следопыты и родных погибших воинов разыскивали. Но, видимо, не получилось всех известить. О результатах своих поисков Тимофей не говорил никому. И на могилу поехал со своей поисковой группой, не сообщив домашним, что, похоже, отыскал захоронение деда. Обелиск стоял на краю села. Имя деда было написано черной краской на скромной серой бетонной стеле первым: Белолицев Т. И. – Тимофей Иванович. Внук взял землю с могилы деда, положил в мешочек, который сшила ему бабушка в первые его школьные поисковые поездки. Холщовый мешочек предназначался для хлеба. Так, в этом мешочке, он и привез землю домой, положил за бабушкину икону, перед которой она каждый день молилась, но почти никогда уже не заглядывала за образа: уборка была обязанностью сестры Тимофея Тони, которой он наказал не трогать положенную им вещь. Внук понимал, что ожидание деда только и держит на этом свете старенькую бабушку, и если она узнает о том, что он давно умер, едва ли долго проживет после такого известия. Она жива этим ожиданием. И родителям нельзя сообщать: они наверняка проговорятся, тем более отец все чаще настаивает на переезде в областной центр, где ему, директору фирмы, прекрасному хозяйственнику и организатору, давно и настоятельно предлагают занять пост в министерстве. В город все-таки решили переехать. Отец заявил, что нельзя отпускать младшую дочь одну учиться в центр, недопустимо всю семью делать заложниками бабушкиных фантазий, когда ясно как дважды два, что дед давно умер, ждать некого. Бабушка и не настаивала никогда, чтобы кто-то оставался в селе из-за нее. Она просто говорила, что сама никуда не уедет. Когда Тимофей заканчивал четвертый курс, а сестра готовилась к вступительным экзаменам в вуз, отец поставил вопрос ребром, оформил перевод в министерство и стал готовить семью к переезду. Бабушка была совсем плоха, на станцию еле ходила, по-прежнему говорила, что никуда не поедет. Мама почти плакала и уговаривала, намекая, что не может остаться с ней, поскольку в городе мужа сразу приберут к рукам бойкие горожанки, что нельзя и дочь оставлять в городе без присмотра. – Поезжай, поезжай, Манечка, – буквально хорохорилась бабушка. – Я одна прекрасно проживу. Хозяйство мне одной не нужно. А воды принесу, сготовлю себе, поезжай, не думай, заботу не бери в голову – справлюсь. Ничего не говоря родителям, Тимофей перевелся на заочное отделение и поставил семью перед фактом: – Я остаюсь с бабушкой, а вы переезжайте в город. Отец пытался возражать, но Тимофей заявил, что если они даже насильно увезут беспомощную бабушку, он все равно останется и сам будет ходить на станцию встречать деда. – Ты портишь себе жизнь! – воскликнул отец. – Какая карьера тебя ждет в деревне?! – Извини, отец, но карьериста из меня тебе не удалось воспитать. Да и тебе жизнь здесь не помешала занять пост в министерстве. Почему ты думаешь, что мне помешает? Тем более я программист и могу работать хоть на необитаемом острове, если связь с землей более-менее налажена. Как-то осенью бабушка окончательно слегла, чего сильнее всего боялась. Она ни о чем не просила Тимофея, но на другой день он встал чуть свет и стал собираться. – Ты куда? – спросила бабушка. – На станцию, деда встречать. – Фотографию возьми, а то не узнаешь, – голос бабушки дрожал от радости и волнения, она показывала на стену, где в старой раме под стеклом было много карточек, в том числе деда. Он прислал это фото с фронта: в пилотке, лихо сдвинутой набекрень, гимнастерке. – Узнаю, бабунюшка. – Нет, возьми, – настаивала она. Тимофей не стал возражать. Он достал из-под стекла фотографию деда, на которой тот был почти его нынешним ровесником. – В целлофан заверни, – продолжались советы. И эту просьбу выполнил внук. Пошел, перекрещенный на дорогу бабушкой. Конечно, можно было бы остаться во дворе, залезть на сеновал, поспать там, а потом прийти в дом и сказать, что был на станции. Но он боялся, что бабушка все поймет. И пошел встречать деда, могилу которого отыскал два года назад. Странное дело: когда поезд показался и вагоны стали проплывать мимо, Тимофей начал вглядываться в окна, поймав себя на том, что надеется увидеть деда. Увидеть именно таким, каков он был на фотографии, лежащей во внутреннем кармане пиджака. Никто не вышел из остановившегося состава. Но только когда поезд скрылся из виду, Тимофей пошел домой. С этого дня он каждый день ходил на станцию и со странной надеждой всматривался в окна тормозящего поезда. Учась в городе, Тимофей ходил и на дискотеки, по вечерам собирались с друзьями, а в деревне он помимо нехитрых работ по хозяйству все время уделял учебе и поискам. И уже вокруг него собиралась местная ребятня, заразившаяся интересом к поисковым работам, истории, краеведению. Запросы в архивы, выписывание редких книг, штудирование карт навели его на поразительное открытие: в его родных местах могли сохраниться древние стоянки, останки людей, которым не менее тысячи лет. Тимофей не только подробно опросил всех старожилов, собрал предания, легенды, песни своего села, но и исходил соседние деревни, пока не определил место, где следует производить раскопки. Закончив вуз с красным дипломом, имея массу самых заманчивых предложений, Тимофей остался в родном селе – учителем в школе. И уже в июле, еще не приступив к работе с учениками, начал с группой поисковиков под руководством профессора археологии раскопки. Несмотря на бурные археологические работы, Тимофей продолжал каждый день ходить на станцию. Бабушка крестила его перед уходом, и с каждым разом это движение давалось ей все труднее. Придя как-то со станции, Тимофей увидел, что бабушка без него приподнялась и не лежала, а сидела на кровати. Она похорошела, лицо ее светилось. Он не успел ничего сказать, как она тихо произнесла: – Тимоня, милый ты мой! – и протянула к нему руки, воздев их. Она впервые назвала его Тимоней. Обычные ее обращения к нему были «Тимонюшка», «Тимочка», «Тимушенька». Он хотел ответить ей, но она вдруг запричитала: – Пришел! Вернулся! Хотя ничего особенного в том, что он вернулся со станции, как и ежедневно, не было. – Я знала, знала! – и Тимофей понял, что она увидела в нем деда. – Подойди, подойди, душа ты моя! Истосковалась как я по тебе, сокол ты мой ясный! Таких ласковых слов никогда не слышал прежде от бабушки даже он, ее любимец. Подошел к кровати, сел. Бабушка уткнулась ему в плечо, прижалась, причитала: – Дети-то как выросли! Не узнаешь детей-то! А ты не изменился! Я вот постарела, не смотри на меня, – бабушка, как девушка, стыдливо прятала лицо, уткнувшись в рукав внука. – Сейчас Тима придет. Манин старший. Ушел он. Тебя встречать пошел. Разминулись вы, видно. В твою честь назвали. Как с тебя вылили, Тиму-то. Маня – в городе, недавно туда уехали, а так все со мной жила. Ваня-то – геолог у нас, всю землю уж исходил. Я дальше райцентра так и не была, а он всю землю нашу обходил-объездил. Боялась я уезжать-то. А ну на день уеду, а ты в тот день и вернешься? Скажешь: куда жена-то удула? Мужа с войны не ждет, гуляет. Ноги вот у меня отказали, совсем не ходячая, а когда таскала, все дни, ни одного не пропустила, ходила тебя встречать. Ну вот и отчиталась перед тобой за жизнь мою. Жила долго, а отчиталась коротко. Тимоня, сокол мой, сейчас и умирать можно – дождалась, ты мне и глаза закрой, друг сердечный. Тимофей все понимал. В глазах стояли слезы, но он не мог их даже смахнуть: одной рукой он держал руку бабушки, другой гладил ее седую голову. Бабушка стала говорить тише, неразборчиво, потом откинулась на подушку, сложила руки на груди и затихла. С улыбкой и умиротворением на лице. И лицо стало буквально ликом, какие были на многочисленных иконах в доме. Глаза остались чуть приоткрытыми. Внук закрыл бабушке глаза. Как странно и несправедливо: всю жизнь рядом с тобой был человек. Самый близкий, самый любимый, дорогой. И вдруг он просто закрыл глаза, и его не стало. Тимофей никогда не встречался со смертью близкого. Он не представлял, что это так буднично и страшно в своей неотвратимости. Он сам обмыл ее, сам одел в вещи, давно лежавшие приготовленными ею в похоронном узелке. Сделав все это, позвонил родителям и сообщил о случившемся. В гроб бабушке кроме фотографии деда он положил тот холщовый мешочек с землей. Когда гроб поставили на краю могилы, к траурной толпе подлетел белый голубок и сел на рябину, стоящую в головах свежевырытой ямы. Не спугнули его ни стук молотка, вбивающего гвозди, ни громкий плач мамы. Голубок сидел на ветке, пока люди не пошли с кладбища. Тогда и он вспорхнул и улетел. Все обратили на него внимание и гадали, что это могло значить. И только Тимофей точно знал, что это за голубок и почему он прилетал к бабушкиной могиле. Анна Серафимова

Печать церкви.

Печать церкви.

Был Великий пост. На улице пахло весной, звенела капель, птицы щебетали на все лады будто бы в предчувствии Светлого Дня. Бабушка, а почему бы тебе не поисповедаться, не причаститься? Несмотря на «келейные» молитвы, которые моя любимая бабушка каждый вечер возносила горячим шепотом перед иконой преподобного Серафима, в храме, сколько я ее помнила, бабуля бывала один раз в году — на Пасху — только для того, чтобы освятить крашеные яйца и куличи собственного изготовления. В кулинарном искусстве она была непревзойденная мастерица: пышные и легкие куличи тонко благоухали чем-то неземным и таяли во рту. — Да кому исповедоваться — батюшки-то все мне во внуки годятся… — уклончиво ответила старушка. — Ну, хочешь — найдем тебе пожилого батюшку, — предложила я. — Видеть попов не могу… — вдруг с горечью ответила моя любимая и обычно сдержанная бабушка. Категоричный тон разговора не оставлял шансов на успех: похоже, я коснулась какой-то застарелой и глубокой раны, которая болела и о которой бабушка говорить не хотела. Я решила не продолжать. Через некоторое время мне с друзьями-журналистами довелось паломничать в древний Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, где еще принимал старец Иоанн (Крестьянкин). Нашу группу радушно встретил тогдашний наместник обители — архимандрит Тихон (Секретарев), сообщив, однако, что отец Иоанн болен, поэтому встреча со старцем, увы, не состоится. Пока мужчины обсуждали дальнейшую программу паломничества и беседовали «о высоком» с отцом-наместником, женщины и дети «на галерке» пили чай с монастырским варень В это время в приемную наместника заглянул старый худенький монах в простенькой, видавшей виды рясе без «опознавательных знаков». Из-под черной шапочки-скуфейки выбивались в разные стороны его седенькие волосы и выглядывали чудные глаза — ясные и лучистые, полные доброго света и одновременно — легкой иронии, затаенных «смешинок», которые вот-вот вырвутся наружу. Он незаметно обвел всю компанию взором-рентгеном и подошел к нашей «галерке». — А ты, деточка, значит, журналист? — подсаживаясь ко мне, завел разговор старенький монах. — Да, дедушка, — ответила я, не придумав лучшего обращения к монаху — столь простой и непритязательный был у него вид. «Дедушка» без запинки выдал несколько цитат из Священного Писания о пророках и лжепророках, напоминавших, по его мнению, иных известных журналистов. При этом от монаха веяло такой радостью и теплом, что я немедленно вспомнила о родном мне человеке. — Дедушка, -— сказала я — у меня бабушка есть, такая же, как и Вы… — Да ну… — Только в церковь не ходит, не хочет ни исповедоваться, ни причащаться, говорит: попов видеть не могу… «Дедушка» весело и заразительно рассмеялся, ничуть не смутившись... — А ты спроси свою бабушку, — сказал он, пряча улыбку в растрепанную бороду, — она дом продавала? — Продавала, дедушка, — ответила я, вспомнив, что бабуля, и правда, недавно продала дом в деревне, и теперь сидела, как она выражалась, «в скворечнике» — кооперативной квартире многоэтажного дома. — Справку она в сельсовете получала? — Получала. — Так вот, пусть представит себе: приходит она в сельсовет за справкой, чтобы дом продать, а там никого нет, один сторож, да и тот напился. Взял этот пьяный сторож печать, да на справку-то и поставил. Печать действительна? — Да, действительна… — Так и скажи ей: печать действительна. Вот и в Церкви: печать-то действительна! — Помолитесь о моей бабушке, рабе Божией Параскеве, — выдала я первую разумную фразу за все время нашего разговора. — Хорошо, помолюсь, — согласился монах, извлекая из кармана потертый помянничек. — Дедушка, а как Вас зовут? — Монах Нафанаил, по хозяйству я тут, казначей… Так я узнала, что беседовала с одним из Псково-Печерских старцев — архимандритом Нафанаилом (Поспеловым), казначеем обители, ее уставщиком, молитвенником и аскетом, «самым вредным монахом», крепко и скурпулезно державшим в своих руках финансы монастыря более полувека, о подвигах которого написал в «Несвятых святых» владыка Тихон (Шевкунов). …По возвращении домой я в деталях передала слова отца Нафанаила своей бабушке, которая, надо сказать, терпеть не могла морализаторства и весьма ценила добрую шутку. Выслушав наставление отца Нафанаила, бабушка тоже как-то тихо и радостно посмеялась… и впервые за много лет согласилась пойти в храм. Несколько лет после этого она будет регулярно исповедоваться, причащаться и собороваться. Ее кончина окажется тихой и мирной, по-настоящему христианской. Вспоминая тот случай, я думаю: начни отец Нафанаил оправдывать и возвышать пастырей (может, и справедливо), на которых бабуля «смотреть не могла» — ее сердце только бы утвердилось в своей холодной правоте. А вот смиренное слово старца, его сочувствие и молитва, а также непоколебимая вера в «печать Церкви», призванной отпускать наши грехи, исцелили застарелую рану, тайну которой бабушка унесла с собой. Впрочем, эта тайна уже не имеет никакого значения…

💝 Помогите шестерёнкам проекта крутиться!

Ваша финансовая поддержка — масло для технической части (серверы, хостинг, домены).
Без смазки даже самый лучший механизм заклинит 🔧

Можете себе представить?

Можете себе представить?

Ему было 100 лет, а ей – 98. Они были в доме престарелых, я же посещал там одного из своих прихожан. И когда я проходил мимо его комнаты, он ждал меня в дверном проеме. Он сказал: «Батюшка, заходите, поговорите с нами». Мы начали разговаривать. Он рассказал о том, что его жена должна была быть помещена в дом престарелых, потому что ее ноги уже ей отказали. «Так как она должна была быть здесь, – сказал он, – и я решил, что я должен был быть здесь тоже. Дело не в том, что я не могу жить без нее, а в том, что я не хочу жить без нее. И я принял решение быть здесь». Я сказал: «Как чудесно! Сколько же времени вы женаты?». Конечно, я видел, что они – люди пожилые, старые, но не знал, сколько им лет. Он ответил: «Мы женаты 74 года». Я не мог поверить: семьдесят четыре года! И он сообщил свой возраст: «Мне – сто, ей – девяносто восемь». Тогда я спросил: «Как это вообще возможно было жить вместе семьдесят четыре года?» Он поведал мне свою историю. «Первые десять лет, – сказал он, – был настоящий ад. Мы ругались постоянно. У нас никогда не было достаточно денег. Постоянно появлялись на свет дети. Мы были в долгах, дети заболевали... Что бы я ни делал, она была недовольна. Стоило мне прийти домой, она сразу начинала мне высказывать, что было не так дома, что не так с детьми и что не так со мной. Прошло десять лет брака, и я решил, что я больше не хочу там находиться, не хочу так больше жить». Сестра его жены ходила в приход, где был хороший священник. Он сказала: «Вы с женой должны сходить к нашему священнику, и он вам поможет». Жена возразила: «Какой в этом смысл? Брак уже фактически распался». Затем она подумала над этим немного и спросила мужа: «А ты пойдешь?» Муж ответил: «Что мне терять? Я пойду». И они пошли. Священник был настоящим учеником Христовым. И, я так понимаю, о нем молились многие. И то, что он им сказал, они поняли. А сказал он следующее: «Без Бога у тебя нет жизни. Каждое взаимоотношение происходит от Бога. И в каждом взаимоотношении Бог должен быть на первом месте». Я ему сказал: «Это замечательно, что Бог на первом месте. Значит, ты – на втором?» – «Нет, – ответил он. – Моя жена на втором, я – на третьем». Он сказал: «В каждом взаимоотношении Бог должен быть на первом месте, другой человек, вне зависимости от того, кто он, должен быть на втором месте, а ты всегда – на третьем». И когда ты понимаешь, что есть две трети взаимоотношений, которые ты не контролируешь, и эти две трети взаимоотношений делают тебя тем, кто ты есть, тогда ты побеждаешь безумие любви к себе. И мой собеседник сказал: «Мы сделали это. Тогда я понял, сколько я упустил, думая, что все происходящее сосредоточено на мне». Это изменило его и ее жизнь, и они прожили вместе ещё шестьдесят шесть лет. Можете себе представить?

Священник и атеисты.

Священник и атеисты.

Шел 1989 год. Я учился в Ленинградской духовной академии и одновременно без отрыва от учебы восстанавливал переданный советской властью полуразрушенный собор Архангела Михаила в городе Ломоносове под Ленинградом. Как-то после окончания Божественной литургии ко мне подошла женщина лет сорока – сорока пяти, прилично одетая, и попросила принять участие в предстоящем собрании учителей городских школ. Мне уже приходилось бывать в разных коллективах с лекциями и беседами на духовные темы. Я всегда делал это с радостью и в этот раз с благодарностью принял приглашение. Но когда узнал, что разговариваю с парторгом и меня приглашают на партийное собрание, то был немало озадачен. — Помилуйте, — воскликнул я, — но в каком качестве я могу быть участником вашего собрания, если я не только беспартийный, но и никогда не разделял коммунистических взглядов? Женщина-парторг заволновалась, боясь, что я откажусь, и, торопясь, стала объяснять: — Видите ли, батюшка, у нас на повестке дня собрания тема: «Атеистическое воспитание на современном этапе». Городок у нас небольшой, потому наша парторганизация состоит из учителей города и офицеров-отставников. Люди все грамотные. Как узнали о повестке дня, заявили, что коли сейчас гласность и перестройка, то для альтернативного мнения хотим послушать, что скажет священник по этому вопросу. — Ну, раз так обстоит дело, то обязательно приду, — заверил я женщину. Договорившись о времени и месте собрания, мы расстались. На следующий день я пришел в школу на собрание. Народу был полный актовый зал. Я занял место в первом ряду. Рядом со мной уселся какой-то мужичок с портфелем, как потом выяснилось, специалист по атеизму, присланный райкомом партии. Собрание началось с необходимых формальностей и оглашения повестки дня. Затем слово предоставили представителю райкома. Он выступал в течение получаса. Речь его мне показалась бессодержательной, я даже не могу припомнить, о чем он говорил. Но центральной мыслью его выступления был тезис: «Атеистическое воспитание нужно проводить на основе научных знаний». Затем он сел и слово предоставили мне. Зал как-то весь оживился, даже отставники, до этого мирно дремавшие в своих креслах, встрепенулись. Все с любопытством воззрились на меня, ожидая, что я буду противопоставлять научным знаниям. Но я и не собирался противопоставлять что-либо научным знаниям. У меня созрел другой план. Выйдя к трибуне, я предупредил, что мое выступление будет очень коротким. — Здесь в основном сидят люди грамотные, — начал я свое выступление, — а многие даже преподают научные знания, на основе которых предыдущий оратор призывал вас вести атеистическое воспитание. Может быть, я что-то недопонимаю, поэтому прошу кого-нибудь из сидящих в зале ответить на один вопрос: какая наука доказала, что Бога нет? Если кто-нибудь приведет мне такое научное доказательство, то я здесь, при вас, снимаю крест и рясу и пишу заявление о приеме в партию. Зал заволновался. Учителя и военные-отставники стали перешептываться между собой. А потом все как один разразились аплодисментами. Конечно, с трибуны меня после этого не отпустили, а стали засыпать вопросами на разные духовные темы. Так что собрание затянулось до позднего вечера. На другой день подходит в соборе ко мне одна наша постоянная прихожанка и со слезами на глазах говорит: — Отец Николай, как мне вас благодарить?! — Что случилось? — спрашиваю я. — Да мой-то муж, он у меня подполковник в отставке, все время меня ругал, что я в церковь хожу. А вчера пришел с собрания и говорит: «Выступал ваш священник, всех наших атеистов в лужу посадил. Так что, жена, ходи в церковь, да за меня там молись Богу». Священник Николай Агафонов (1955-2019)

История одной семьи.

История одной семьи.

После смерти матери, а вскоре и отца восьми осиротевшим мальчикам и трем девочкам социальные работники объяснили, что теперь им, скорее всего, придется жить порознь в интернатах и приютах. Вряд ли найдется супружеская пара, которая захотела бы взять на воспитание сразу одиннадцать ребятишек. Дети горько плакали, обнимались и… прощались навсегда. Они дали клятву, что когда вырастут, то обязательно найдут друг друга. К счастью, сироты пожили отдельно совсем недолго. Тамара и Игорь Медведевы из Ровно, родители двух сыновей, собрали братьев и сестер вместе и подарили счастье жить одной семьей. Уже год Медведевы-Андросюк — это одно большое любящее семейство. А началась эта история с… мистических событий. — Несколько лет назад мы с подругой поехали в лес по ягоды, — рассказывает 41-летняя Тамара Медведева. — И она вдруг рассказала о многодетной семье, где из-за тяжелой болезни умерла мама. Одиннадцать ребятишек в возрасте от полугода до 14 лет остались на попечении отца. Старшие дети топили печь, варили еду, стирали, ухаживали за младшими братьями и сестрами, пока отец до поздней ночи пытался заработать лишнюю копейку. Подруга хорошо знала ту семью, потому что часто ездила к своей маме в село в Здолбуновский район Ровенской области, где проживали сироты. Я была потрясена услышанным. Дома долго не могла уснуть, думала, как ребятишки пытаются выжить и насколько им тяжело. Рассказала об этом своему супругу. Игорь тяжело вздохнул и ответил, что нам нужно молиться, чтобы дети смогли перенести утрату и справиться с постигшими их проблемами. Время шло, мы как-то подзабыли об этой истории и жили своими заботами. А спустя два года я случайно встретила в городе подругу, и та меня огорошила: «Помнишь, я рассказывала тебе о детках, у которых умерла мама? Так вот, теперь у них нет и отца, он тоже ушел из жизни. Сирот раскидали по разным интернатам и приютам. Что теперь с ними будет?» Сказать, что я была в шоке — это не сказать ничего. Шла домой и буквально заливалась слезами. Скажу честно, мы с мужем никогда не планировали становиться приемными родителями. Когда моя родная сестра, мать троих родных детей Орыся Примак, девять лет назад решилась на подобный шаг, то я даже осуждала ее. Отговаривала брать на себя такую ответственность — воспитывать приемышей. К счастью, сестра не послушалась меня, и сегодня в ее счастливом доме растут двадцать детей различных национальностей («ФАКТЫ» рассказывали об этой семье. — Авт.). Но история с одиннадцатью сиротами потрясла меня до глубины души. Я думала, что ждет ребятишек, кто их приютит?! Призналась сестре, что хочу последовать ее примеру и тоже взять на воспитание ребенка. А вечером о своем решении поведала мужу. Супруг Тамары Игорь сразу предупредил, что если кто-то из сыновей будет против того, чтобы их семья неожиданно увеличилась, то от этой идеи придется отказаться. — Вечером, когда вся семья была в сборе, мы сообщили детям, что хотим взять приемную доченьку или сыночка, — продолжает женщина. — Пытались объяснить нашим детям, как тяжело жить сиротам в интернате. И сыновья с нами согласились. Утром я отправилась в соцслужбу и заявила о своем решении. Работники приняли мое заявление и велели ждать. А спустя две недели после этого мне позвонили и попросили прийти на собеседование. Начальник службы спросила, не передумали ли мы брать сирот. Я ответила, что моя семья с нетерпением ожидает пополнения, мы с мужем готовы в любой момент поехать за детьми. Тогда она задала вопрос: почему я не интересуюсь, сколько именно ребятишек предстоит взять. У нас, говорю, большая квартира в Ровно, мы с сиротками в ней поместимся. И тут начальник службы объяснила, что нужно взять… одиннадцать братьев и сестер. Я подумала, что ослышалась, и попросила еще раз назвать количество детей. Выяснилось, что речь идет о тех самых детях, о которых я впервые услышала несколько лет назад от своей подруги. К этому моменту сироты были разбросаны по разным интернатам, младшие находились в Доме ребенка. Работники соцслужбы сказали, что помогут их собрать, если мы с мужем согласимся взять всех в приемную семью. Разве не мистика? Мы еще не знали детей, но уже столько слышали о них! Я подумала, что это судьба. Перед тем как сообщить сыновьям наше с мужем решение взять на воспитание сразу одиннадцать сирот, мы рассказали их печальную историю. Младший Костя расплакался от услышанного, а старший Виталий по-взрослому заявил, что можем на него рассчитывать. И мы с мужем и сестрой Орысей отправились на так называемые смотрины. Когда всех братьев и сестер собрали в реабилитационном центре и объявили, что отныне они снова будут жить вместе, дети заплакали от счастья. Однако потом задались вопросом: кто станет для них папой и мамой, хорошие ли это люди? Детям было боязно, они с опаской нас разглядывали. — А вам не страшновато было брать сразу одиннадцать сирот? — Если скажу, что было не страшно, вы все равно не поверите, — улыбается женщина. — Конечно, и я, и Игорь беспокоились, что дети не примут нас. Как позже они сами признались, им запомнились мои длинные волосы и… испуганные глаза. Орысю, которую мы с мужем взяли на смотрины, дети восприняли как новую маму, потому что она постоянно о чем-то их расспрашивала, была более смелой. Это и понятно, ведь у сестры огромный опыт! Много с детьми говорил супруг и наши сыновья. Через несколько часов чувство неловкости полностью исчезло. В конце встречи директор реабилитационного центра, куда поместили на время братиков и сестричек, поинтересовался, согласны ли они перейти в семью приемных родителей Тамары и Игоря Медведевых. Все хором ответили «да». А во время прощания дети уже спрашивали: «Когда вы нас заберете?» Мы объяснили, что нужно привести в порядок дом, в котором будем жить все вместе. Через десять дней мы забрали детей к себе. — В этот период вы поддерживали с ними связь? — интересуюсь у женщины. — Более того, мы ежедневно вместе готовили наш общий дом! — восклицает Тамара Николаевна. — Дело в том, что жилье нам предоставили в том же селе, где находится реабилитационный центр. Как только дети из окон замечали нашу машину, то сразу спешили к нам. Они старались изо всех сил: выносили мусор, мыли окна и полы, убирали во дворе. Ремонт нас сдружил, мы уже не могли дождаться момента, чтобы больше не расставаться. — Взяв одиннадцать детей из одной семьи, супруги Медведевы установили своеобразный рекорд Украины, — говорит начальник службы по делам детей Ровенской райгосадминистрации Наталия Андриюк. Дружная семья обитает в просторном доме в селе Александрия Ровенского района: трехлетний Володя, пятилетний Денис, восьмилетний Миша, десятилетняя Валерия, 11-летние Олеся и Костя, 12-летняя Катя, 13-летний Коля, 14-летний Влад, 15-летний Павлик, 16-летние близнецы Артем и Антон, 18-летний Виталий, мама Тамара и папа Игорь. Они счастливы, что их свела судьба. *Самому младшему ребенку в семье Тамары и Игоря Медведевых всего три годика, а самому старшему — восемнадцать (фото из семейного альбома) — Общая площадь дома, в котором мы живем, 320 квадратных метров, — рассказывает многодетная мама. — Это десять комнат, кухня, ванная. У нас три телевизора, один из которых дети забрали из своего дома, а еще два мы привезли из ровенской квартиры. Есть два компьютера, у всех детей мобильные телефоны с подключенным Интернетом. Правда, у старших дорогие мобилки, а у младших — более дешевые. — Обычно государственные выплаты на приемных деток поступают не сразу. За счет чего поначалу выживали? — Пришлось взять кредит в банке, — признается Тамара Николаевна. — Кроме того, одолжили денег у наших знакомых и родственников. За эти средства и сделали ремонт в доме. Моя сестра Орыся на первых порах помогала с едой, поделилась детской одеждой, обувью и постельным бельем. Ведь всего нужно очень много! Помню, когда осенью готовились в школу, тетради брали пачками. Я купила для всех школьников 100 ручек. Думала, хватит хотя бы до зимы. Но они закончились буквально за… один месяц. Недавно исполнился год, как наша семья из пятнадцати человек живет дружно и весело. По этому поводу мы устроили праздник. За семейным столом вспоминали первую встречу, рассказывали впечатления друг о друге, много смеялись. За это время обзавелись собственным «зоопарком». У нас живут собака лабрадор, британская кошка, попугай и аквариумные рыбки. — С какими трудностями вы столкнулись? — Очень непривычно было готовить много еды, — признается Тамара Николаевна. — Купила 12-литровую кастрюлю для борща. Но вскоре выяснилось, что она… слишком маленькая для нашей семьи. Ведь в доме одиннадцать мужчин, больших и маленьких, и только четыре представительницы прекрасного пола. Мужчины любят много и вкусно поесть. Поэтому первое время не угадывала, сколько именно нужно сварить, чтобы всем хватило. Покупаем шесть буханок хлеба в день. За один присест съедаем ведро картошки и сорок котлет, на них уходит не менее трех килограммов фарша. Готовим все вместе: несколько человек чистят картошку, один — морковь, второй — свеклу, третий шинкует капусту. При этом никто не делит «мальчишечью» работу и «девичью» — у нас все равны. Мальчишки пол моют, а девочки в это время посуду. Второй трудный момент был, когда дети приглядывались к нам, а мы к ним. Где-то мы их побаивались, где-то они нас. Им, думаю, было легче, потому что их значительно больше (смеется). К счастью, время «притирок» прошло быстро. У нас еще очень маленький опыт приемной семьи. За год по разу праздновали дни рождения. Каждого именинника старались порадовать. Мне дети подарили огромного плюшевого медведя. Оказывается, они экономили карманные деньги, которые папа каждое утро всем выдает перед школой. Был и еще один непростой момент. Мы с Игорем боялись сообщить нашим родным о своем решении взять приемных детей. Особенно я опасалась реакции свекрови. Но мудрая женщина выслушала нас и коротко сказала: «Чем смогу, помогу». — Дети называют вас мамой и папой? — Младшие практически сразу стали называть, а старшие немного погодя. Однажды я случайно увидела, что в мобильных телефонах мы записаны как мама и папа. То есть старшие еще не говорили, но уже считали нас своими родителями. — Сложились ли уже в семье свои традиции? — За ужином мы, как правило, решаем все «глобальные» проблемы. Один плохую оценку в школе получил, другой кого-то обозвал или что-то разбил, а кому-то нужно срочно купить обновку. Конечно, старшие хотят дорогие мобильные телефоны или сверхмодные куртки. Для того чтобы дети знали, сколько стоят продукты и одежда, мы берем их с собой на рынки и в магазины. Помню, в первое время они были в шоке от цен. В интернате ведь воспитанники получают все готовое. Зато сегодня они отлично ориентируются, где можно лучше и дешевле купить, и даже нам дают советы. Дети, кроме школы, посещают тренажерный зал, кружок танцев (причем мальчишки тоже ходят с удовольствием), секции восточного единоборства и кикбоксинга. Кто желает еще куда-то записаться или, наоборот, хочет сменить свое увлечение, также обсуждается за ужином. — У вас в семье больше мальчиков. Интересно, как они относятся к маме? — Поначалу даже боялись сесть рядом на диване. Например, если Костя, мой родной сын, уткнется в мою ногу и так смотрит кино, то Павлик случайно прикоснулся — и сразу же отодвинулся. А сейчас они могут сидеть и на голове! Мальчишки любят обсесть меня со всех сторон, и я каждого из них поглажу по голове и похвалю. Они действительно у меня очень хорошие, добрые, трудолюбивые. Старшие сыночки по секрету показывают фото своих подружек, спрашивают мое мнение. Мне кажется, что мы жили все вместе с первых дней. Дети признались, что я им напоминаю родную маму, которую они очень любили. А когда я увидела фотографию их покойной матери, то поразилась, как мы внешне похожи. Мы поддерживаем в порядке сельский дом, где раньше жили дети. Нужно его обязательно сохранить. Может быть, кто-то из них позже приведет туда свою семью. Все вместе ездим на кладбище, ухаживаем за могилами родителей. Обязательно отправимся туда и в нынешние пасхальные дни.

Показано 10-18 из 72 рассказов (страница 2 из 8)